Выражение лица Терри злое, смешанное с презрением, она самодовольно наблюдает за тем, как Трент тащит меня.

— Подождите, — протестует Лина и бежит ко мне. Она крепко-крепко обнимает меня и шепчет: — Мне так жаль, что тебя познакомили с этими монстрами, — она крепче обнимает меня, не желая отпускать.

Трент оттаскивает меня от нее, и она просто стоит, выглядя лишь оболочкой. Несчастная женщина, скорбящая по утрате того, что когда-то было для нее самым драгоценным подарком.

Трент тащит меня к машине, запихивая на пассажирское сидение, а сам садится на место водителя.

— Я не могу поверить, что ты устроила там такую сцену. Ты — чертово позорище, — он выезжает на дорогу как сумасшедший, сильно превышая скорость. — Клянусь Богом, Лили, я повидал достаточно твоего дерьма. С меня хватит, ты слышишь меня? — он хватает мою руку и сжимает ее так сильно, как только может.

Я молча плачу и смотрю на размытые пейзажи за окном.

— Иисус, Лили. Я думал, что сказал тебе не предлагать себя Джону. Почему каждый раз, когда вы рядом, ты флиртуешь с ним? — Трент затихает, и я не уверена, ждет ли он ответа. — Ради Бога, скажи мне, почему?! — кричит он и бьет меня по ноге.

— Он мне никогда не нравился, — кротко отвечаю я. — Я говорила тебе, что он пугает меня, и сегодня он сказал, что хочет…

— Перестань врать. Ты говоришь, как безнадежная шлюха. Он сказал, что ты предлагала ему себя.

— Я не предлагала, — смотрю, как сердится Трент, от ярости его лицо покраснело.

— Я должен верить какой-то шлюхе, которая, вероятно, спала неизвестно со сколькими еще до меня. Мой отец и Джон были правы насчет тебя, я хотел тебя, подобно собаке, которая всегда приводит домой бездомных животных. Я собираюсь стать врачом, Лили. Я не могу беспокоиться о том, что делает моя жена, пока вкалываю в больнице.

— Я не шлюха! И никогда не была ни с кем, кроме тебя.

Его правая рука медленно сжимается в кулак, ноздри раздуваются, а глаза широко открываются от ярости:

— Что, черт возьми, ты только что сказала? — его голос очень низкий и сдержанный. И это пугает меня даже больше, чем его действия. — Я спросил, что, черт возьми, ты только что сказала? — повторяет он еще более опаснее.

Моя кожа покрывается мурашками от его дикого и ужасного тона. Я хочу открыть дверь и выпрыгнуть из машины, независимо от того, что он превышает скорость.

— Я не шлюха, Трент. Ты знаешь это, потому что я ни с кем не была до тебя. И, конечно же, не была ни с кем во время нашего брака.

— Что это должно означать, Лили? Что я тебе изменяю?

Я пожимаю плечами и отворачиваюсь от него. Где-то, глубоко в душе, я подозреваю, что так и есть, но также знаю, что девушка, подобная мне, не заслуживает больше, чем он дает мне.

— Ты неблагодарная, эгоистичная сука, — говорит он. Я не поворачиваюсь к нему, потому что знаю, что он разозлится еще больше, если увидит мои слезы.

Поездка длится вечность, и я с трудом справляюсь с напряженностью, заполнившей машину. Много раз я замечаю, как Трент сжимает кулак, а через некоторое время разжимает его. Я остаюсь тихой, зная, что любые мои слова только разожгут напряженную обстановку между нами и создадут невыносимую ситуацию.

Когда мы, наконец, приезжаем, Трент останавливается у входа. Я расстегиваю свой ремень безопасности и выхожу.

— Вот, — говорит он и протягивает мне ключи от входной двери.

— Что это? — спрашиваю я, глядя на его протянутую руку.

— Я ухожу и не вернусь до завтра.

— Что? — спрашиваю я, озадаченная ситуацией.

— Мне нужно время вдали от тебя, Лили. Если я останусь здесь сегодня вечером, я боюсь, что могу причинить тебе боль, или еще хуже — убить тебя. Не жди меня.

— Но у меня нет денег, чтобы утром доехать на работу.

— Тебе нужно сбросить несколько килограммов. Тебе лучше пройтись, — он уезжает и оставляет меня стоять ошарашенной.

