Новые впечатления были связаны с тем, что показал мне Сид в Лондоне. Без него я никогда бы не увидела тех мест, в которых побывала с ним. Отец Сида был владельцем кабака вблизи Кохат-роуд. У самого Сида кабака не было, но сам он посещал их регулярно, там его знали, любили как хорошего певца, исполнявшего народные ирландские и популярные английские песни. Вместе с Сидом и я побывала в кабаках и всякого рода забегаловках, объездили мы с ним базары и рынки на лондонских окраинах, показал он мне маленькие лавчонки, где по дешевке можно купить одежду и всякую мелочь. Такие путешествия мне нравились. Особенно привлекали книжные развалы на привокзальных площадях и в районе Нотинг-хилла, в восточной части Лондона По вечерам несколько раз приезжали в Гайд-парк, где после захода солнца собирались во множестве арабские семьи с детьми и стариками, обсуждали новости, вели беседы, а иногда пели свои песни. Наблюдать за всем этим было не менее интересно, чем посещать музеи и выставки Ист-Энда.

И все же каждый день моим главным занятием было чтение. В библиотеку я приезжала с утра, а так как июль в то лето выдался на редкость сухим, даже жарким, во вторую половину дня хотелось выйти на свежий воздух, и я отправлялась, прихватив с собой одну-две книги, сначала на хорошо известный мне Рассел-сквер, где обедала в довольно недорогой университетской столовой, а потом пешком, экономя на стоимости билета на автобус, шла в Кенсингтонский парк. Здесь у меня было своё любимое место невдалеке от статуи Питера Пена, на скамье перед большой цветочной клумбой и маленьким фонтанчиком. Как много книг было прочитано здесь! Обычно из читального зала я брала не английские, а интересовавшие меня русские книги, которые в то время не смогла достать в Москве. Запоем читала Солженицына, его «Архипелаг Гулаг», а до этого знала только публиковавшийся в «Новом мире» рассказ «Один день в жизни Ивана Денисовича».

Ближе к вечеру в Кенсингтонском саду появлялось много владельцев собак, выходивших с ними на прогулку. Собак, а соответственной их хозяев, было множество — больших и маленьких, лохматых и гладкошерстных, чёрных, белых, пестрых, коричневых; здесь были борзые и пудели, бульдоги и сеттеры, огромные сенбернары и маленькие моськи. Хозяева тоже были разнообразными, главным образом — это были мужчины самого разного возраста — молодые и старые, мальчики-подростки, изредка — дамы с самыми мелкими собачонками, украшенными разноцветными бантиками. Всех собак хозяева чинно вели на поводках, но намордники попадались на глаза редко. Собаки умели себя вести, гулять с ними разрешалось и по газонам. Многие хозяева были знакомы друг с другом, обладатели сходных собачьих пород беседовали, останавливаясь где-нибудь под деревом или на лужайке. Хорошо запомнились два джентльмена — обладатели породистых борзых и две пожилые дамы, у ног которых вились крошечные таксы. Смотреть на них было интересно. Но и они, как я скоро поняла, не оставляли без внимания сидевших на скамейках посетителей парка. Проходя мимо, кивали, иногда переговаривались. Однажды и ко мне на скамью подсел господин, владелец бульдога, вежливо спросив, не буду ли я возражать, если он передохнет здесь немного. Я не возражала. Морда бульдога была довольно противной, но хозяин пса выглядел респектабельно. На следующий день он вновь появился, поздоровался и сел отдохнуть. На этот раз вступил в разговор. Ему хотелось узнать, почему я читаю русскую книгу. Очевидно накануне он это не оставил без внимания, и хотя что именно я читала, известно ему не было, но русский текст привлек его внимание. В свою очередь, отвечая ему, и я поинтересовалась, знает ли он русский язык. Ответ был положительным, хотя собеседник ответил, что предпочитает говорить на своём родном языке, на английском. А далее он рассказал, что жена его, два года назад скончавшаяся, была русской, и с ней он в начале их совместной жизни говорил по-русски, учил этот язык в молодости, а потом она и сама предпочитала говорить, как все вокруг, на английском.

В последующие дни, на протяжении целой недели, новый знакомый, имя которого уже стало мне известно, — Чарлз Холфорд, не оставлял меня без внимания. Однажды он пригласил меня в ближайшее кафе.

Вышли за ограду парка, пересекли улицу и сразу же оказались за столиком. Мистер Холфорд сообщил, что поблизости находится и его дом, в котором он прожил долгие годы и где теперь ему очень одиноко. Дом совсем близко, в соседней улице, ведущей к Паддингтонскому вокзалу, но в этот раз мы туда не пошли.

