«Старый осел», — подумал он про себя, когда все стало ясно. Он-то думал, что всяческих официальных извинений от руководства училища и обещания найти, разобраться и наказать охальника будет достаточно. Пока взрослые политесы друг перед другом выписывали, дети решили все по-своему! Непростительно педагогу с таким стажем не просчитать вариант с уличной дракой, обставленной в виде дуэли. Девушка права, ожесточенье схватки может привести к несчастью и усугубить ситуацию.

Всю свою жизнь Максим Фролович Яблоков посвятил делу народного просвещения, был сторонником всеобщего равного всесословного образования. Ради этого пожертвовал научной карьерой. Был известным ученым-славистом, а возглавил техническое учебное заведение. Презирал чины и звания и гордился тем, что он выходец из простого народа, а дослужился до гражданского генерала и потомственного дворянина. Честью не торговал и был вторым отцом для нескольких поколений реалистов, которые за глаза называли его «Батей».

Особую известность Яблоков приобрел в период волнений 1905-го года, когда смог удержать учащихся реального училища от революционного выступления. Это было время, когда забурлили не только заводы и университеты. Многие из «сочувствующих» революции старшеклассников гимназии, коммерческого и реального училищ принялись фрондировать и показывать свое отношение к власти, демонстративно нарушая установленную форму одежды — надевали русские рубашки-косоворотки, подпоясанные бечевкой, которые осенью и зимой носили под куртками, крепили красные банты к кокардам фуражек, посещали маевки. А один из учеников демонстративно явился в училище в красной рубашке. Он всячески «козырял» своей рубахой, надзиратели были бессильны, товарищи ходили за ним толпой и были в полном восторге. Батя попросил позвать «преступника» к нему. Тот явился, но не один, а с группой поддержки — товарищами, готовыми «дать отпор посягательствам на свои права».

— Что это у вас надето? Ведь вы же знаете, что в гимназию надо ходить одетым по форме? — спокойно и с маленьким оттенком брезгливости обратился Батя.

— А почему же я не могу надеть красной рубашки? — довольно развязно спросил реалист.

Свита его восторженно насторожилась: «Сейчас они поспорят». Но директор решил не давать повода для волнения и при этом не дать нарушить устав заведения. Он знал, что благодаря времени и всей сложившейся в средней школе конъюнктуре из этой рубашки может разрастись целая история, которая может взволновать училище.

— Ах, вы же, взрослый и сознательный юноша, не понимаете, почему ученику реального училища не подобает надевать красную рубашку? — сурово и несколько повысив голос, произнес Батя. — Ходите в косоворотках, демонстрируя любовь к истории своего народа, а не знаете элементарных вещей! Дело в том, что красная рубашка являлась всегда форменной одеждой палача: красная для того, чтобы на ней не были заметны капли крови казнимого. Поняли вы теперь, насколько она на вас неуместна? Отправляйтесь домой и переоденьтесь, — закончил Яблоков, уходя в свой служебный кабинет. — Я убежден, что вы поняли.

Возражений не последовало, ожидавшегося диспута не состоялось, инцидент был погашен в самом зародыше.

Вот и сейчас в этот цветущий майский день директор реального училища был поставлен перед не менее сложной ситуацией. Некоторое время он раздумывал, оценивая ситуацию. Информация, полученная от девочки-гимназистки, лишь только усугубляла проблему, над которой недавно размышлял. «А ведь, действительно, мальчишки, могут и покалечить друг друга в пылу драки!» — подумалось Яблокову. Что же предпринять? Просто подойти к постовому и все рассказать? Не годиться! Слишком долго. Пожалуй, и посещение полицейского участка не поможет! Слишком неповоротлива бюрократическая система. Вот оно! Надо срочно нанести визит обер-полицмейстеру города. Его я знаю лично. Он поймет! Максим Фролович резко поднялся:

— Едем! Тот час же.

— Куда? — глаза девочки расширились от испуга. — Никуда я не поеду! И вообще, зря я вам это рассказала. Мне не простят, если узнают.

