— Ты… это серьезно? — Ксения повернулась к матери.

— Судя по тому, что он собирается прописать ее в своей квартире… — Юля судорожно затянулась.

— И ты ему позволила? — вспыхнула Ксения.

— Что? — выпустила дым Юля.

— Спутаться с какой-то гастарбайтершей, уйти из семьи, прописать ее в своей квартире… — закричала Ксения.

— Разве это можно запретить? — подняла глаза на дочь Юля.

— Размазня! — кинула Ксения.

— А говорила, что не любишь Чехова… — заметила Юля.

— Тварь! — процедил Денис.

Юля вздрогнула.

— Вот они твои бедные люди, маленькие человеки, твари дрожащие! — выпалил Денис.

— То-то меня за твое сочинение вызывали в школу… — напомнила Юля.

— Вызывали! — кивнул Денис. — А я все равно остался при своем мнении!

— А по-моему, — встряла Ксения, — люди делятся только на москвичей и всех остальных.

Юля улыбнулась:

— И, разумеется, «на всех московских есть особый отпечаток»?

— Представь себе! — горячо сказала Ксения. — Фамусов вообще не такой дурак, как пыталась доказать нам наша Маша…

— Я никогда не считала Фамусова дураком, — пожала плечами Юля.

— Так то — ты, — резко сказала Ксения, — ты же не настоящий учитель: ты косила под учителя, как теперь косишь под няню… А между прочим, — как с горки неслась Ксения, — если бы провинциал Молчалин не связался с домработницей…

— Горничной, — поправила Юля.

— …с этой бедной Лизой, — неслась Ксения, — а трахнул Софью, то получил бы всё. А Чацкий, — Ксения перевела дыхание, — лох, неудачник: коренной москвич, а всё потерял.

— Молчалин тоже всё потерял, — возразила Юля. — Так в чем разница?

— Разница в том, — бросила Ксения, — что москвич, вопреки мнению Булгакова, теряя всё, кричит не «Квартиру мне! Квартиру!» — а «Карету мне! Карету!..»

Юля усмехнулась и, повернувшись к сыну, спросила:

— А по-твоему, люди таки делятся на маленьких и великих?

— По-моему, — в упор глядя на мать, сказал Денис, — люди делятся на действительно маленьких, как, например, Шура, и тех кто под маленьких косит…

— Как, например, я? — сузила глаза Юля.

— Как, например, ты, — бросил Денис и, помолчав, добавил: — Вот объясни, зачем ты, известный поэт, сначала пошла работать учительницей, а потом вообще няней… Что ты хочешь этим доказать?

Юля встала и прошлась по комнате.

— Просто мне вдруг показалось, что мои стихи никому не нужны… — Она закурила. — И я решила, что чем писать свои, лучше учить чужим — и пошла в школу. А тут нагрянул ЕГЭ и ничьи стихи стали не нужны… — Юля выпустила дым. — А в качестве няни я по крайней мере читаю детям Пушкина… — и добавила, что, может быть, в том, чтобы быть Ариной Родионовной — в наши дни — больше смысла, чем в том, чтобы быть поэтом.

— Брось ты! — резко сказал Денис. — Ведь внутри ты по-прежнему считаешь себя поэтом!

И Юля вдруг расплакалась и побежала к двери, а Денис крикнул вслед, что это просто гордыня, а Ксения всхлипнула: «Бедная мама!»

И Денис внимательно посмотрел на сестру и хлопнул себя по лбу, что я только сейчас понял, что «бедные», по Достоевскому, это не те, у кого нет денег, а «несчастные»!

— И что? — не поняла Ксения.

— А то, — Денис прошелся по комнате, — что, значит, люди вообще никак не делятся.

Игорь позвонил в дверь. Открыла Шура.

— Всё в порядке, — хмуро сказал Игорь, проходя в комнату.

Шура промолчала.

— Мы подали заявление, — продолжал Игорь, не глядя на нее. — Через месяц развод.

А потом мы с тобой распишемся и…

Шура рассмеялась.

— Ты чего? — посмотрел на нее Игорь.

— Эх, вы! — Шура уперла руки в боки. — Москвичи!

— Да что с тобой! — прикрикнул Игорь.

— Неужели ты думаешь, — Шура в упор посмотрела на Игоря, — я не понимаю, что ты сошелся со мной только из ревности, когда в марте снова появился этот ее… Борис!

Игорь поднял на Шуру глаза.

— Домработницы знают про своих хозяев гораздо больше, чем те думают, — пояснила Шура.

— «Мастер и Маргарита»? — усмехнулся Игорь.

Шура кивнула.

— И неужели ты думаешь, что я бы вас развела, вышла за тебя замуж, прописалась в твоей квартире…

— Но зачем тогда ты всего этого требовала? — закричал Игорь.

— А я ставила эксперимент, — усмехнулась Шура. — Хотела посмотреть, насколько больно ты захочешь ей сделать. — Шура сделала паузу: — То есть насколько сильно ты ее любишь!

— Посмотрела? — задыхаясь, спросил Игорь.

— Посмотрела… — спокойно ответила Шура.

— Ну и как?

— Сильно, — так же спокойно ответила Шура.

Игорь прошелся по комнате.

— А она любит его!

Шура покачала головой.

— Да откуда тебе знать! — закричал Игорь.

А Шура подошла к столу, выдвинула ящик, вытащила листок бумаги и прочитала:

Шура отложила листок:

— Тетрадь была открыта, и я списала…

— А почему ты думаешь, что это… мне? — тихо спросил Игорь.

— Там в верхнем углу стояла буква «И».

— И… всё? — уточнил Игорь.

— И точка, — ответила Шура.

Игорь опустился на диван и обхватил голову руками. Потом посмотрел на Шуру.

— И что теперь?

Шура пожала плечами.

— Моя Зарина замуж выходит. За директора «Икеи», где она рекламки раздавала, — Шура усмехнулась. — Он и Мохаммата обещался пристроить…

— Прямо как в сказке, — тряхнул головой Игорь. — А ты?

— А я возвращаюсь домой, — Шура помолчала. — У матери рак…

Игорь еще издали увидел Юлю с тремя детьми. Они сидели на скамейке, и Юля держала на коленях книжку. Игорь подошел поближе и прислонился к дереву.

читала Юля, —

Она подняла глаза от книги и увидела Игоря.

— Знакомьтесь, девочки, это… Игорь, — и, обращаясь к Игорю добавила: — А это Вера, Надя и Люба.

— Три девицы под окном… — пошутил Игорь.

А Юля спросила:

— Ты, наверное, пришел попросить, чтобы я пошла к Шуре в домработницы?

А Надя вдруг брякнула:

— И была б у нее на посылках…

А трехлетняя Люба слезла со скамейки, и подойдя к Юле, спросила:

— А рыбка вернется?

Юля покачала головой, и Люба заплакала.

А Вера возмутилась, что в сказке все должно кончаться хорошо…

А Игорь взял на руки Любу и сказал, что это просто добрым молодцам урок, а на самом деле все будет хорошо.

И все три девочки вопросительно посмотрели на Юлю, и она пожала плечами, что Игорю виднее, потому что он артист и в прошлом году записал эту сказку на радио, а значит, точно знает, как она кончается!