— У Крамера, — Биркнер так и подпрыгнул. — Вы не ошибаетесь?

— Да нет же. То, что я вам говорю, я перепроверил несколько раз. У нас, знаете ли, есть своя хорошо налаженная служба информации. Редко подводит.

— У кого это — у нас?

— У Объединения лиц, преследовавшихся при нацизме. Однако самое интересное впереди. Я встретил одного из своих довоенных школьных коллегии он сказал мне, что видел Майера, который сидел в машине рядом со своим сыном. Он случайно увидел остановившуюся машину, когда переходил улицу. Он же мне рассказал, что его зять, бывший сотрудник Майера, как-то проболтался, что Майер жив и является одним из руководителей организаций «Одесса» 24. В свое время главное управление гестапо Гиммлера в Берлине через свой секретный 6-й отдел перевело большие суммы инвалюты и драгоценности за границу. Они были положены на закрытые счета в частных банках и предназначались для организации побегов видных нацистов. В последние дни войны 6-й отдел главного управления гестапо переправил огромные богатства в Южную Америку, на Средний Восток, в Испанию и другие страны, с тем чтобы обеспечить безопасность и безбедное существование нацистских главарей, находящихся в изгнании.

Майер в конце апреля перешел итальянскую границу возле тирольской деревни Наудерс, через Италию перебрался в Испанию, где провел два года, а затем уехал в Южную Америку.

Краузе довольно подробно рассказал о деятельности организации «Одесса». Она имеет отделения в Западной Германии, на Среднем Востоке, в Южной Африке и в Южной Америке. Организация располагает большими связями во всех министерствах, в полиции и службах безопасности почти всех западноевропейских стран. Благодаря этому «Одесса» создала хорошо действующую систему раннего предупреждения видных нацистов о готовящемся аресте. Через довольно густую сеть ячеек, разбросанных по всему миру, эта организация оказывает помощь не только пойманным нацистам, но и членам их семей. Так, семья Майера в первые послевоенные годы, когда она испытывала серьезные материальные затруднения, неоднократно получала посылки с продуктами и вещами от каких-то дальних родственников из Канады и Швейцарии. Первая посылка вызвала настоящий переполох в семействе Майеров. Там даже отказывались ее получать, говоря, что никаких родственников у них в этих странах нет. Но потом успокоились и даже стали распространять среди соседей слух, что в Канаде объявилась их богатая тетушка, о которой все думали, что она умерла.

Краузе рассказывал торопливо и отрывисто, как будто боясь, что не успеет. Но Биркнер плохо слушал его. Внизу, наискось от себя он увидел Вебера.

«Опять следил за мной, — подумал он. — До сих пор опасается за меня». Ему было и приятно и грустно от этой мысли. Забота друга тронула его до глубины души. В это время на первом этаже раздались громкие голоса. Огромный детина с бычьей шеей наступал на Вебера, выкрикивая ему в лицо ругательства. Понять их было невозможно, сплошной поток крепких баварских эпитетов. Вебер выставил вперед руку, урезонивая не в меру разбушевавшегося молодчика. Но тот вдруг с размаху ударил Вебера в левое плечо. Они сцепились. Кружки с пивом грохнулись об пол. Раздался испуганный женский крик.

Биркнер вскочил и бросился стремглав на выручку. Но не успел он сделать и двух прыжков, как с налету споткнулся о чью-то ловко подставленную ногу и полетел на пол. Столики в «Донизль» расставлены тесно, там и сидеть-то толком негде, не только что падать, да еще с разбегу. Биркнер сбил на ходу два стола с посетителями и официанта с подносом. Кружки с пивом полетели на пол и ему на голову.

«Моя оплошность или ловушка?» — мучительно билось у него в голове.

Резкий, уже где-то раньше слышанный голос рассеял сомнения:

— Бейте эту красную падаль!

На этот раз они лежали рядом. Больничная койка Биркнера и в двух метрах от него — койка Вебера. Трудно сказать, кому досталось больше: и Хорст и Вальтер были отделаны мастерски — лица были в кровоподтеках, тело и одного и другого покрыто ссадинами и синяками.

— Я удивляюсь лишь одному, Вальтер, как это нам в такой свалке не переломали руки и ноги.

