«Пора, мой друг, и нам с тобою…»
Пора, мой друг, и нам с тобою
замыслить собственный побег.
И я уже готова к бою
за нас, мой главный человек.
Давай поселимся на даче —
не на своей, так на чужой —
и станем жить с тобой иначе,
точней, как все: как муж с женой.
Прощай, эпоха романтизма —
цветов, свиданий и разлук…
Да будет дом, семья, отчизна.
Да будет Бог! Пора, мой друг…
«А если, как тряпку, меня отжать…»
А если, как тряпку, меня отжать,
что у меня остается?
Мать.
А если еще посильнее?
Муж.
Хоть он ходок.
И игрок к тому ж.
А если совсем — чтоб один лишь вздох.
А если совсем — чтобы вздох один?
Что у меня остается?
Бог?
Нет, у меня остается сын.
«Рухнул дом, и не светит свет…»
Рухнул дом, и не светит свет,
но осталась кариатида;
так сегодня и ты, поэт:
не показывая вида,
держишь то, чего больше нет.
«Моя домработница Шура…»
Моя домработница Шура
вечно просит взаймы,
и я, как последняя дура,
достаю из своей сумы,
потому что учила в школе…
Но настал двадцать первый век:
что я, маленькая, что ли?
Кто тут маленький человек?
Кто мы — сестры с ней или братья?
Кто — она или я — народ?
…Я дарю ей свои платья,
и она кое-что берет…
«Что есть стихи?..»
Что есть стихи?
Цель или средство?
Искусство выше или жизнь?
Талант правее или сердце,
и кто — нормальный или шиз?
Растут баллады из навоза?
Поэту писан ли закон?
Где прошлогодний снег?
А розы?
В раю или в аду Вийон?..
«А ведь летом здесь была малина…»
А ведь летом здесь была малина,
и краснее не было куста.
А сейчас какая-то могила:
снежный холмик, только без креста.
Неужели этот снег растает?
Ведь осталось времени в обрез…
Неужели этот день настанет?
Неужели вправду Он воскрес?
«Вот так сквозь текст старославянский…»
Вот так сквозь текст старо —
славянский,
как через лес —
густой и вязкий, —
который впору прополоть,
бредешь —
и выведет Господь…
«Мне у ног Твоих, Господи, было сидеть недосуг…»
Мне у ног Твоих, Господи, было сидеть недосуг,
вечно я то латала, то шила, то штопала…
Не хватало мне в сутках часов, не хватало мне рук,
но слова Твои я повторяла в трудах моих шепотом.
Повторяла, когда бесконечные мыла полы,
повторяла, когда обмывала умершего брата я,
и тогда мне не сутки — столетия были малы
и мой дом был мне крест, на котором была я распятая.
И устала я так, век за веком держа этот дом,
дом, в котором я каждую щелку и угол излазала,
что, когда Ты придешь, я в углу буду спать мертвым сном
и меня разбудить тяжелей Тебе будет, чем Лазаря.
РАССКАЗЫ
Так говорил Вася Пупкин
1
— А почему у тебя унитаз посреди комнаты? — спросила Марья Ивановна, входя в комнату дочери.
И Лена с раздражением ответила, что я тебе уже сто раз говорила, что у меня ремонт и не отвлекайся, пожалуйста, на мелочи, потому что у меня к тебе важное дело…
Но Марья Ивановна возразила, что жизнь состоит из мелочей и вдруг мне приспичит. Но дочь успокоила, что я договорилась с соседкой, бабулькой, по 20 рублей…
— По 20 рублей? — ужаснулась Марья Ивановна и, вздохнув, добавила, что чему тут собственно удивляться, такое время, и вопросительно посмотрела на дочь.
Но тут в дверь позвонили и Лена, бросив на ходу, что это, наверное, Антон, потому что я и его позвала, пошла открывать.
Вернулась она действительно со своим бывшим мужем, который полгода назад ушел к другой.
— А почему у тебя унитаз посреди комнаты? — спросил Антон и, увидев бывшую тещу, смутился, что, извините, Марья Ивановна, я вас не заметил…
И Марья Ивановна съязвила, что ты теперь замечаешь только тех, которые тебе в дочки годятся…
Но Лена зыркнула на мать и, закурив, сказала, что я пригласила вас, чтобы сообщить одну неприятную вещь…
— К нам едет ревизор? — перебил Антон, а Лена, стряхнув пепел, закончила:
— Наш Павел бросил училище…
— Как бросил? — хором переспросили Антон и Марья Ивановна, и последняя заголосила, что его же теперь в армию заберут, а Антон предположил, что у мальчика роман…
— Это у тебя роман! — зло бросила Лена.
А Антон, который был писателем, парировал, что в наше время написать роман невозможно…
— Это почему? — живо поинтересовалась Марья Ивановна, работавшая в школе учительницей литературы.
— Что-то такое происходит в атмосфере, — Антон сделал неопределенный жест рукой. — Текст съеживается, умаляется; короче, стремится не быть, — и с грустью подумал, что поэтому я и стал писать детективы…
— Какой ужас! — всплеснула руками Марья Ивановна и, нехорошо посмотрев на бывшего зятя, изрекла: — Загубили русскую литературу!
А Лена перебила, что мне сейчас не до литературных вопросов, а надо срочно решать, что делать.
И Антон сказал, что это самый литературный вопрос и у нас, в России, вообще других не бывает. И только Лена хотела возразить, как, позвякивая ключами, на пороге появился Павел.
Он обвел взглядом присутствующих и угрюмо спросил:
— Совет в Филях?