Поднявшись в квартиру по лестнице, я открываю дверь и делаю глубокий вдох. Сегодня День Благодарения, и я одна, застряла в квартире, которая не приносит мне никакого счастья или радости. Когда-то были дни, когда я улыбалась. Так вот, те дни ушли.

Я сажусь на старый диван, снимаю обувь и замечаю небольшую дырку в подошве правого ботинка. Это единственная обувь, которая у меня есть, и я хожу в ней везде, включая работу. Трент говорит, что мы не можем позволить себе новые вещи, и я должна носить их до тех пор, пока не сотрутся подошвы, тогда мы сможем их заменить.

Я достаю свой телефон и пишу Тренту сообщение:

«В моем ботинке дырка в подошве. Не мог бы ты привезти мне немного денег, чтобы я смогла пойти и купить себе новую пару завтра перед работой?»

Я жду ответа от Трента. Вижу, что он прочитал сообщение, но не отвечает. Включив телевизор, переключаю каналы, но меня ничего не заинтересовывает. Хотела бы я, чтобы у меня все еще был мой экземпляр «Сурового испытания», в нем я всегда могла затеряться, полностью погрузившись в жизнь героев. Но однажды Трент его выбросил, сказав, что книга отнимает слишком много моего времени.

Я встаю, иду в крошечную ванную комнату, решив, что принятие ванны поможет мне расслабиться. Пока вода набирается, я иду в нашу спальню и раздеваюсь. Когда заканчиваю, гудит сигнал о приходе сообщения.

«Подложи туда картон. Когда износится второй ботинок, я найду денег и куплю тебе другую пару обуви».

Он хочет, чтобы я пошла пешком на работу, и завтра наверняка будет дождь, а в моем ботинке дырка. Поэтому я отвечаю:

«Завтра будет дождь. У меня ноги промокнут к тому времени, когда я приду на работу».

Практически мгновенно он пишет:

«Тогда тебе нужно взять с собой дополнительную пару носков. Нет — значит, нет. Сейчас я выключаю свой телефон. Не беспокой меня больше».

Я кладу телефон и иду к единственному утешению, что у меня есть. Я погружаюсь в ванную, позволяя теплой воде окутать меня. Расслабляясь в ванной, я начинаю задумываться о многих вещах. Мне двадцать пять лет, и у меня нет личности. Я не знаю, кто я, и даже не знаю, что я должна делать. У меня нет любви. Нет любви к жизни или к Тренту, и даже к себе. Так Бог доказывает мне, что я бесполезна?

Я продолжаю обдумывать события дня. Они как шторм кружатся вокруг меня, а я стою в его центре и смотрю, как жизнь тащит меня к постоянному злому року, который преследует меня. Моя судьба только существовать, а не жить? Какое наследие после себя может оставить девушка, которой никогда не было? Никогда не была красивой, никогда не была умной, всегда была ничем.

Я никогда не хотела жить. Это не вопрос. Я знаю это абсолютно точно.

Тогда зачем дышать?

Я вырезала пять картонных стелек, чтобы положить в свои ботинки. Поэтому у меня есть запасные стельки на случай, если небеса разверзнутся, и мои ноги намокнут. Я также положила дополнительную пару носков, поэтому если ноги промокнут, я не заболею.

Трент рассердится еще больше, если я заболею и не смогу пойти на работу. У меня есть небольшой отпуск, который я могу взять, но знаю, что он хочет, чтобы я сохранила его для того, чтобы заботиться о нем, если он вдруг заболеет. Я не имею права болеть.

Прогулка до работы занимает у меня чуть больше, чем сорок минут, и когда я прихожу туда, я меняю мокрые стельки и носки. У меня есть еще полчаса до начала смены, и я делаю то, что никогда не делала раньше. Я решаюсь пойти в «Банк Америки», куда начисляется моя зарплата, и посмотреть, есть ли у нас деньги, чтобы снять со счета пятьдесят долларов на покупку новой пары обуви.

Из-за влаги, попавшей в туфли во время пути на работу, я натерла ногу, и на мизинце появилась мозоль. Я рискну разозлить Трента, а он точно взорвется, когда узнает, что я сняла деньги со счета, потому что мне нужна новая пара обуви. Во время своего перерыва я схожу и посмотрю, смогу ли купить себе что-нибудь, чтобы можно было носить везде, а не только на работе.