Это, конечно же, приводит меня к следующему вопросу:

— Я заставляю тебя нервничать?

Он посмеивается над вопросом.

— Р-рядом с т-тобой я н-нервничаю б-больше в-всего.

— Хммм, — отвечаю я и небрежно провожу рукой по своим волосам. Как только мои пальцы касаются повязки над швами, я морщусь от боли.

— Ты в порядке? — спрашивает он и вскакивает в беспокойстве, наклоняясь ко мне.

Я опускаю руку и смотрю на Макса. Его забота смущает меня.

— Я в порядке, — смотрю, как он садится на место. — Почему я заставляю тебя нервничать?

—Т-ты н-напоминаешь м-мне о моей м-матери, — я чувствую, как морщу нос на его ответ, он, должно быть, это замечает и поспешно добавляет, — я имею ввиду, к-какой она б-была рядом с ним, — говорит он, подчеркивая «с ним». Он теряется на мгновение, возможно, разговор о его маме и о том, что она пережила, до сих пор ранит его. Я могу только представить, через что прошла эта избитая женщина, не говоря уже о сыне, который все это видел. — Я д-должен идти, — говорит Макс, резко поднимаясь и направляясь к двери.

— Я сделала что-то не так? — спрашиваю я, потрясенная и обеспокоенная тем, что заставила его сбежать.

Он останавливается перед тем, как положить руку на ручку двери. Оборачивается, чтобы посмотреть на меня, и говорит тихим и успокаивающим тоном:

— Нет, Лили. Ты никогда не сделаешь ничего плохого, — его слова совершенны. Макс уходит, не дождавшись моего ответа.

Что происходит? Почему мне кажется, что он ушел и никогда не вернется? Почему мысль о его отсутствии скручивает мой желудок в узел от беспокойства?

До того, как я могу что-то понять, дверь открывается, и крупная дама с подносом еды заходит внутрь.

— Это тебе, дорогая, — говорит она и ставит поднос на стол рядом со мной, даже не взглянув на меня.

— Спасибо, — отвечаю я, задаваясь вопросом, кто заказал это для меня.

Она тихо уходит, а я беру тарелку со стола и начинаю есть пресную больничную еду. Пока я ем, дверь снова открывается, и внутрь заходит Трент.

— Ты не спишь. Хорошо. Разговаривал с дежурным врачом, и я клянусь, этот парень — идиот. Я не имею понятия, где он учился, — он закатывает глаза и садится в кресло, в котором сидел Макс. — В любом случае, не ешь слишком много. Ты же не хочешь быть похожей на жирную свинью, — он многозначительно смотрит на тарелку с моей недоеденной едой, а затем достает из кармана свой телефон.

Я медленно кладу вилку в тарелку с едой.

— Что сказал доктор?

— Он сказал, что если ты поешь и удержишь все это в себе, то завтра я смогу забрать тебя домой.

— Ну, это хорошо.

Трент набирает чей-то номер и держит палец вверх, чтобы я подождала, пока он поговорит с кем-то по телефону.

— Привет, это я, — он слушает несколько секунд. — Да, я не могу. Может, на выходных, — он снова слушает, — хорошо, пока.

— Кто это был? — спрашиваю я.

— Кое-кто с работы хочет, чтобы я помог им переехать. Ничего особенного, я сказал, что не могу.

— Кто «они»?

— Ты не знаешь их, так что не беспокойся об этом. В любом случае, завтра ты возвращаешься домой, только не психуй из-за крови на кухне.

— Ты не смыл ее?

— Я не сраный уборщик, Лили. Эти руки бесценны. Однажды я стану хирургом. Кстати, ты все еще должна сделать мою домашнюю работу. Хочешь, чтобы я принес ее, и ты сделала ее здесь сегодня вечером? — спрашивает он меня самым серьезным тоном.

— Я не могу делать твою работу за тебя. Ты должен сделать ее сам, ты же учишься.

Трент скрипит зубами и встает со стула.

— Я должен идти, детка. Вернусь завтра, чтобы забрать тебя.

— Подожди, — я зову его, когда он исчезает за дверью. — Куда ты идешь? — спрашиваю пустоту, потому что он уже ушел.

Я сижу в своей холодной изолированной палате и чувствую себя еще более одинокой, чем прежде.