Хорст смотрел на него левым глазом. Правый совершенно заплыл от мощного удара в скулу.

— Да, ты прав, — с напряжением выговорил Вальтер.

У него распухли губы, и они напоминали сейчас толстые изношенные подошвы солдатских ботинок.

— У меня до сих пор сохранилось впечатление, будто нами в тот вечер играли в регби. Только игроков было раза в два больше, — продолжал Вальтер.

— Это нас и спасло. Они просто мешали друг другу в этой свалке.

Хорст пытался шутить, хотя ему это пока не очень удавалось.

— А как все это началось, Хорст? Я увидел тебя, когда уже этот детина махал своими кулачищами перед твоим носом.

— Предельно элементарно. Эта рыжая скотина, которая сидела сбоку от меня, заявил, что я толкнул его локтем и он расплескал свое пиво себе на брюки. Он врал открыто и нагло. И я не выдержал и съязвил: «Может быть, — говорю, — ваши брюки действительно от пива увлажнились, только не по моей вине: в пивном деле главное — вовремя прогуляться…» Сидевшие вокруг так и прыснули. Даже те, кто потом мне вместе с ним фонари под глаз ставил. Слово за слово — и пошло…

— Да, ведем мы себя, как дети неразумные, — протянул Вальтер. — За это нас и учат. И ты посмотри, как у них ловко получается. Нам бока намяли, и нас же во всем обвинили, как зачинщиков дебоша.

Биркнер заскрипел зубами от досады.

…А в это же время в крупнейшем в Ганновере зале «Нидерзаксенхалле» шли последние приготовления к первому съезду Национал-демократической партии. Вход в зал украшали еловыми ветками, развешивали транспаранты. Озабоченные распорядители проверяли запасные выходы и расставляли свои посты согласно строжайшим указаниям своего руководства. В углу зала Рихард Грифе энергично тряс руки двум почтительно вытянувшимся господам.

— Вот теперь другое дело. Отличная работа. Руководство партии просило выразить вам благодарность за успешно выполненную операцию. Вы, господин Хинкман, и вы, господин Миндерман, сделали большое дело. Вы вывели из строя одного из наших противников как раз накануне главного сражения — съезда нашей партии. И сделали это так, что комар носу не подточит. На сей раз ни одна газета нас ни в чем упрекнуть не может.

Что и говорить, это работа высокого класса, не то, что подарок бургундского, — не удержался и съязвил Грифе.

При этих словах Хинкмана передернуло. «Какая все-таки скотина этот Грифе!» — пронеслось у него в голове. Вслух же он сказал:

— Спасибо, господин Грифе, за похвалу. А что касается бутылки бургундского, то о ней не только вы, но и Биркнер часто вспоминает. А память в таких случаях — наш союзник.

Грифе ничего ему не ответил. Он был занят своими мыслями. Предстоял напряженный день. Он отвечал за открытие съезда и его освещение в праворадикальной печати. Дел было по горло. Обстановка сложная. За кулисами съезда шла тонкая, но острая борьба между председателем партии Фридрихом Тиленом и его заместителем Адольфом фон Хадденом. Грифе уже давно сделал ставку на Таддена. Пока он не раскаивался в этом, но временами ему становилось жутковато при мысли, что он мог поставить не на ту лошадь. Ему на это довольно откровенно намекал Вернер Прункман, следовавший во всем за Тиленом. «Ты не думай, что Тилен ничего не замечает, — сказал Прункман Рихарду Грифе. — Он выявляет своих сторонников и противников». Грифе сделал вид, что он его не понял, и просил передать Тилену, что он полностью разделяет все его взгляды и намерения. До поры до времени Грифе не хотел обнаруживать свою одностороннюю ориентацию на Таддена и всячески демонстрировал свою лояльность Фридриху Тилену.

Первый съезд Национал-демократической партии был назначен на 7–9 мая 1965 года. В Ганновер съехалось более тысячи делегатов и две тысячи гостей. Делегаты съезда обсудили и приняли «Манифест НДП» и «Основные принципы нашей политики» — два программных документа, которые явились также основой для предвыборной борьбы НДП в период с мая по сентябрь 1965 года.