Дня через два мистер Холфорд вновь заговорил о том же, о своём сиротливом одиночестве в огромной квартире. В общих чертах он рассказал о расположении комнат и подсобных помещений, упомянул о балконе, с которого виден Кенсингтонский парк, потому что квартира на высоком этаже, но не забыл упомянуть и о лифте.

И так продолжалось в течение двух последующих недель. «Архипелаг Гулаг» был прочитан. Мысль о желании мистера Холфорда иметь во втором браке обязательно русскую жену внедрялась в моё сознание все более и более активно и планомерно. Однако я не развивала эту тему. Как-то вечером, уходя на Беркли-стрит, прошлась по Кенсингтон-роуд, точнее — по Парк-роуд, вспоминая о Форсайтах, о жившем здесь Тимоти Форсайте, в доме которого происходили семейные сборища преуспевающих буржуа Жить на Кенсингтон-роуд и тогда считалось престижным.

Наступил день, когда Чарлз Холфорд уже впрямую заговорил о своём желании соединить наши с ним судьбы воедино. Не буду скрывать, что предполагала такую возможность, однако сделанное предложение испугало, отклика с моей стороны не получило, не могло получить и было однозначно отвергнуто. Ходить в Кенсингтон-парк я перестала, предпочитая проводить свободное от библиотеки время на Рассел-сквер, где никто от чтения не отвлекал и была возможность сосредоточиться и предаться воспоминаниям о своей прошлой жизни и дорогих мне людях.

Но когда я вернулась в Москву и рассказала Анюте, Андрею и сестре о мистере Холфорде и его планах, они долго смеялись надо мной, считая необдуманным и ошибочным принятое мною решение. Смеясь, вместе с тем подчас и серьёзно, сожалели об утраченной возможности ездить ко мне в гости в Лондон, гулять в Кенсингтонском парке, сидеть под старыми вязами, наблюдая за всем происходящим. А зять мой — Поярков Андрей — зоолог по специальности — сетовал на то, что лишила его возможности познакомиться с наиболее распространенными в Англии собачьими породами, а также и с жизнью бездомных собак в одной из самых крупных по своим размерам столиц Европы.

Внуки: Алексей и Николай, 1988 г.

В октябре 1984 года у Анюты родился второй сын — мой второй внук — Николай Поярков. Это произошло в родильном доме Грауермана, где за восемь лет до этого появился Алеша. Выращивали ребеночка сообща, но вслух с раннего детства произведений американских классиков ему никто не читал. Коля стал биологом, специалистом по рептилиям, исследователем тритонов, среды их обитания и особенностей поведения. В младенчестве он отличался крикливостью, плохо засыпал, не давал возможности высыпаться родителям, особенно нежно любящей его маме. Анюта уставала от множества дел и обязанностей, но справлялась, преодолевая трудности стоически.

С младшим внуком Николаем

В самом начале последнего десятилетия XX века — в июле 1990 года вместе с Алешей, которому было в то время четырнадцать лет, по приглашению Майкла и Инны мы поехали в Англию. Алеша ещё не имел паспорта, выдававшегося тогда в шестнадцатилетнем возрасте, потому, по существовавшим правилам, будучи записан в моем паспорте, выданном для поездки за рубеж, должен был иметь заверенное нотариальной конторе свидетельство о согласии родителей на выезд иностранную державу их сына с третьим лицом. Третьим лицом являлась я, его бабушка. Согласие надо было получить и от матери, и от отца. Анюта, оформив своё согласие, получила в нотариальной конторе образец для согласия отца. Адрес Владимира Свечникова я узнала в будке «справочное бюро» на Смоленской площади за 50 копеек и послала по этому адресу письмо с просьбой заверить и переслать мне нужную бумагу, что и было сделано. Заверенное согласие получили быстро. Необходимые документы были собраны, билеты на самолет куплены, и мы с Алешей полетели в Лондон. С Лондоном Алексея познакомили основательно. Старались все — Майкл с Инной, и Сид, и я. Обошли все основные музеи, объехали все главные улицы и площади, в Национальной галерее слушали лекцию о Хогарте, чьи картины и гравюры особенно понравились Алеше, в Британском музее провели много времени, осматривая достопримечательности древнего Египта, и Греции. Несколько раз во вторую половину дня по четвергам ходили в Биологический музей: в эти дни и вход в этот музей был бесплатным. Были в гостях у Шерлока в его квартире на Бейкер-стрит, слушали речи ораторов в Гайд-парке, удивлялись восковым фигурам в Музее мадам Тюссо, но, главное, исходили множество улиц пешком, что позволило проникнуться атмосферой Лондона. Вместе с Алешей мы слушали прогремевший тогда мюзикл «Кошки», слова песен которого — это стихи Томаса Элиота, в театре на Стрэнде пьесу Чехова «Дядя Ваня», где русский колорит передавался звучавшей песней «Тонкая рябина».