— Как это?

— После окончательного разгрома Тохтамыша два его сына нашли убежище в Вильно, а двоих царевичей приютила Москва. Естественно каждый хотел видеть на столе в Золотой Орде своего царевича. Поначалу Витовту удалось провести своего ставленника, но затем промосковский кандидат сверг и убил своего братца, завладев престолом. Его, впрочем, тоже скоро свергли. В конце концов, при поддержке Витовта в Орде воцарился еще один тохтамышев сын, но к тому времени Василий и Витовт пришли к родственному согласию.

— Ка-ак инте-ересно-о-о! — протянула Наталка.

— Вот! — Максим Фролович снова учительским жестом поднял вверх указательный палец. — А я что говорю? На месте сражения мы будем искать не только оружие и украшения, главное — найти следы участия в битве русских войск. Официально русские княжества не принимали участие в этой чисто тюрскойразборке, но наши охотники там были, лихие люди в основном: наемники, казаки, те же ушкуйники. Не исключаю, — он обратился к Николке, — Что и ваш предок мог помахать там своим кистенем. Эх, жаль время упущено. Если этим летом война не начнется, обязательно побываем на Кондурче.

— Какая война?

— Которая может начаться в любой момент. Понимаете, друзья мои, мир в Европе уже давно висит на волоске. Все, что можно захватить и разграбить, уже давно позахвачено и разграблено. Новых земель нет ни в Азии, ни в Африке, поэтому великие державы могут только урвать что-то друг у друга. А вмешается в разборку одна страна — тут же подтянуться и другие.

— В целом, я согласен с вами, Максим Фролович, — встрял Николка, — Но для войны нужна очень веская причина, никто по любому поводу не будет ломать хрупкое равновесие.

— Отнюдь, никакой причины не требуется, достаточно только искры, чтобы старушка-Европа полыхнула. Вот, например, чем вам не искра? — Батя взял со стола лежащую на подносе утреннюю газету. — Пишут, что в Боснии сербы очередного эрцгерцога подстрелили.

— Да разве это повод? — не согласился Николка и, заглянув в газеты, продолжил. — Каждый день в Европе палят и взрывают, да и у нас в России достаточно и великих князей, и министров, а уж генералов и не счесть, на тот свет отправили. Разве это повод, чтобы страны в глотки вцепились? К тому же, этот Фердинанд у Иосифа разве единственный? У него этих эрцгерцогов поди пруд пруди.

— Не скажи! — возразил Батя, — Наши бомбисты — сугубо местного разлива. А тут международным скандалом попахивает. Может этот случай рванет, а может, какой иной, но Европа обречена на бойню, только сербов жалко — крайними сделают, и Россия в стороне остаться не сможет. Если в течение июля ничего не начнется — значит европейская куча-мала переносится на будущий год: осень и зима — неподходящее время для марширующих пехотных колонн.

Неизвестно, сколько бы Яблоков еще продержал ребят, но вошедшая Маргарита Павловна решительно заявила, что Максиму Фроловичу пора на прогулку — врачи рекомендуют. Получив поддержку с неожиданной стороны, молодые люди с облегчением раскланялись и удалились восвояси.

В глуби Жигулевских гор, среди бескрайних лесов на небольшом пригорке затерялась поляна. В центре поляны растет могучий красавец-дуб. Широко раскинул свои руки-ветви вековой богатырь. Среди затейливой кроны, прямо на ветвях владимирская ребятня устроила шалаш. Настелили дощатый пол, соорудили крышу из веток и прошлогодней соломы, натащили ящики для стола и стульев, соорудили лежак из свежего сена. Именно здесь, в этом надежном убежище-укрытии обосновался Николка после своего бегства из города.

