— Что такое «шайсе»? — хором спросили Лена и Саша.

— «Шайсе» — это «говно», — быстро ответила Женя и добавила, что два года назад стажировалась в Гамбурге.

В дверь позвонили, и Саша вышла в прихожую и вернулась с Марьей Ивановной. Марья Ивановна оглядела присутствующих и уставилась на Женю.

— Мама, — спохватилась Лена, — это Женя, — и кивнула Антону, чтобы он продолжал.

— Автор статьи не мог найти этому хоть какого-нибудь внятного объяснения…

— Какой статьи? — перебила Марья Ивановна.

Но Лена сделала ей знак, что потом, и умоляюще посмотрела на Антона.

— …а я думаю, что здесь своего рода теория… — продолжал тот.

— Вот-вот! — встряла Марья Ивановна, — стать не Наполеоном, а Акакием Акакиевичем…

— Обкакием Обкакиевичем, — уточнил Антон и прошелся по комнате. — Человек хочет быть настолько маленьким, что это уже равно «не быть». Но самоубийство, по тому же Достоевскому, — это высшее проявление своеволия, чего Обкакий Обкакиевич по определению позволить себе не может, поэтому исполнение своего плана он поручает другому…

— Но почему он хочет, чтобы его… съели? — тихо спросила Саша.

— Да объясните же мне, наконец!.. — простонала Марья Ивановна.

— А чтобы показать всем, что человек — говно… — чуть не крикнул Антон.

— А ведь ты сегодня назвала Пашу этим словом, — в наступившей тишине сказала Марья Ивановна, с упреком глядя на дочь.

Лена вспыхнула:

— Да просто с языка сорвалось! — она дрожащей рукой вытащила из пачки сигарету. — Мало ли чего не скажешь… в полемическом задоре!

— А между тем, — настаивала Марья Ивановна, — он тогда сказал: «Неужто слово найдено». Я еще подумала, как это славно, что мальчик помнит Пушкина…

Саша вдруг подошла к компьютеру, за которым сидела Женя, и набрала слово: «говно».

— Открылось! — ахнула Жена.

И все столпились у монитора и увидели текст, начинавшийся словами: «Дорогая Санька!»

— Может, нам уйти? — предложила Женя.

Но Саша покачала головой и стала читать вслух: «Я тебе говорил, что мать у меня актриса, а отец — писатель. Я же еще со школы не отличался никакими талантами и очень переживал по этому поводу. Психологи называют это „синдром успешных родителей“. Но в театральное меня взяли (с подачи матери). Мне все время хотелось доказать родителям, что я тоже что-то могу, а между тем в училище, я это понимал, меня держат только из-за матери. И тогда я решил обогнать их с другого конца: стать, как писали в школе, „маленьким человеком“, или, как называет это мать, „человеком из зала“.

Я решил не жениться, потому что, женившись, человек как бы удваивается, и тем более не заводить детей (вот ответ на твои просьбы).

Я престал учиться, а недавно забрал документы из училища.

Но всего этого мне было мало. Мне хотелось стать еще меньше.

Год назад я наткнулся на немецкую газету, оставленную отцом (немецкий я знаю неплохо: это мой единственный „талант“), где была обведена статья (наверное, отец присмотрел ее для одного из своих говенных детективов)…» — Саша бегло пробежала текст и неуверенно сказала: — Он тут пересказывает содержание статьи…

А Марья Ивановна со словами: «Дайте-ка я, наконец, почитаю, что за статья, а то я никак в толк не возьму…» — вытащила из сумки очки и стала читать и вдруг побледнела и опустилась на стул, с которого соскочила Женя. А Саша продолжала: «Автор признавался, что не находит этому факту никакого разумного объяснения, а я подумал: „Вот дурак…“

Это было как раз то, что мне нужно: превращение в маленького человека, доведенное до предела.

У Достоевского Раскольников убивает старушку, чтобы стать Наполеоном, а Кириллов совершает самоубийство, чтобы стать Богом…» — Саша замолчала и вопросительно поглядела на окружающих… А Лена стала читать дальше: «Мне предстояло совершить нечто небывалое: доказать, что я самый маленький, и совершить это сознательно, впрочем, разумеется, с чьей-то помощью, — Лена сглотнула. — Я подумал, что хотя немец проделал все это первым, он не объяснил миру своей теории (а может, ее у него не было вовсе, а он был просто сумасшедшим), а значит, она по праву может считаться моей…

В мире идет сознательная игра „на понижение“, сейчас никто не хочет быть великим (скорее богатым).

