Без слов Говорят, в Отечестве нет пророка, да и кто б узнал его, если – есть? Но зато опять на хвосте сорока притащила сдуру худую весть. …А в чужое сердце влетишь с разгона, так тебя проводят – «на посошок» полной чаркой спелого самогона. Сумасбродно, ветрено… – хорошо! …А потом – привычный рассол на завтрак. Хоть полвека пей, все равно – тоска. Ты чужой здесь и… не сегодня-завтра упорхнешь, как ласточка с облучка. …но пока… молчи! На душе бездонно. Все, что важно, сказано и без слов. Просто Бог, шутя, раскидал по склонам золотые луковки куполов. Просто остро пахнут лещом и тиной на равнинах волжские рукава. И тебя пронзает гусиным клином ножевая русская синева. Провинциальное …И неважно, где он и как зовется — городок с часовенкой под ребром. Ночью время черпаешь из колодца, до утра гремишь жестяным ведром. И душа наполняется зыбкой грустью. Все застыло будто бы на века в закоулках этого захолустья. На цепи по-волчьи скулит тоска. …колосится утро над бездорожьем. На лугах – ершистая трын-трава. Вот бы враз оторваться, сдирая кожу! — Отболев, отникнуть, но – черта с два! — Как ни бейся – хлесткая пуповина неизменно тянет тебя назад. …у хозяйки – брага (к сороковинам.) На столе – портрет (утонувший брат.) На цветастом блюдце – свечной огарок. Кислый квас – во фляге. В печи – блины. На плакате выцветшем – Че Гевара, и ковер с оленями – в полстены. Даже то, к чему ты едва причастен, прикипает к памяти навсегда. В сенокос – царапины на запястьях да жара без продыху – ерунда. От того, что было сплошной рутиной — горячо и больно, по телу – дрожь… тишина колышется паутиной — даже выдохнуть страшно, а вдруг порвешь? Не парижское Улицы не парижские… Ветер гуляет кочетом. Голуби над задворками. Нудные холода. У пацанов с окраины папы – сплошные «летчики». Рано стареют матери. Чадно горит звезда. Хочется… прочь! – Из города, чтобы дорога – скатертью, чтоб разговоры в тамбуре, а за окном – поля, чтобы вдыхать заутренний свет над церковной папертью… чтобы отцу и матери пухом была земля… или… на тесной кухоньке пить до утра шампанское, чтоб на одном дыхании – залпом объять сполна — русское и еврейское, польское и цыганское… чтобы в душе – бубенчики, а на дворе – весна… был бы, слегка присоленный, хлеб – на ладони времени… чтобы в гостях – желанные (и никогда – врасплох), чтоб прорастало лучшее не из чужого семени… но… на ветру качается пыльный чертополох… не золотятся колосом Псковщина и Смоленщина, наглухо занавешены долгие вечера… а в безымянном городе плачет хмельная женщина, будто опять поверила, что из его ребра… будто припала Родина к теплой груди Всевышнего — плачет – не успокоится, не оторвет лица. Улицы не парижские – с кошками и мальчишками, папы – сплошные «летчики», нет холодам конца.  «Это русская сторонка»… «Это русская сторонка». Летний зной в затоне тонет. Спит соломенное солнце, зарываясь в облака. Голосит петух поддатый: «Распрягхайте, хлопцы, ко́ней!» — Метит в «яблочко» – навылет (чтоб уже наверняка)! Хоть полшара – десантируй, здесь любому хватит места. За бескрайним Енисеем всякий – Будда (в меру сил.) Медитируют в Сибири дети светлой Поднебесной… «Рэнь-шэн бу-кэ хвань-дэ-хвань-ши» [1] — как Конфуций говорил. — Прав он был. Да кто бы спорил? – Все бесценно. Время тленно. Над чубатыми борами – желторотая заря. Машут лапами березы. Вечер будет офигенным… Разбавляй речной прохладой жгучий спирт из «пузыря»!.. Ветеран двадцатилетний. Он послал меня в… европу! Он сказал, что я с акцентом говорю!.. Достал баян… — понеслись гнедые звуки по околице галопом. — Это русское… застолье… «Это Родина моя. Это русская сторонка». Здесь тебя не ранят в спину. Ночи лунные полынны. Тонкокожи тополя. И… почти невыносимо…бьется жаром за грудиной: «Это русские картины… это русская земля…» Незнакомая Родина Два вопроса: «Что делать?» и «Кто виноват?», как седые проселки, навеки схлестнулись. В Ярославле над Волгой ярится закат. Тлеет Тула витринами пряничных улиц. А в вагоне – туман опрометчивых слов. Да и сам ты доверчив, наивен и жалок, обнаживший всю душу до самых основ, точно Питер – изнанку своих коммуналок. …За спиною – перрон. Переступишь порог — и на пир с «корабля», но расходятся гости. …А рассвет с огоньком, и с горчинкой дымок, и дрова – на дворе, и трава – на погосте. Оживает душа, обращенная в слух. Акварельные зори свежи и прозрачны, но умолк предпоследний нетрезвый петух, оцарапав околицу хрипом наждачным. Вот бы взять да попробовать жить-не тужить, чтоб душа – нараспашку!.. Похмельно-непьющий, понимаешь, что… – к лешему вся эта жизнь! — Что за чушь, что дорогу осилит идущий? Кто соврал, что идущему ноша легка? — Добрести бы до дома неровной походкой… (Как известно, Россия – в глазах чужака — пресловутый медведь, балалайка и водка.) Незнакомая Родина… Все занесло — заметелило пеплом неверного слова. …А в плацкартном вагоне тепло и светло. И подросток-«ботаник» читает Толстого… вернуться«Нужно прожить жизнь так, чтобы ни о чем не сожалеть». |
