Глаше, окунувшейся в уют домашнего очага, была нестерпима сама мысль о возвращении в бордель. Поэтому надо бежать, бежать поскорее от этих милых людей и их семейного гнездышка, иначе расслабишься, раскиснешь.

— Не могу я. Надо идти.

— А где ты живешь?

Николка понял, что еще немного — и Глаша разрыдается, поэтому надо прийти на помощь.

— Я, тетушка, знаю. Я проведу ее.

— Вот и хорошо. — Клавдия сразу угомонилась и тепло распрощалась с девушкой и почти по-дружески — с Николкой.

Ребята были уже на пороге, когда раздался окрик Натальи:

— Глаша? — та недоуменно вскинула взгляд на подругу. — А платье?

Только сейчас все обратили внимание на потрепанный Глашин вид: действительно, в таком наряде идти было нельзя. Наталка порылась в своем гардеробе и, хоть небогат он был, подобрала кое-что приличное для подруги. А пока та переодевалась, все пыталась поймать ее взгляд:

— Что-то не так?

— Тебе хорошо — ты дома. А мне еще с Зинаидой Архиповной объясняться.

— Да, дела…

— Вид у меня теперь нетоварный, работать пока не смогу, а это убытки.

— Ничего, не съест же она тебя, тем более что доктор сказал, что это ненадолго — всего дня на три. Хоть отдохнешь немного от этих кобелей.

— Разве что так! — Глаша, наконец, улыбнулась.

Разговор с Мамкой вышел действительно тяжелым. Зинаида Архиповна, глядя на перебинтованные руки Николки и бинты на Глашиной головке, дала волю раздражению и грозила всякими карами. Глаше пообещала взыскать неустойку, а Николке — пожаловаться Колоссовскому и брату. Лишь выговорившись, сменила гнев на милость и даже расщедрилась и предоставила девушке отпуск на три дня, для приведения себя в порядок. А вот брату и снохе пожаловалась, и Николка получил от них нагоняй. На его счастье Колоссовский был в командировке, а то пожаловалась бы и ему. А пока Глаша получила свободное время, которым она воспользовалась — работала сиделкой у раненого Кирилла. Медицинский патронаж у нее получался так, что девушка удостоилась лестного отзыва даже от такого брюзги, как доктор Белавин. Правда похвала в его устах была своеобразной:

— Ловко, весьма ловко. Вот так бы и работали, сударыня, сестрой милосердия. Это вам не Гимназисткой с мужиками скакать. Всё лучше.

Как он и обещал, ровно через три дня были сняты повязки и на месте царапин остались лишь нежно-розовые полоски молодой кожи. Незапланированный отдых закончился и события помчались галопом.

Когда в прихожей раздался звон колокольчика, Маргарита Павловна поневоле чертыхнулась: Мария, прислуга, еще не вернулась с рынка, а самой идти открывать ой как не хотелось. В свои сорок с гаком она ясно осознавала, что в ней мало что осталось от двадцатилетней восторженной курсистки, по уши влюбившейся в будущее светило, как она тогда думала, отечественной науки. И лицо не то, и фигура — еле в дверь влазит. Да и «светило», хоть и остался таким же стройным кузнечиком как был, однако эпоху в лингвистике не совершил, а прозябает в периферийном городишке в должности директора училища. До генерала, правда, дослужился. Детей нет, известности — тоже, зато осталось нечто иное, несравненно более ценное: из отношения не подверглись ржавчиной времени, а остались такими же нежными и уважительными друг к другу, как и двадцать лет назад.

Колокольчик снова подал звук, на сей раз более требовательно, и, вздохнув, хозяйка дома двинулась в сторону входной двери.

— Душенька, мне показалось, что кто-то пришел. — подал голос Максим Фролович из своего кабинета. Он с раннего утра засел за статью, и отрывать его от работы не полагалось.

