И Сережа хмуро спросил:

— Так мы придем?

И Коля с Ирой согласно закивали, а Сережа запинаясь добавил, что только вы ей не говорите…

— Про что? — не понял Коля.

— Про абрикос…

И Коля заверил, что мы хоть и не поэты, а тоже понимаем, и Сережа кивнул, что вот и договорились, и вышел за калитку.

— Ну что? — сминая окурок в пепельнице, спросила Ася.

— Всё на месте, — Сережа плюхнулся на стул и налил себе колы. — Да, — вспомнил он, — Дуня твоя беременная…

— Вот видишь! — улыбнулась Ася и добавила: — Надо же! Ведь она моя ровесница…

Сережа пристально посмотрел на мать.

— Ты была там… не с отцом?

— Это тебе Коля с Ирой сказали? — вспыхнула Ася.

— Они уверены, что вы были молодоженами.

Ася посмотрела в глаза сыну.

— Надеюсь, ты их не переубеждал?

Сережа пожал плечами.

— Зачем? — и, отпив колы, спросил: — И почему же вы не поженились, если были так «смертельно счастливы»?

— А он ушел, — просто ответила Ася.

— Почему? — снова спросил Сережа.

— Ты будешь смеяться…

Сережа серьезно посмотрел на мать.

— Он сказал, что если останется со мной, то не станет великим писателем. — Ася пощелкала зажигалкой. — Что о нем так и будут говорить: муж Аси Маренцовой…

Сережа хмыкнул.

— Как в твоей книжке, — продолжала Ася, — убил не потому, что ненавидел. И не потому, что хотел ограбить. А потому что идея… — Ася закурила. — Так и тут. Ушел не потому, что разлюбил. Или полюбил другую. А потому что идея.

— А великим писателем-то он стал? — спросил Сережа.

— А Раскольников стал Наполеоном? — выпустила дым Ася.

— Я еще не дочитал, — буркнул Сережа и вдруг спросил: — А что такое токсикоз?

Ася закашлялась.

— Заболевание, связанное с беременностью.

Сережа выдержал паузу.

— Они думают, что ты была беременна мной.

Ася налила себе колы и залпом выпила:

— Понимаешь, сын…

— Нет, — перебил Сережа.

Ася снова закурила.

— У меня был выкидыш. После того, как он ушел. Но это осенью. А тогда, летом, было смертельное счастье. И токсикоз… — Ася оживилась. — Кстати, как там абрикос?

— А почему ты спросила? — насторожился Сережа.

— Да просто в рифму, — засмеялась Ася. — Знаешь, они все время падали на крышу. — Она откинулась на стуле. — Нет, не все время, а то и дело. — Ася посмотрела сквозь сына. — Я вообще уверена, что это самое эротическое стихотворение в русской поэзии…

— Какое? — не понял Сережа.

— «Мело весь месяц в феврале, и то и дело свеча горела на столе, свеча горела…» Понимаешь, свеча не может гореть «то и дело». — Ася помолчала. — Это ничего, что я говорю тебе такие вещи?

— А кому тебе еще говорить? — заметил Сережа. — Дочери у тебя нет…

— Вот именно… — кивнула Ася.

— Да… — Сережа исподлобья взглянул на мать. — Я хотел спросить.

— Что еще? — с отчаянием спросила Ася.

— Ты с отцом счастлива?

— Счастлива, — подумав, ответила Ася.

— Но это не «смертельное счастье»? — уточнил Сережа.

— А разве в этом есть что-то обидное? — спросила в ответ Ася.

Сережа встал.

— Пошли, что ли, а то нас ждут…

— Балерина! — всплеснула руками Ира, как Тарас Бульба своего сына, поворачивая Асю.

И Коля поддакнул, что, действительно, почти не изменилась, и давайте к столу.

За столом он взял пластиковую бутылку и со словами: «Домашнее» налил Асе, себе и, повернувшись к Сереже, делано строго заметил, что хоть тебе только двадцать…

И Сережа покраснел, а Ася пробормотала, что он вообще ничего, кроме пепси, не пьет… И Коля сказал, что это вредно, и налил Сереже и Ире сок.

А потом поднял свой стакан:

— За жизнь!

— Которая практически прошла, — улыбнулась Ася.

А Коля возразил, что если и да, то ведь не зря, вот ваш сын говорит, что вы известный поэт…

— В далеком имени Россия? — усмехнулась Ася.