Максим Фролович все понял, девочка и так совершила поступок равноценный подвигу, и большего требовать от нее он не имел права.

— Сударыня, милая, спасибо, что доверилась старику и рассказала. Обещаю, что информация будет употреблена во благо, и ни одна живая душа не будет знать об источнике сведений. А сейчас иди домой, все, что в твоих силах, ты уже сделала.

И к супруге:

— Душечка, будь добра, отведи нашу гостью домой. А мне еще надо навести визит.

Полицмейстер города, только подтвердил свою репутацию бульдога: несмотря на то, что его оторвали от увлекательнейшей шахматной партии, он все понял довольно быстро и зателефонировал сразу в полицейское управление. И вскоре на место происшествия выехали три полицейских пролетки.

За первым свистком раздался такой же продолжительный второй, и сразу третий… Па дороге, ведущей к пустырю, показались пролетки набитые полицейскими. Следом за полицией пылил и отчаянно сигналил клаксоном автомобиль его высокропревосходительства господина полицмейстера. С первыми трелями свистка драчуны с обеих сторон бросились врассыпную, оставляя на поле боя ранцы, ремни и фуражки. Полицейские, на ходу спрыгивая с экипажей, устремлялись вылавливать разбегающихся драчунов. Вместе с ними устремился и вездесущий Колоссовский, непонятно как оказавшийся в автомобиле полицмейстера. Готовые ввязаться в драку, причем за разные стороны конфликта, кузнецы и железнодорожники, объединились и дружно рванули с поля боя.

Несмотря на шум в голове, боль в боках и тяжесть в ногах Сенька сумел оценить обстановку, сбросил окровавленный кастет и дал деру подальше от места драки. Сначала он, как и большинство школяров, метался как заяц, но затем заприметил брошенную кем-то неподалеку перевернутую лодку и залез под нее. И правильно сделал: метнувшихся в сторону драчунов методично, по одному, вылавливали жандармы, успевшие окружить пустырь.

Под остовом полуистлевшей лодки было относительно безопасно, пахло запахом гнили и рыбы, сверху время от времени на парня сыпалась труха. Сенька отдышался и, осматривая сквозь многочисленные дырки поле битвы, предался размышлению: «Что-то теперь будет? Что с Левкой? Зачем я взял этот злосчастный кастет? Может все и сойдет, если ранение оказалось небольшим. Хорошо, что успел скинуть кастет, возможно, его и не свяжут со мной, мало ли что произошло в суматохе». Понемногу ужас, который он испытал по поводу ранения Левы, уступил место трезвому расчету, особенно после увиденного. А взору прильнувшего к щелке реалиста предстал пустырь с безжизненно лежавшим телом гимназиста. Над телом склонился Николка, пытаясь привести Левку в чувство. Сенька видел, как к телу подошли сначала Колоссовский, затем какой-то крупный полицейский чин вместе с Батей, как ребята окрестили своего директора, немного погодя подоспели медики на карете скорой помощи. Колоссовский наклонился, взял за плечи Николку и заставил подняться. Было видно, как полицмейстер с инженером и директором о чем-то расспрашивают Колю, а подошедший врач принялся осматривать тело Левки. Последующее заставило похолодеть сердце мальчишки: после осмотра доктор накрыл Левкино лицо простыней, повернулся к полицейским и медленно покачал головой из стороны в сторону. Все сняли головные уборы, а Николка, уткнувшись в плечо Казимиру, зарыдал.

После этого сразу изменилось отношение к Николке. По знаку полицмейстера к гимназисту подошли два жандарма, взяли его под стражу и повели к полицейской карете. Санитары уже уносили труп, когда инженер, уже некоторое время рыскавший глазами по земле, вдруг наклонился и поднял что-то валявшееся в пыли. «Нашел-таки!» — догадался Сенька: «Видит бог, я этого не хотел! Я хотел только поссорить их, а теперь кастет свяжут с Николкой и искать виноватого не будут. Николка, если что и видел, то промочит из солидарности, да и кто теперь поверит ему. Ну почему, почему он не удрал как все! Ох уж эти его идеалы, теперь отдуваться за всех будет!»