Рано или поздно все люди станут маленькими (как бы это ни бесило мою мать), — читала Лена. — Пусть же я буду первым, самым маленьким и дрожащим, лягушонкой в коробчонке (помнишь, как в детстве мы сдавали анализ в спичечном коробке?)», — голос у Лены пресекся.

И тогда Антон дочитал: «Я почти год думал об этом и вот сегодня, когда мать назвала меня „говном“, как когда-то Павлом, что в переводе с греческого значит „маленький“, я решил: пора.

P. S. Интересно, сделает ли мой отец из этого сюжета (я имею в виду себя) роман?

С него станет», — Антон замолчал.

А Марья Ивановна вдруг всхлипнула, что ведь это я читала ему «Царевну-лягушку»…

— А «Преступление и наказание»? — резко произнес Антон.

А Саша спросила у всех:

— Где он сейчас может быть?

И Женя ответила, что наверное в каком-нибудь интернет-клубе ищет исполнителя своего… заказа, и добавила:

— У него есть любимый компьютерный клуб?

— Есть, — подумав ответила Саша. — Но… неужели ты думаешь, что, задумав такое дело, он пойдет в компьютерный клуб на соседней улице?

— Вполне возможно, — подал голос Антон. — Преступники… — он кашлянул, — особенно начинающие, часто бывают очень наивными.

— Тогда поехали, — вскочила Женя.

И все, включая Марью Ивановну, побежали к двери, а на лестничной площадке даже забыли вызвать лифт — так и бежали с седьмого этажа.

— А мы поместимся? — заволновалась Марья Ивановна, кивнув на машину Антона.

— Слава богу, — попробовал пошутить Антон, — мы все достаточно маленькие люди, — и сел за руль, рядом плюхнулась Женя, а сзади Саша, Лена и Марья Ивановна.

Когда они подъехали к интернет-клубу, Саша попросила Антона припарковаться так, чтобы видны были окна: у Павла было любимое место у окна, и радостно вскрикнула: «Он здесь!»

И Лена перекрестилась и резко заметила Антону, что в следующий раз, когда будешь оставлять газету с такими статьями, не забудь оставить записку: «Что немцу хорошо, то русскому смерть».

И Антон усмехнулся, что она забыла, что я ушел, и скомандовал:

— Всем оставаться на своих местах! А то мы его спугнем, и ищи ветра в поле…

— Но кто-то должен к нему пойти, — возразила Лена. — Не МЧС же вызывать…

И Саша твердо сказала: «Я» — и вышла из машины.

…Войдя в клуб, она решительно подошла к Павлу:

— Привет!

Павел вздрогнул и оглянулся.

— Ты… прочла мое письмо? — Саша кивнула. — А ты продвинутая…

— И ты даже не представляешь себе, до какой степени, — ответила Саша и добавила: — Только у тебя ничего не получится…

— Почему? — резко спросил Павел.

— У нас будет маленький, — улыбнулась Саша, — я обманула тебя, когда у меня были критические дни…

— Сука! — крикнул Павел, вскакивая с кресла и ударил Сашу по лицу.

Она зажмурилась.

— Молодые люди! — крикнул им администратор клуба. — Компьютерный клуб не место для выяснения отношений…

И Саша быстро пошла к выходу, а Павел поплелся за ней.

Они вышли на улицу.

— Слава богу! — заплакала Марья Ивановна.

А Саша подумала, что Бог простит ей эту ложь, потому что сейчас главное — выиграть время, а Пашка все это перерастет, ведь мужчины растут до двадцати пяти лет, а она, глядишь, и в самом деле забеременеет…

— Вовк, отвези меня на кладбище! — с места в карьер, будто с их последней встречи не прошло больше года, выпалила в телефонную трубку Светка.

(И Роман Вовк, которого еще в школе одноклассники перекрестили в Вовку, подумал, что Светка не меняется: им было по шесть и Светку на все лето отвезли к бабушке, а когда в конце августа привезли обратно, она выскочила из машины и, подбежав к нему, слонявшемуся по двору, протянула распухший указательный палец и сказала — так, будто они расстались час назад: «Это меня оса ужалила!..»)