— Слышу, Максимушка! Уже иду. — успокоила его супруга, думая что пришла молочница, вот бестолковая баба, никак не может запомнить дни, по которым они берут молоко.

Однако на пороге стояли, переминаясь с ноги на ногу, юноша и девушка. Оба были на загляденье хороши! Стройный крепыш, кровь с молоком, молодецкая удаль так и прет, держал под руку мадемуазель с открытым личиком и бриллиантовыми глазами, прекрасную как сама юность.

— Вам кого? — несколько оторопело пытала хозяйка, убежденная, что молодежь ошиблась адресом.

— Мы… вот по какому делу… — начал было тянуть кота за хвост молодой человек.

Но девица, обладавшая от природы более живым нравом, перебила:

— Нам крайне важно повидать Максима Фроловича. Не сочтите за труд доложить о нас?

И тут Маргарита Павловна ее узнала: да это та самая гимназистка, что плакалась где-то с месяц назад в Струковском саду, пытаясь предотвратить стычку между реалистами и гимназистами. Хотя узнать в цветущей девушке заплаканную девчушку было, право скажем, нелегко.

— Да уж не знаю, стоит ли? Не предвестник ли вы несчастья, дитя мое? — с ноткой укоризны улыбнулась Маргарита Павловна. — Хотя, ладно, проходите, а то я страсть как люблю секреты, которых мне так не хватает в этой жизни.

Николка при этих словах удивленно взглянул на Наталку: он оказывается был в неведении о ее похождениях. Наталка в ответ на взгляд легонько подтолкнула Николку локтем и вполголоса сказала:

— Я тебе потом все расскажу.

И, улыбнувшись хозяйке, взяла парня под руку, и они вошли в дверь.

Проведя детей в гостиную, хозяйка постучала, как требовала их семейная церемония, в кабинет и, не дожидаясь приглашения, вошла.

— К тебе посетители, душа моя.

Максим Фролович недовольно отвлекся от работы.

— А позволь, душенька спросить, кто в столь ранний час к нам с визитом изволил?

— Юноша и девушка, Фролушка. — в зависимости от настроения супруга величала мужа то Максимушка, то Фролушка. — Причем — судя по счастливо светящемуся лицу барышни и глуповатому виду молодого человека — влюбленная парочка.

— А не прогнать ли нам в зашей эту влюбленную парочку? — задумчиво пробормотал Максим Фролович, несколько раздраженный таким оборотом дела.

— Боюсь, что увидев визитеров, ты сам не захочешь их отпустить.

— Раз уж так, то — проси!

— Никого не надо просить, я их уже пригласила, молодые люди ожидают в гостиной.

— В таком случае неси мой пиджак, и галстук, галстук не забудь, — распорядился Яблоков, скидывая халат и оставаясь в сорочке с жилетом, — Да, и поставь на огонь чайник.

Выйдя из кабинета, он остановился, по привычке заложил большие пальцы рук в карманы жилета, склонил голову и стал внимательно рассматривать непрошенных гостей сквозь свойственный только ему одному прищур глаз. Под пристальным взглядом директора училища, Николка с Наталкой почувствовали себя неуютно. Наконец Максим Фролович решил, что пауза затянулась:

— Ну, что мне с вами теперь прикажешь делать, юноша? В полицию сдать? — в отличие от многих своих коллег директор училища по прозвищу Батя никогда не позволял себе тыкать в отношении своих учеников.

— Но, господин директор, я же… — начал было что-то лепетать Николка.

Но был прерван Яблоковым:

— Вы о чем думали, дурья башка? Я же по должности обязан это сделать! Но готов выслушать ваши объяснения по этому поводу. — и обернувшись к девушке, он сменил гнев на милость и совершенно другим тоном обратился к ней. — А вас, барышня, я тоже просил бы об осторожности, если у вашего спутника своих мозгов нет. Я же помню, как вы самоотверженно пытались предотвратить побоище. Да, жаль не успели мы с вами.