Наступил день, когда библиотекарь позволила мне читать «Войну н мир», сидя на ступеньках террасы. Издание, которое она мне дала, было современным, но все равно оно казалось мне только что бывшим в руках самого Льва Николаевича Толстого.

Один раз вместе с папой мы ходили пешком в Тулу. Пройти надо было четырнадцать верст: семь до Косой горы и ещё семь до города Тулы. Этим путем ходил и Толстой. Вышли мы рано утром. Пройдя весь путь, отдохнули в маленьком ресторанчике, немного посмотрели город и обратно приехали на автобусе. Это было в пятницу 20 июня, а утром в субботу отец уехал ненадолго в Москву. В воскресенье 22 июня мы услышали по радио, что началась война.

В воскресное утро, столь непохожее ни на одно из всех предшествующих, — в воскресное утро 22 июня 1941 года — мы оказались оторванными от своего дома и от родителей. Мария Андреевна была в полном смятении, слушая радиосообщения о вторжении вражеских войск на нашу территорию, о боях, которые уже происходят на границе. Голос диктора с его железными интонациями наполнял кухню избы, где находились мы с дедом-хозяином. На улице деревни из окон никого не было видно. Испуг и ужас Марии Андреевны передался Марине, беспрестанно начинавшей снова н снова плакать, вовсе не понимая, что происходит, но пугаясь громкого радиоголоса и стенаний няньки. Старик-хозяин слушал молча, смотрел на нас. ничего не говорил Что делать, когда начинается война? Что мне сейчас надо делать? — спрашивала я себя, но ответа не находила. Знала одно: нельзя оставить сестру, надо быть рядом с ней, с объятой ужасом и причитающей тетей Машей. Потом все мы вместе с дедом вышли на улицу, где уже были люди. Бабы плакали, стоя у подводы, на которой сидели несколько молодых мужиков. Они уезжали в Тулу. Времени было, наверно, часа два дня. Совсем молодые ребята стояли, собравшись в кружок. Старухи и старики выползали на завалинки. Нас мало кто знал, но здесь, на улице, среди людей было лучше, чем в избе. Солнце светило. Один из мужиков полез на столб, прилаживая репродуктор. Снова краткая сводка и музыка — марши. Люди, сгрудившись у столба, слушали голос диктора вместе.

Надо было собираться, надо быть готовыми и нам к отъезду. Не можем же мы здесь оставаться, когда началась война. Пошли в избу, стали складывать вещи. А дальше как? Как ехать? Денег не было. Оставлено было совсем немного, только на хлеб на три дня. Сегодня только первый день. Отец уехал вчера. Сейчас они с мамой тоже слушают радио. Они ведь знают, что происходит.

Поздно вечером приехал Павел Иванович с пустым заплечным мешком, куда мы положили необходимые вещи, и на следующее утро отправились в путь. Сосед довез нас на лошади до Косой горы, а оттуда уже на автобусе добрались до Тулы. Автобус был переполнен народом. Тётя Маша вела Марину и несла сумку, отец прокладывал нам дорогу в толпе людей на привокзальной площади в Туле, я тащила две сумки. В поезд садились с трудом. Большая часть вагонов была отведена для людей в военной форме; говорили, что сегодня, кроме сейчас отходящего поезда, других составов в Москву уже не будет, а времени было только 11 часов утра. Втиснулись в вагон, заняв места на боковой полке. Отец стоял рядом, потому ощущали свою защищенность от все набивающихся в вагон людей. Наконец поезд тронулся.

В Москве ждала нас мама, уже вернувшаяся с работы. На кухне плакала Наталья: её Фёдор ещё днем отбыл в военную часть вместе с отцом Вани Чурмазова. На дворе Ваня рассказывал Бокину и Сергею, как он провожал отца. Нашим ребятам было о чем поговорить. Бокин, Проскуряков и Сергей Тихомиров были студентами, только что закончившими первый курс. Ванька учился в техникуме. Совсем скоро должна была определиться их судьба. Так и произошло. Уже через два дня они ходили записываться добровольцами в военкомат. А потом я прощалась со своими друзьями. Бокин вызвал меня на двор накануне того дня, когда он должен был явиться на сборный пункт. Мы пошли на берег Москва-реки и сели на бревна. Он сказал, что будет писать мне письма, а я сказала, что буду ему отвечать, когда узнаю его адрес. Переписываться нам не пришлось, адреса его я не узнала. Никаких сообщений от него не приходило ни родителям его, ни мне. Много позднее стало известно о его гибели. Сергей и Ваня тоже не вернулись с войны.

