Михаил Ильич Соколов, отец Спартака и начальник геологической партии, домой пришёл поздно — задержался в облисполкоме. Был он высокого роста, в меру полный человек, с таким же, как у сына, румяным открытым лицом, мягким русским носом. Глядя на этого солидного дядю в роговых очках, никому и в голову не могло прийти, что двадцать лет назад звался он не Михаилом Ильичом, а Мишкой Соколом, и считался лихим кавалеристом, отчаянным рубакой.

В начале гражданской войны семнадцатилетним гимназистом ушёл из дому, пристал к одной из частей Красной Армии и попал на фронт. Два года дрался с Деникиным, проделав путь от Ростова до Орла и от Орла до захолустного кавказского селения Адлер. Войну закончил командиром взвода конной разведки. Возможно, так и остался бы военным, но в последнем бою ранила его белогвардейская пуля в грудь. Отлежавшись в госпитале, демобилизовался по состоянию здоровья и уехал в Москву доучиваться. Очень нужны были молодой разорённой республике свои инженеры.

Многие годы прошли со времени гражданской войны, а Михаил Ильич все ещё оставался разведчиком. Только теперь он разведывал не позиции врага, а месторождения железных и медных руд, угля и нефти.

У Михаила Ильича был мягкий характер. Его дети-близнецы росли без матери. Михаил Ильич старался быть снисходительным и ласковым отцом, желая хоть в малой степени заменить мать. Раньше, уезжая в экспедиции, он оставлял детей в Москве на попечение тёти Даши. Но когда они подросли, решил брать с собой. Разведки в районе Ликина предстояли длительные, поэтому, устроившись, он выписал к себе детей. Дети любили и уважали его, потому что он относился к ним по-дружески, умел занимательно рассказывать о гражданской войне, о своих путешествиях с геолого-разведывательными партиями, умел не только развеселить детей, но и сам искренне веселиться с ними. Правда, случалось это не так уж часто. Работа почти не оставляла свободного времени. С огорчением и досадой Михаил Ильич вспоминал, что сын не умеет плавать, не умеет распилить полено, поколоть дрова, пришить пуговицу. Всё это делала за него домработница тётя Даша, жившая у Соколовых уже около двенадцати лет и сделавшаяся членом семьи. Михаила Ильича утешало одно: он сумел привить своим детям честность, правдивость, смелость. Моральные качества — главное, они определяют человека — так считал бывший разведчик. Остальному можно научиться.

Едва Михаил Ильич переступил порог квартиры, как тётя Даша сообщила, что Петя не явился к ужину и вообще пропал. Геолога это не особенно обеспокоило — на улице было ещё светло. Всё же он организовал поисковую партию в составе тёти Даши и Лены, поручив им обшарить пустырь и близлежащие улицы. Сам он спустился к реке. Поиски, конечно, оказались безуспешны. Надвигалась ночь. Михаил Ильич шагал из угла в угол по столовой и вздыбливал пятернёй густую белокурую шевелюру. Тётя Даша всхлипывала и громко сморкалась на кухне.

Михаил Ильич просунул голову в кухню, раздражённо крикнул:

— Даша, прекратите!

И хлопнул дверью так, что дремавший на плите кот вскочил сразу на все четыре лапы, дико сверкнул глазами и прямо с плиты махнул в открытое окно. Глаза тёти Даши мгновенно высохли и посуровели. Долголетний опыт ей подсказывал, что лучший метод обороны против Михаила Ильича — это наступление.

— Что вы на меня очками-то больно зыркаете, Михаил Ильич? — начала она, выходя из кухни и переключаясь на официальное «вы». — Не боюсь я ваших очков! Кто виноват, что Петька от рук отбился? Окромя себя, вам винить некого. Дитю сказочку какую рассказать, так вы — нет. Всё норовите ему про войну, как, бывало, сабелькой махали да беляков рубили. И книги-то ему всё суете про каких-то, прости господи, живорезов. Про Спартака про этого. Я на одни картинки глянула, дак и то аж волосы дыбом… Люди друг дружку по башкам лупят чем ни попадя. Мыслимо ли дело!.. От того Петька и растёт анчихристом…

Михаил Ильич яростно грохнул стулом.

— Что ж, прикажете его трусом и слюнтяем воспитывать?! И вообще, Даша, воздержитесь судить о вещах, которых не понимаете!

Он удалился к себе в кабинет, сел к столу, сжал кулаками виски. Куда подевался Петька? Мозг сверлила назойливая и коварная мысль: сын не умеет плавать. Тут в кабинет вбежала Лена, босая, в ночной рубашке. Она с плачем приникла к отцовскому плечу, с трудом проговорила сквозь слёзы:

— Я обещала… ничего не говорить… Но я не могу… не могу, раз Петя пропал…

И она положила перед отцом эпистолу, подписанную Витькой Штормовым Ветром.

Михаил Ильич пробежал письмо, с изумлением посмотрел на Лену, снял очки, опять надел и перечитал более внимательно.

— Кто тебе это передал?

— Петя. Он попросил взаймы рубль… Который для гербария… Он сказал, что найдёт сокровища…

— Сокровища? Теперь кое-что проясняется. Где он собирался искать эти сокровища?.. Видимо, на острове Страха?

— Ага…

— Значит, об этом острове ты меня спросила вчера? И до сих пор молчала?

— Ты сам говорил, что нельзя ябедничать.

Михаил Ильич только вздохнул — возразить было нечего.

— Ладно. Пётр говорил тебе, где находится остров Страха? Хотя бы намекал?

— Н-нет, ничего не говорил.

— Так, так… А кто этот верный человек, который должен был утром принести цветы. Кстати, он их принёс?

Лена отвернулась, стараясь скрыть от отца вспыхнувшее лицо. Ей не хотелось говорить об утреннем происшествии.

— Принёс или нет? — настаивал отец.

— Принёс.

— Кто он?

— Сёма.

— Фамилия?..

— Не знаю. Нерушимый Утёс.

Лена опять залилась слезами. Михаил Ильич потрепал дочь по мокрой щеке, поцеловал.

— Ладно, иди спать. Успокойся и не реви. Всё будет в порядке.

Геолог почувствовал облегчение. Теперь по крайней мере исчезновение сына перестало быть загадкой.

Время приближалось к часу ночи, когда Михаил Ильич вошёл в отделение милиции. Он коротко объяснил дежурному причину своего визита. Дежурный, как всегда в таких случаях, записал место жительства, возраст пропавшего мальчика, приметы, поинтересовался:

— Сами что подозреваете?

— Мне кажется, он уехал на остров Страха.

Дежурный записал и тут же уточнил:

— Это на севере?

— Не думаю.

— Может быть, там какая освободительная война вспыхнула? Как в Испании, например? Или против колониального рабства. Я к тому, товарищ Соколов, что позапрошлый и прошлый годы у нас пацаны в Испанию бегали. Теперь же всё больше на Халхин-Гол устремляются. А также на север, в Мурманск, в Архангельск. На остров Страха — пока что первый случай.

— Мне думается, товарищ дежурный, остров Страха выдуман.

Михаил Ильич выложил на стол письмо. Дежурный прочитал, засмеялся:

— Ну и выдумщики!.. «Железной рукой… ведёт корабль навстречу гибели…» Отважный народ, что и говорить. Который из них ваш сын? Не Спартак ли?

— Да. Так, кажется, он сам себя именует.

— Сёмка Нерушимый Утёс и Витька Штормовой Ветер — его друзья? Вы их знаете?

— В глаза не видел. Сын всего лишь неделю назад приехал из Москвы. Когда он успел завести друзей, ума не приложу.

— Не скажите! Это, например, нам с вами, чтобы подружиться, надо вместе не меньше пуда соли съесть. А мальчишкам никаких пудов не требуется. Им главное — общий интерес. Тут, к примеру, налицо обоюдная приверженность к морской романтике. Они, видно, на лодке отправились. Бриг «Победитель» — чувствуете? Справимся на водной станции, что это за бриг. Не беспокойтесь, найдём ваших беглецов. Случай не из редких.

…Остаток ночи Михаил Ильич провел на диване. Прилёг не раздеваясь — какой уж тут сон! Часов в шесть утра раздался стук.

«Петька!» — радостно встрепенулся геолог и выбежал в переднюю. Тётя Даша уже открывала дверь.

На пороге стояла незнакомая женщина с красными припухшими глазами.

— Я мать Семёна Берестова, — сказала она. В расслабленном голосе её слышались слезы. — Сёма вместе с вашим сыном…