— Ты откель такой взмыленный? — поинтересовалась девочка и улыбнулась широко, радостно. Она заметила, что Николка вовсе не был рад приятелю, и не прочь была поддразнить обоих. Эта девочка была еще на пути превращения в женщину, но уже успела почувствовать силу своих чар, поэтому неосознанно включила свое женское кокетство.

— С батей на рыбалке были, — принялся объяснять запыхавшийся Арсений, переходя на шаг.

— На рыбалку? Без нас? — подключился к разговору Коля.

— Да вы сами хороши! На Волгу без меня ходите. А батя позвал, как же отказаться? — начал оправдываться Сенька.

— Мы с Колей старинный арабский манускрипт в дедовой библиотеке нашли. Вот, сидели, переводили.

— Как переводили, сами? — округлил глаза приятель.

— Нет, перевод еще дедушка сделал, — вынуждена была признаться девочка, — а мы просто его каракули сидели, разбирали. Перевод с дедушкиного почерка на читаемый русский язык.

И Наталка сама засмеялась удачной шутке.

— Как улов? — в свою очередь спросил Николка.

Они уже снова шли в сторону села, которое уже виднелось маковкой церкви и высокой колокольней. Посередине шла девочка — мальчишки по краям — такой порядок у них отработался за годы дружбы. Коля и Наташа шли все таким же размеренным шагом, Сеньке же явно не терпелось, он спешил за подводой — рыбалка была удачной. Но и не рассказать, свои рыбацкие истории, не похвастаться перед друзьями, он не морг. Еще бы — на этот раз в сети попали и здоровенные лещи, и жирная чехонь, и царь-рыба стерлядь, и даже несколько чудных змей-рыб, угрей. А сколько раков со здоровенными клешнями, без счету! Все это торопясь и проглатывая слова, Сенька поведал своим приятелям. От того, как внимает его рассказу Наталка, от ее внимательных малахитовых глаз мальчик просто таял. Хотелось рассказывать еще и еще, лишь бы она продолжала смотреть на него. Но нужно было бежать в село за телегой, лучше не заставлять отца ждать! Бо нрав у него был — ох как крут. И Сенька, попрощавшись с товарищами, побежал вперед.

Оставшись вдвоем, молодые люди некоторое время шли молча. Николка замкнулся, насупился и на вопросы Наталки, пытавшейся растормошить друга, отвечал односложно, нехотя. Васильевка между тем становилось все ближе. Большое, как и все волжские села, она широко раскинулась на обращенных к Волге склонах утеса. Поговаривали, что село возникло в том месте, где в незапамятные времена разбил свой бандитский стан полулегендарный разбойник Васька Кистень, промышлявший воровским ремеслом в этих краях. По последней переписи населения в 1897 году население Васильевки достигло, почитай, три с половиной тысячи душ. В селе строились паровые и водяные мельницы, работали больница, телеграф и почта, торговые лавки и трактиры, чайная с бильярдом Ярмакова и столовая с вином Бачанова, аптека купца Кушакова, лесопилки и каменоломня, кожевенные, салопные и другие мастерские и даже метеостанция. Обратный склон утеса был засажен фруктовыми садами деда Калги. На Волжском берегу стояли три пристани: пассажирская Фрола Яценюка и две грузовые, для погрузки зерна и камня, Батюшкина и Заломова. Детишки обучались в женском и мужском земских училищах, а при дивно красивом храме Святой Троицы работали церковно-приходское училище и публичная библиотека. Славилась Васильевка шумными и богатыми базарами, куда по четвергам и воскресениям съезжалась вся округа, а три раза в год местное купечество и сельские богатеи проводили веселые ярмарки с качелями-каруселями и прочими удовольствиями. Жители гордились местными Кулибинами: изобретатаелем-самоучкой Василием Кальдебаевым и агрономом-любителем и самоучкой-экономистом Тимофеем Кондратьевым. Красив был центр села, где стояли двухэтажные дома купцов и сельских буржуа и одноэтажные, с украшенные резьбой по дереву, избы ремесленников и крестьян.

Наконец они остановились на развилке. Одна дорога вела в село, другая — к утопавшей в зелени парка помещичьей усадьбе.