Отец снова поехал в Ясную Поляну, но скоро вернулся: экспедицию распустили. Он продолжал работать в своей московской конторе «Лесхоза». С военного учета он был снят ещё раньше по состоянию здоровья. А его язвенная болезнь обострилась сразу же с началом войны.

В Москве было объявлено затемнение. Оборудовались бомбоубежища. Стрелки-указатели обозначали путь к ним. Они были в метро и в подвалах больших домов. Первый раз Москву бомбили через месяц после начала войны. С воем сирены, звучавшим около девяти вечера, мы бросились к большому серому дому, находившемуся рядом с Горбатым переулком, и спустились в подвал. Подвал был глубокий, большой и полностью забит людьми из окрестных небольших домишек. Освещения почти не было, кроме ручных фонариков в руках дежурных. В тот первый вечер бомбёжки люди старались выполнять предписанные правила, ещё не зная о том, как ужасно находиться в подвале, слышать вой самолетов, грохот падающих где-то совсем рядом бомб, не имея возможности сориентироваться и вслепую гадая о том, что происходит наверху. Дети плакали. Прижимая их к себе, матери с ужасом ждали следующих разрывов. Люди гадали, строили предположения, где же упала бомба, какой дом мог оказаться разрушенным. И каждому казалось, что это его дом. А когда прозвучал отбой, и мы вышли из подвала, то ужаснулись: кругом полыхало кольцо пожаров. Горели дома и кварталы не рядом с нами, а где-то за Пресней, за Дорогомиловым, за Крымским мостом.

На следующий вечер, услышав сирену, мы уже не пошли в бомбоубежище, а спустились на первый этаж своего подъезда и смотрели на небо, следили за летящими стаями самолетов-бомбардировщиков, видели падающие бомбы, слышали свист фугасок и грохот производимых ими взрывов. Мы уже знали к этому времени о зажигалках: всех жителей в предшествующие недели обучали способам предотвращения пожаров от сбрасываемых с самолетов зажигательных бомб. И когда в тот — второй вечер бомбардировки Москвы — мы увидели, как на крышу нашего дома падают мелкие бомбы, услышали, как ударяются они о крышу, то сразу же бросились скидывать их с крыши, забрасывать в ведра с песком, благо подняться на крышу через чердак нашего двухэтажного домика было делом минуты. В последующие ночи жители дома поочередно дежурили на крышах домов. На третью ночь случилось ужасное: большая бомба рухнула в находившуюся во дворе яму возле дровяных сараев, но не разорвалась, а все жильцы хлынули прочь со двора, выбегали из квартир, неслись прочь от этой ямы. Взрыва так и не произошло, а фугаску вытаскивали со всеми предосторожностями из-под земли несколько месяцев спустя, когда нас в Москве не было. Пришлось увидеть лишь котлован, оставшийся после этой операции.

В конце июля вместе со школой слепых уехала в эвакуацию Агнесса. Готовилась к эвакуации и вспомогательная школа на Погодинке, в которой работала мама. Вместе с детьми этой школы было решено отправить из Москвы и нас с Мариной в сопровождении Марии Андреевны. Некоторые сотрудники Института дефектологии тоже уезжали, брали и своих детей. Наша мама осталась с основной частью института в Москве. Отец тоже. Его учреждение пока оставалось на месте.

И вот наступил день, когда в товарном составе, уходящем с Павелецкого вокзала, мы должны были уезжать в эвакуацию. Это так часто звучавшее в те дни новое и неприятное слово вошло в наш обиход. Тётя Маша избегала его произносить, так и не научившись выговаривать. Однако это слово реализовалось в событие. В один из последних дней июля мы вновь оказались на привокзальной площади. Она вся была заполнена спешащими к отправляющимся составам. Провожала нас только мама. Вещей было немного: два чемодана, два мягких места и две небольшие сумки. Перед выходом из дома мама дала мне необходимые документы: справки о том, что мы — дети научного сотрудника Института дефектологии такие-то и такие-то, такого-то возраста, а также гр. Губанова Мария Андреевна, их сопровождающая, направляемся в эвакуацию совместно с эвакуируемой частью данного института в Пермскую область, станция Оса. Была и другая справка о том, что такие-то и такие-то направляются в эвакуацию в город Сызрань по месту жительства матери гр. Губановой Марии Андреевны — Губановой Евдокии Филипповны, проживающей в г. Сызрани по адресу Красногорская улица, дом 54. Были выданы нам с тётей Машей деньги, которые, разделив пополам, мы спрятали во внутренние карманы нашей одежды.