— Какие сокровища? — насторожилась Лена.

— Какие… Говорю, отдам рубль потом. Я же ведь в долг прошу, а не навовсе…

— У меня дома деньги.

Спартак понял, что сестра сдалась, и отдал письмо.

Обратно он мчался также во весь опор. Друзья дожидались его в кустах. Витька по-прежнему мечтательно смотрел в небо и вздыхал. Но Спартак не обратил на его вздохи ни малейшего внимания.

— Ура! — провозгласил он, размахивая рублём, словно знаменем.

— Достал?! — не пытаясь скрыть своего удивления и восторга, сказал Сёмка.

— Ещё бы, — снисходительно улыбнулся Спартак. — Капитан Бич Океана всё может.

Впрочем, он тут же решил, что времени для купания в лучах славы у него впереди ещё достаточно и перешёл на деловой тон:

— Значит, отплываем завтра. А сейчас — по домам. Собирайте вещи и тащите ко мне в сарай. Только чтобы всё в строгой тайне.

Спартак хлопнул Сёмку по плечу и продекламировал:

— Ты рад, старина Нерушимый Утёс! Ведь сбылась мечта — завтра отплываем в неведомые страны!

— Ясно, рад, Бич Океана, — сказал Сёмка прочувствованно, как и подобает бывалому морскому волку.

— А как же письмо? — послышался робкий Витькин голос.

Он уже не лежал и не смотрел мечтательно на небо. И даже перестал вздыхать. Его ужасно разобидело, что Спартак ни словом не обмолвился ни о Лене, ни о письме к ней и вообще вёл себя так, словно не Витька был героем сегодняшнего дня.

— Письмо я передал, — беспечно сказал Спартак.

— Она прочитала?

— Не знаю. Прочтёт, наверное. Завтра Сёмка поднесёт цветы, и можно отплывать. Всё будет, как у настоящих путешественников.

Витька обиделся. Но Спартак даже не заметил этого. Он потерял интерес к приключению с Витькиной любовью, потому что приключение-то было, собственно, закончено. Оно сыграло свою полезную роль. Чем же, спрашивается, Витька недоволен?

Когда рано утром Сёмка открыл глаза, ему захотелось немедленно действовать. Ещё вечером экспедиция закончила приготовления. Все предметы, необходимые для дальнего плавания, лежали у Спартака в сарае. Будущий историк мог бы в следующих строках описать начало этого замечательного дня: «Итак, всё готово. Остались позади заботы, связанные со сборами, добыванием снаряжения, вербовкой команды. Ясное солнечное утро как бы ликовало, суля безоблачное успешное плавание. Члены экспедиции пребывали в бодром, приподнятом настроении. Приближалась минута прощания с родственниками и знакомыми…»

Но ни будущий историк, ни даже Сёмка не подозревали, сколь тяжела окажется эта минута. Когда, одевшись, Сёмка вошел в комнату матери и увидел её спящую со спокойным, безмятежным лицом, у него защемило сердце. Он знал, что мать будет очень тревожиться, узнав о его исчезновении, что, несмотря на некоторые злоупотребления материнской властью, она в нём души не чает. Два дня назад, когда дядя Вася рассказал ей о Сёмкиных похождениях в горящем коровнике, она даже изменилась в лице. И хотя ни дядя, ни племянник не услышали от неё ни одного слова осуждения (мать считала педагогичным поощрять разумную храбрость), однако Сёмка видел, что потом целый день она ходила сама не своя.

Теперь мать спокойно спит. Она уверена, что никакие неожиданности не грозят ей в ближайшее время. Непослушный завиток прикрывал глаз. Он смешался с бровью, с густыми длинными ресницами, и от этого почему-то мать кажется трогательно беззащитной. Сёмка почувствовал, как горячо стало глазам, предметы в комнате размылись, потеряли резкость очертаний. Он тихо подошёл к кровати, поцеловал мать в завиток, уткнулся лицом в её шею. Мать открыла глаза, смахнула завиток, и куда девалась её беззащитность? Строго она спросила, который час.

— Пол-шестого, — сказал Сёмка, хотя было только пол-пятого.

Но и такое, с его точки зрения, позднее время мать не устраивало.

— Не понимаю, — сказала она, — или тебе доставляет удовольствие меня истязать. Ты знаешь, я устаю, у меня экзамены… Ты же взрослый наконец. Сейчас же иди спать, а не хочешь — займись задачами. Только не греми, пожалуйста, на каждом шагу. Слышишь?

Поддёрнув одеяло, она отвернулась к стене. У Сёмки сразу высохли глаза.

Он едва дождался, когда мать встала и начала собираться на работу. За завтраком он почти ничего не ел и получил выговор. Впрочем, теперь подобные пустяки не имели значения. Мысли матери, как видно, были заняты предстоящими экзаменами.

Перед уходом она рассеянно спросила:

— Ты выполняешь задание? Сколько решил задач?

Сёмка потупился и назвал первую пришедшую на ум цифру:

— Восемь.

— Хорошо. Сегодня проверю.

Мать ушла. «Мосты сожжены», — вспомнил Сёмка фразу из какой-то книги. Так оно и было на самом деле. Из двенадцати задач он, пользуясь тем, что матери было не до него, не решил ни одной. Теперь только исчезновение из дому могло спасти от грандиозного скандала. А там ещё неизвестно, что его ждёт. Может быть, слава. А если нет, то всё равно неприятности лучше откладывать на будущее.

Сёмка в последний раз оглядел комнаты, что, как известно, в обычае у всех серьёзных путешественников. Взгляд его упал на лежащий на столе «задачник-скорпион». Сёмка отвернулся от него, как от злейшего врага, и почти без сожаления покинул материнский кров.

По небу плыли белоснежные облачка. Лёгкий ветерок шевелил занавески в распахнутых окнах, доносил с огородов свежий июньский запах огуречного цвета.

Друзья ожидали Сёмку в кустах под вязом. Тут же на траве лежала целая груда красных лилий. На лепестках поблескивала роса. Ещё час назад эти лилии украшали палисадник перед домом. Сперва-то Спартак хотел нарвать полевых цветов, которые в изобилии росли на пустыре. Но, чуточку поразмыслив, понял, что цветы с острова Страха должны быть какие-то особенные. Во всяком случае, большие и яркие. Иначе пропадёт достоверность. Пришлось нарушить табу, наложенное тётей Дашей на растительность в палисаднике. Конечно, неприятностей не миновать. Но Спартак рассудил следующим образом: победа обеспечена, а победителей не судят. И теперь он с нетерпением ожидал дальнейших событий. К письму Лена отнеслась благосклонно. Игра ей понравилась. Вчера за обедом она даже осведомилась у отца, где находится остров Страха.

— Остров Страха? — отец поднял брови, задумался. — М-м… Что-то не припомню. Вероятно, в Тихом океане, в группе Меланезийских или Полинезийских островов. Впрочем, посмотри в энциклопедии.

Во время этого разговора Спартак сидел за столом ни жив ни мёртв. Подумать страшно, какая канитель начнётся, если Лена брякнет про письмо и особенно про рубль. Однако всё обошлось благополучно.

Чуть ли не с шести утра Лена поминутно выбегала на крыльцо взглянуть, не показался ли посланец. В конце концов она просто уселась на ступеньки и стала терпеливо ждать. Вот стукнула калитка, и появился Сёмка, от смущения пунцовый как лилии, которые он держал в руках. Из-за ограды палисадника за ним следили две пары любопытных глаз.

Посланец взошёл на крыльцо и остановился перед девочкой как вкопанный. Он мучительно вспоминал слова, которыми должен был приветствовать Витькину возлюбленную. Девочка пришла ему на помощь.

— Здравствуй, Сёма, — она протянула ему руку. — Какие красивые цветы! Как у нас в палисаднике. Это с острова Страха, да?

— Милая Леда… то есть милена… нет… э, миленди… — залепетал Сёмка, точно во сне.

— Чего? — переспросила девочка.

— В общем вот… цветы тебе… э… в знак преданности, значит… от Витьки… — Сёмка перёвел дыхание, едва слышно добавил: — И от меня.

Лена ласково улыбнулась, поблагодарила. В тот момент, когда она брала цветы, она нагнулась к букету, зарылась в него лицом. Её золотисто-пшеничные волосы оказались очень близко от Сёмкиных губ. Сам не понимая, как это случилось, он поцеловал её в темя, там, где был пробор.