— Я завтра в губернский город уезжаю. — как бы невзначай произнес Николка.

— Почему, ведь до начала занятий еще больше месяца?

— Брат зовет, скоро уборка урожая, заказов много — инвентарь для починки крестьяне везут и везут, ему помочь в кузне надо.

— Ну, тогда прощай, в городе увидимся. — нарочито равнодушно произнесла девочка.

— Прощай! — сказал Николай и вдруг неожиданно поцеловал. Поцеловал плохо, больше мимо, губы едва коснулись девичьей щеки в районе уха. Развернулся и быстрым шагом, почти бегом, пошел в сторону села.

Она, прижав кончики пальцев к пылающей щеке, которую коснулись губы юноши, еще долго стояла на дороге, глядя в след уходящему Николке. Потом медленно пошла по аллее к своему дому, белые стены которого просвечивали сквозь столетние парковые липы.

От былой величавости строй дворянской усадьбы, в которой почитай целый век проживали несколько поколений Воиновых, столбовых дворян Российской империи, защитников земли Русской, теперь не осталось и следа. Белоснежный когда-то дом поблек, давно не обновляемая побелка стала облущиваться и отпадать, железная кровля заржавела, и стекающая с крыши вода оставляла на стенах дома рыжие подтеки. Не менее печальную картину общей неухоженности добавлял заросший парк. И это также, как, и немыслимая в прежние времена, странная дружба господской дочки с сыновьями бывших крепостных крестьян, была одной из примет времени.

Хотя, по правде говоря, крепостное право в отрогах Жигулевских гор Самарской Луки так и не смогло уложиться по-настоящему, что было извечной проблемой местных землевладельцев. Это вам не Центральная Россия с крепкой властью, и не степное Заволжье с жирными черноземами и полями за горизонт. Куцые делянки на склонах гор со степным ковылем, тонкий слой гумуса на известняке — кот наплакал. Да и люди — не великоросс с его безграничным смирением. Коренные — местное инородческое население, всего несколько поколений назад ставшее христианским, дикое и необузданное: высокая степенная светловолосая мордва, спокойные и невозмутимые скуластые чуваши, хитрые и оборотистые татары. Состав переселенческого населения был не менее пестрым: прирожденные педанты немецкие колонисты, хозяйственные малороссы, бунтари поляки. И со своими, русскими, ухо надо было держать востро: угрюмые, смотрят исподлобья, того и гляди всадят за углом нож в бок. Даром, что желающих пустить кровушку дворянскую, было среди них хоть отбавляй: курчавые и кучерявые, они были сплошь и рядом потомки ушкуйников и казаков, разбойников, грабивших торговые волжские караваны. Тех, что оженились, осели и не ушли вместе с вольницей на Дон или Яик. Резали помещичков с удовольствием и при Стеньке, и при Емельке. Только Катерина на них более-менее управу нашла. Но местное дворянство уроков не забывало, в три шкуры драть опасалось, предпочитая договориться полюбовно.

Наташа зашла в дом, справилась у Тихоныча о родителях и, удовлетворенно кивнув, прошмыгнула в свою комнату. По мнению девочки, она не могла показаться родителям на глаза в ТАКОМ виде. «Стыдно, как стыдно!» — думала Наталка. Она ощущала себя голой, ей казалось, что все видели случай на реке и их поцелуй на дороге: и стайка мальчишек, попавшаяся навстречу, и непутевая Аньсья, служившая у них кухаркой, и даже Тихоныч. Девочка думала, что стоит показаться родителям на глаза, они сразу все узнают, обо всем догадаются. Постепенно смятенье мыслей и чувств уступило место спокойному раздумью вперемешку с затаенной усмешкой.

— Что он такого во мне нашел? — вопрошала Наталка, от наблюдательного женского взгляда не укрылся восхищенный взгляд мальчишки, когда она выходила из воды. Подойдя к зеркалу, она попыталась оценить свою внешность мужским взглядом и вдруг поймала себя на мысли, что с некоторых пор многие мужчины останавливаются на улице, оборачиваются и смотрят вслед. Разглядывая себя в зеркало, девочка вдруг прыснула: