Девочка сидела на полу кабинета деда перед воткнутым в паркет Мечом Тамерлана. Рядом валялись другие предметы, извлеченные из тайника: коллекция старинных золотых монет и дедушкин дневник. Прежде лучезарные глаза девочки теперь выражали боль, гнев, отчаяние и решительность. В перегороженную тяжелым письменным столом дверь бесконечно и грозно стучали. Голоса за дверью, то отчаянно бранились, то неистово угрожали, то раздраженно увещевали. Преданная родителями и покинутая любимым, она осталась совершенно одна. Одна против разнузданной банды за дверью! Все кончено? Они победили? Но ведь есть третий выход. Уйти! Она читала, что есть в Японии такой обычай. И Меч при ней. Она встала на колено, положив руки на эфес и устремив взгляд в перекрестье Меча, туда, где сиял блистающий алмаз. Пришла пора прощаться!

— Дед, дедушка, дедуля! Почему так рано ты ушел? Зачем оставил одну? Я снова буду рядом с тобой, я ухожу в тот мир, где мы снова будем вместе!

— Прощай мой Николка! Любимый мой! У меня нет иного выхода и нет пути назад. Прости!

Девочке внезапно вспомнился тот солнечный день, когда они вдвоем, еще счастливые и безмятежные, сидели на вершине скалы и читали старинный манускрипт. А ведь всего год прошел! Вернуть бы это время назад.

С остальными попрощаться не успела: как-то само собой пришло осознание того, что смерть ничего не изменит. Девочка представила: вот ОНИ входят, перешагивают через ее бездыханное тело и, глумясь, завладевают Мечом. ОНИ все равно выходят победителями, ведь Меч все равно достанется им. Она застонала от отчаяния: если бы был иной путь! Если бы можно было просто взять и исчезнуть из комнаты.

В этот момент что-то неуловимо изменилось вокруг. Неожиданно воздух заколебался и поплыл, словно знойное марево. В нем появились завихрения, эпицентром которых была девочка с Мечом. Внезапно Меч в ее руках завибрировал. Кристалл в перекрестье Меча ожил, засветился внутренним холодным пламенем. Он манил, притягивал ее взгляд. Колебания воздуха переросли в вихрь. Ветер набрал силу, пронесся по комнате, закружил в том месте, где стояла, преклонив колено, девочка. Он кружил все сильнее и сильнее, а потом внезапно прекратился…

Когда спустя несколько минут в комнату ворвались люди, то обнаружили, что комната, бывшая западней для девочки, опустела. На оконном стекле таяла, стекая каплями воды, зимняя изморозь. На полу вертикально стоял воткнутый в паркет старинный меч. Рядом лежала мятая клеенчатая тетрадь, мешочек со старинными монетами и разбросанная в беспорядке женская одежда. Девочка исчезла!

Тимур ибн Таргай Барлас Гурган, верховный эмир Турана, стоял в огромной молитвенной зале мечети Омейядов[1] возле могилы пророка Яхьи, именуемого неверными Иоанном Крестителем. Мечеть стояла в самом центре Димашк-эш-Сама. Много империй, пророков и царей пережил этот старый великий город, центр Мира, древняя столица халифов. И вот он покорился ему, простому эмиру из далекой северной страны.

— О, Великий Темурленг, Потрясатель Вселенной! — перед Великим Хромцем пал ниц придворный. Вернее будет сказать не пал ниц, а просто изобразил. Никто из придворных не смел называть Тимура этим именем, скорее кличкой, которую придумали ему покоренные персы. Только этот человек не боялся, того, перед кем трепетали страны и народы, разговаривал на равных, помогал советами. Да и не придворный он вовсе, а скорее советник, соратник, друг…

«Старый хитрец! — подумал Тимур пряча улыбку, которую редко видели на суровом лице воителя. — А друг ли? Слишком многие меня продавали и предавали. На заре жизненного пути, начертанного Аллахом, продал Хуссейн, не просто друг, побратим. Во время похода в Персию вонзил нож в спину подлый Туктамыш, которого любил как сына. Словно вор, шакал захватил Тебриз. Да и родной сын, Миран, прозванный гордым именем Джелал-ад-Дин, наместник в покоренной Персии, завел какие-то странные делишки с местной знатью, недовольной, что гордые персы покорились выскочке из диких степей севера. Но нет, ученый не предаст и не обманет, изменниками движет жажда власти, а старец не подвержен сией страсти, им движет жажда познания истины.»..

Вслух же, с теплотой несвойственной этому железному человеку, Великий эмир сказал:

— Говори, Учитель.

Сделал шаг навстречу и приподнял старца, не дав ему распластаться на полу.

— Да пребудет с тобой Аллах, я слышал, неслыханное дело ты замыслил? — скорее утверждая, чем спрашивая, произнес Ибн Хальдун[2]. — Надеешься сразиться с самим Баязидом Молниеносным[3] и покорить непобедимых доселе османов?

— Своим высокомерием он не оставил выбора. Баязид оскорбил моего вассала, и долг сюзерена взывает к возмездию. Сделанное против вассалов, я вижу как вызов мне лично. Видит Аллах — все покоренные царства пали жертвой своего высокомерия, наглости и подлости. Могулистан[4] был вечной угрозой родному Самарканду. Герат, Хорезм и Персия плели против меня интриги. Властитель Ак-Орды[5] черной неблагодарностью оплатил помощь и покровительство. Я честно предлагал Баязиду разделить мир: пусть он оставит мне Азию, а сам подбирает наследство одряхлевшей Империи Ромеев[6]. Он ответил дерзким ультиматумом. Теперь его держава будут уничтожена! Я не нападаю на тех, кто не сделал мне зла, и мне не нужны холодные северные земли руссов и франков, я чту Империю Ромеев, но бросившие вызов османы должны быть повержены.

Медленным шагом Воитель и Мудрец гуляли по залам мечети. Хальдун, как между ними было принято, рассказывал Тимуру об исторических событиях и излагал свои взгляды на идеальное государство. В этот день речь зашла о легендарных мечах.

— В странах франков, где я бывал, мечам придается божественное значение. Воины дают клятву на мече, носят мощи в рукоятках. На мече вассал присягает сюзерену, и клятва эта считается нерушимой. Молодых воинов посвящают в знатных воинов, у франков таких называют рыцарями, ударяя их мечом. Мечам дают имена.

— Но не только Запад славится своими мечами, — прервал Тамерлан ученого, — А меч Пророка?

— Верно?! — в который раз Хальдун поразился знаниями Хромца, необычными для дикаря и рубаки, и продолжил. — Самый знаменитый в мире меч — Зульфикар, что называется борозчатый — принадлежал пророку Мухаммеду. Он добыл его в битве. Сказывают, что меч мог сам разить неверных, висеть в воздухе и по приказу хозяина возвращаться ему в руку. Франки считают волшебным меч императора Карла Великого, а зовется он Жуайезом. Считается, что Жуайез затмевал Солнце, но я думаю, что это легенда. Не менее знаменит Эскалибур, меч короля Артура, правившего на далеком северном острове. Ножны этого меча останавливали кровь и заживляли раны. В варварских королевствах Запада чтут Дюрендаль, меч Роланда, знаменитого рыцаря Карла Великого. Он выкован из того же железа, что и Жуайез кузнецом Галаном. Кроме того, и андалузские мавры, правоверные мусульмане, и христиане Испании одинаково чтут мечи могучего воителя Пиренеев рыцаря Сида — Тисона и Колада. Первый Сид добыл в бою у мавританского короля Букара, а второй — победив знатного франка.