Полуденная жара. Горячее июльское солнце выжигает своими палящими лучами все живое. Кажется, что пожухла вся зелень. Даже листья деревьев повяли в ожидании вечерней сумрачной прохлады, а то и проливной скоротечной июльской грозы. Зной таков, что дается с трудом каждое движение. В шалаше на бледно-зеленой охапке свежескошенного сена ржавым пятном выделяется красно-рыжая копна непослушных мальчишеских волос. Паренек лежит, закинув руки под голову, на лице играет слабая блаженно-расслабленная улыбка. С такой глуповатой улыбкой можно думать только о женщине, женщине желанной и любимой. И, действительно, Николка думал о Наталке, о том, что приближается час, когда суженная, а только так считал парень о своей любимой женщине, вырвавшись из своего треклятого душного дома, прибежит к нему на свиданье. От таких сладких мыслей наступала истома, и ярче разгоралось желание. Вот уже десять дней сидит в своем шалаше Николка, вот уже десять дней прибегает к нему Наталка. Вот уже десять блаженных дней они страстно обретают друг друга, познают тайны любимого тела, осваивают язык любви. Мир словно замер вокруг них, словно июльская жара остановила бег времени. А ведь еще совсем недавно предшествующие бурные события едва не поставили крест не только на райской неге последних дней, но вообще на свободе. Думы паренька плавно переключились с приятного объекта на недавние и не столь радужные события, кои произошли в последние дни пребывания в городе С.

Возбужденно-радостные они с Наталкой возвращались от Яблокова, словно глоток свежего воздуха хлебнули от общения с Батей. Им казалось, что все самое трудное уже позади, и ребята строили радужные планы, но, подходя к нумеру Гимназистки, услыхали шум возни. Бордель вообще не тихое место, и много чего происходит в нумерах с проститутками, но это была ИХ Глаша, и парень решил вмешаться: посмотреть, что происходит. Велев Наталке подождать за дверью, он решительно шагнул в нумер. К великому изумлению Николка обнаружил своего друга-недруга Сеньку, заламывающего Гимназистке руки и приговаривающего при этом:

— Не отдашься — ославлю перед всем миром. Вся Васильевка знать будет, чем ты в городе занимаешься!

Девушка отбивалась, как могла, от назойливого клиента:

— Пошел прочь, постылый! Нет на свете таких денег, чтобы в кровать с тобой лечь!

В два шага Николка преодолел расстояние от двери до кровати и отвесил Сеньке такую оплеуху, что тот кубарем покатился в угол.

— Ну что ты, что? Все хорошо! успокойся. — парень прижал к груди рыдающую Глашу. — Он больше не придет, я позабочусь.

— А-а-а! Вот и наш беглец обнаружился! Так ты теперь вместе с этой грязной шлюхой на пару работаешь? — раздался злорадный голос из угла.

То говорил, потирая ушибленное место, Сенька:

— Быстро ты, братец, сутенером заделался, значит, клиентов вместе дурачите? А твоя дражайшая Наталка знает, чем ты занимаешься, пока как Дездемона честь свою хранит, вот дура!

Надо же было такому случиться, что как раз в этот момент в дверном проеме показалась любопытствующая Наталкина головка, что вызвало новый поток Сенькиного красноречия.

— Ба-а, я смотрю у вас тут целая бригада собралась: две потаскухи и жиголо впридачу! Что, Наташка, жалко было другу отдаться? Я еще чуть не молился на нее! А она в девки гулящие пошла! — несмотря на побои, Сенька чувствовал себя более, чем уверенно, ведь именно он являлся хозяином положения, поэтому, по-прежнему лежа на полу, продолжал куражиться.

Ну, что с ним, таким наглым, делать? Пришлось стукнуть покрепче. Затем обмякшее тело связали, завернули в одеяло и с величайшими предосторожностями снесли вниз, за поленницу. Ещё раньше, когда Николка только обживался на новом месте, он обнаружил в сарае, что за поленницей, старый заброшенный погреб, который именно сейчас кстати пришелся. Сбросив бывшего дружка в погреб, следом за ним спустили и ведро, что они, сволочи что ли? Убедившись, что мерзавец пришёл в чувство и зашевелился, закрыли погреб, привалив для надёжности валун, и пошли в апартаменты Гимназистки — совещаться. За крики на волновались — из подземелья кричи, не кричи — не докричишься.