— Да уж! — с надрывом подхватил Коля. — А ведь когда вы приезжали в прошлый раз, мы тоже были Россией…

— Это было в прошлом веке, — заметила Ася.

Коля тряхнул головой.

— Ну а мы, хоть и не поэты, а рук… — он усмехнулся, — тоже не опускаем, — Коля кивнул на Ирин живот. — Четвертого вот заделали — и наконец-то пацан. Я так и решил, — угрюмо продолжал он, — будем рожать до упора, пока не родится сын…

— А Ира была согласна? — осведомилась Ася.

Ира опустила глаза, а Ася поинтересовалась:

— Что так?

И Коля объяснил, что домов я построил — не сосчитать, я же строитель. Он сделал глоток.

— А сын все не получался, — Коля выпил до дна. — Но теперь и этот пункт выполнен. — И закончил: — А дерево я срубил.

— Какое дерево? — не поняла Ася.

— А то, — Коля махнул в сторону окна, — которое нужно посадить.

— Не поняла, — поставила стакан Ася.

— Мы ведь тоже в школе учили, — с ожесточением сказал Коля, — «Вся Россия — наш сад»… А теперь эта Россия — отрезанный ломоть… — он налил себе стакан и махом выпил. — Знаете, какая у нас учительница была, мы и пьесу ставили…

— Вы случайно не Лопахина играли? — сузив глаза, спросила Ася.

— Не-е… — протянул Коля. — Звук лопнувшей струны… А она потом замуж вышла.

— Кто? — не поняла Ася.

— Татьяна Андреевна, учительница, — пояснил Коля, — за Иркиного классного руководителя, Александра Сергеевича. — Он посмотрел на Асю. — Мы же с Иркой в параллельных классах учились. — Коля снова налил и выпил. — Ирка в него влюблена была.

И Ира вспыхнул, а Ася, чтобы перевести разговор на другую тему, спросила:

— А сына как назовете?

И Ира, не поднимая глаз, ответила:

— Александром, — и быстро добавила: — В честь Македонского.

А Коля съязвил, что а я думал, в честь Пушкина.

И Ира умоляюще посмотрела на Асю, и Ася повернулась к Коле:

— И что это было за дерево?

Сережа быстро посмотрел на Иру, и та наступила мужу на ногу.

Коля хмуро глянул на жену, но потом рассмеялся, что… дуб.

— «У Лукоморья дуб зеленый», — вздохнула Ася. — Жалко… — и перебила саму себя, что я вот вырастила сына, написала несколько книг, а дерево тоже не посадила.

— Почему? — тихо спросила Ира.

Ася засмеялась:

— Не поверите, за всю мою жизнь у меня не было ни одного метра собственной земли, так что просто было негде…

— Вот видите! — обрадовался Коля.

А Ася вдруг спросила:

— Как там ваш абрикос?

И Ира, быстро взглянув на мужа, проворчала, что что ему сделается…

И Ася вздохнула и, улыбнувшись, подняла стакан:

— За наше дерево!

И они с Колей выпили, а Ира засобиралась, что нам пора, а вы тут располагайтесь — и подмигнула Сереже, что это ведь и твой дом, хоть здесь сейчас и не Россия.

А Коля предложил, что не выпить ли нам за воссоединение Украины с Россией.

А Ася заметила, что, конечно, можно, хотя это, наверное (она посмотрела на Серёжу), их дело, а может быть (она кивнула на Ирин живот), даже их…

И все выпили. А когда хозяева ушли, Сережа сказал, что смешной этот Коля, а Ася заметила, что не такой уж он и смешной.

Ася обвела глазами кухню и сказала: «Как здесь все переменилось…» Она встала и прошлась по дому.

«Из одной комнаты сделали две… — донесся ее голос, — прорубили лестницу на второй этаж…»

Она вернулась к сыну.

— Наверное, не осталось ни одного гвоздя, который помнил бы… — она осеклась, но потом добавила, — нас, — и, закурив, подытожила: — Зря я это затеяла.

— А разве ты не унесла тот дом в своем сердце? — иронично спросил Сережа.

Ася посмотрела на сына.

— Тогда я еще не умела: этому ведь научил меня ты.

Она вышла на крыльцо и закурила.

— Разве что звук…

— Звук? — переспросил Сережа.

— Ну да, — оглянулась Ася. — Звук то и дело падающих на крышу абрикосов. — Она улыбнулась. — Я как-то зашла у нас в Москве на рынок, а там азербайджанец продает абрикосы. Я подошла и вижу ценник: «Эприкоз. 100 руб.»