Но больше всего меня удивляет, что Макс был здесь. Множество мыслей вертится в моей голове. Но самый большой вопрос, и, кажется, я не могу найти на него ответа, это… почему?

— Ты готова отправиться домой, детка? — спрашивает Трент, когда идет впереди меня и несет небольшую сумку, которую принес для того, чтобы сложить туда мою сменную одежду и чистое нижнее белье.

Уже в машине, пока мы едем домой, я пересказываю Тренту то, что полицейские сказали мне этим утром.

— Они спросили меня, помню ли я что-нибудь о нападении.

— Что ты им сказала? — спрашивает он. Я заметила, что он сбавил скорость машины.

— Я сказала им правду. Сказала, что ничего не помню.

— Ну же, Лили. Я рассказал тебе, что случилось. Ты должна была пересказать им то, что я тебе сказал.

— Я не буду им лгать, Трент. Я не могу вспомнить, что произошло, — качаю головой, все еще сомневаясь в себе.

— Ты должна просто верить мне. Все было именно так, как я и сказал. В любом случае… — он замолкает и делает три глубоких вдоха. — В любом случае, что ты приготовишь на ужин? Мне пришлось питаться едой на вынос, и сейчас я готов к домашней еде.

— Я не очень хорошо себя чувствую, чтобы готовить. Разве мы не можем просто заказать пиццу? И, кроме того, мне нужно отдыхать, так сказал доктор, а на следующей неделе я должна сходить к нему на прием.

— Он — идиот, я уже говорил тебе об этом. Я позабочусь о тебе, ведь я твой муж, и это меньшее, что я могу сделать.

Я поворачиваюсь к нему лицом. Есть кое-что, что играет с моим разумом, и оно постоянно в моей голове, пытается вырваться. И это не проходит.

— Трент, — начинаю говорить я.

— Да.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашиваю, надеясь, что он понимает, что я имею в виду.

— Хорошо. А что?

— Я имею в виду, как ты относишься ко всей этой ситуации? Ты сказал, что пришел домой и нашел меня на кухне. Ты паниковал или волновался?

— О, детка, ты действительно собираешься задавать мне такие банальные вопросы? Я ничего не почувствовал, ведь как только тебя увидел, я осмотрел тебя и знал, что ты будешь в порядке.

— Именно поэтому ты почти не появлялся в больнице?

— Эти вопросы — полная фигня, Лили. У меня есть работа, ты же знаешь. Только потому, что ты слегка поранила голову, моя работа не остановилась. Ради всего святого, Лили! Иногда ты бываешь такой эгоисткой, — он спокойно смотрит в окно. — Иисус, — бормочет он сам себе.

Я делаю то, что и всегда, остаюсь тихой до конца нашей поездки домой.

Трент паркуется на нашем месте и выходит из машины. Он поднимается по ступенькам до тех пор, пока не доходит до нашей квартиры.

— Поторопись, — кричит он. — И не забудь свою сумку.

Я открываю багажник и достаю свою сумку, затем поднимаюсь по лестнице в нашу маленькую квартиру, дверь которой открыта, а Трент уже смотрит телевизор внутри. Я смотрю на дверь, и вижу, что ее заменили, и пытаюсь вспомнить день нападения на меня. Смотря вниз на свои ноги, замечаю новые босоножки, которые Трент, должно быть, купил для меня, чтобы носить дома, и осматриваю квартиру отсутствующим взглядом. Опять же что-то не сходится, но я не могу понять, что именно.

— Детка, принеси мне содовую, — говорит Трент, переключая каналы.

Я бросаю свою сумку возле двери и запираю замок, дважды проверяя, закрыта ли дверь. Голова идет кругом, и я не могу не думать о том, что, если к нам вломились, то почему я не напугана, возвращаясь сюда? И что они взяли? Что-то не сходится.

Я подхожу к холодильнику и вижу вмятину на двери. Вижу засохшую кровь на нем, и вдруг небольшой фрагмент всплывает в моей памяти. Обувь. Что-то связано с обувью.

Иду в нашу спальню, достаю свой дневник из укромного места и пролистываю записи, но там ничего не сказано про обувь.

Мой разум затуманен и похож на паззл, в котором все кусочки разбросаны по полу. Я вижу все детали, но они перемешаны. Мне нужно тщательно рассмотреть все и сложить их вместе, чтобы создать полную картинку.