После первой чашки чая и сигареты Дмитрия Сергеевича потянуло на рассуждения, и доктор оседлал любимый конек. Закурив следующую папироску, доктор Белавин задумчиво и несколько картинно выпустил в потолок аккуратные кольца дыма и требовательно взглянул на сидящих напротив Наталку с Николкой:

— Ну-с, молодые люди-с, в чем острота настоящего момента мировой политики? — при этом он, надо и не надо, при каждом удобном случае употреблял уже почти вышедшую из оборота приставку «с», что придавало его речи оттенок архаичности.

Николка с Наталкаой молча переглянулись и пожали плечами, а Глаша вообще никак не среагировала, продолжая пить чай, погруженная в свои мысли. Впрочем, ответ на вопрос и не требовался, ведь он был риторическим, и задан задал его доктор исключительно для затравки перед монологом. Доктор упивался собственной исключительностью.

— А острота настоящего момента, — он многозначительно поднял вверх палец, — Состоит в славянском вопросе. Сегодня он — гвоздь мировой политики.

— Почему? — не выдержал Николай, хотя Наталка незаметно толкала локтем его в бок.

Лучше бы он не задавал этого вопроса! Оказалось, что Дмитрий Сергеевич только и ждал этого ждал и, получив пас обратно, пустился в длинные и скучные рассуждения.

— Вот! Кто самый многочисленный этнос в Европе? Славяне! У кого менее всего жизненного пространства в Европе? У славян! Какие народы менее всего склонны к государственному управлению? Славяне!

— А как же Россия?

— Нет-с правил без исключений. Да-с, славянам удалось создать могучее государство — Российскую империю. Но и тут изрядная заслуга немцев. Со времен Рюрика они наши учителя и наставники. А без иностранных учителей у славян получаются Балканы — пороховая бочка Европы — куча карликовых независимых и не очень государств с непомерными амбициями. Им бы хоть толику заняться государственным строительством и обустройством жизни. Так нет, потянуло у соседа кусочек отхватить. Такую бойню между собой устроили[31]! В аккурат почти уж год назад. И, кстати, блаженная Серафима, наша городская «Кассандра», еще прошлым летом предсказывала, что миру в Европе осталось жить ровно год, и очередная заварушка начнется, где бы вы думали? Правильно, на Балканах! И хоть я человек практического склада, сугубо реалист, однако ж, ждать не долго осталось, поглядим-с. Упаси боже, если наше правительство вместо того, чтобы своими делами заниматься, кинется очередной раз защищать братушек, которые снова нацелились друг дружку в глотки.

— Вообще-то мой дед кровь за славян проливал. — дрожащим от гнева голосом сказала Наталка.

Николка глянул мельком — залюбовался: «Дева Валькирия[32], истинно Валькирия!» Его взгляд был столь красноречив, что не укрылся от Клавдии, и та обеспокоенно шевельнулась на своем стуле. Даже Глаша вынырнула из глубин своего подсознания и переводила взгляд на спорщиков: с одной стороны на другую. Лишь доктор Белавин не мутился ни капельки.

— Полноте, Наталья Александровна! — он два раза слабо махнул в сторону Наталки. — Знавал я вашего героического деда. Ничего не скажешь, герой, но фантазер и прожектер. Но ни разу не панславист, даром, что женат на турчанке был. Уж он-то знал им истинную цену. Кровь за братушек наш брат, русский, проливал, а в цари они себе немца взяли. Мы им в городе знамя для болгарских ополченцев вышили, а у них едва на дивизию наскребли ополченцев этих-то — все сидели по своим хатам — ждали пока русский солдат кровью умоется, смотрели, чья возьмет. Вот и сейчас ввяжемся — кровушкой умоемся. Накостыляет нам немец по первое число.

— Однако ж допреж мы им костыляли, и в Париже и в Берлине бывали. — возразил Николка.

От возмущения у доктора аж борода поднялась кверху. Ну не привык он возражениям подобного рода, любил, чтобы благодарная аудитории в рот смотрела, покуда он упражняется в красноречии. А эти сосоунки!..

— Нет уж, позвольте-с, молодые люди! Нынче война уж не та, что прежде. На «Ура» со штыком наперевес не выйдет. Машины-с, пулеметы-с, артиллерия-с, аэропланы-с. А германец — самая механическая европейская нация. У них Сименс, у них — Грузон, у них — Крупп[33], а у нас что?

Но не на того напал бедный Дмитрий Сергеевич, взгромоздился невзначай на любимый Николкин конек, где переспорить его было трудно. Юноша просто, не стал возражать, а стал просто загибать пальцы:

— Капитан Глобято изобрел миномет — раз, трехлинейка Мосина — самое дальнобойное и мощное оружие в своем классе — два, эсминец «Новик» — самый быстроходный корабль — три, инженер Сикорский из Киева строит четырехмоторные аэропланы «Илья Муромец» — четыре, а в Риге собирают «Руссо Балт» — наши автомобили — пять. Еще продолжать? — и Николка поднял над столом сжатый кулак. — Нам будет, чем ответить!

— А тыл, а разгильдяйство чиновников, а неразбериха в правительственных учреждениях, а слабая дорожная сеть, — не сдавался доктор, — А чьи двигатели установлены на твоих аэропланах и автомобилях? Уж не немецкие ли? — и торжествующе. — Определенно нам накостыляют, да это и хорошо, падет старая власть, управление Россией перейдет к нам — ответственному правительству, которое пойдет в ученики к европейцам.

— Какое такое ответственное правительство?

— К нам — русским интеллигентам — западникам, мыслящим людям, либералам.

Николка аж скривился:

— А с чего вы взяли, что мужик, сделав революцию, кинется вас на свою шею сажать. Заполыхают усадьбы и города, а вас перережут, кто сбежать не смог. Я — сам мужик, я знаю. Царя скидывать никто не собирается! Вас — да! Государя — нет!

— Рабская психология, батенька, рабская… Все — от многовекового рабства русского крестьянина и от особого склада славянской психологии. Наш брат славянин как был рабом, так и останется. Недаром в латинских языках эти слова — синонимы. Мы и воевать-то хорошо можем только за господ своих. Сербы вон как в Ангорской битве доблестно за турок сражались, что самого Тамерлана, едва не разбили.

Услышав знакомое имя, Николка и Наталка переглянулись, встрепенулись.

— Как? — воскликнула Наталка.

— Откуда известно? — спросил Николка.

— Невежливо-с, молодые люди, перебивать-с! Ну да ладно, скажу. Приятель мой — любитель древностей, это вам к нему, он тоже, как и вы, славянофил и панславист, Яблоков. Он в реальном служит директором. — при этом Дмитрий Сергеевич многозначительно посмотрел на Николку, словно говоря: «Я, брат, все про тебя знаю: кто ты есть и где обитаешь. Но не скажу, ибо с властями дело иметь — недостойное занятие для интеллигентного человека».

— Славяне — стихия, германцы — порядок! Славянин — порыв, германец — расчет! Славянский дух — чувство, германский — разум! — продолжал свои филослфствования доктор, не замечая, что его болтовню никто, кроме Клавдии, больше не слышит.

Наталка и Николка в тот момент были похожи на взявших след борзых. Появилась ниточка, которая может приблизить к тайне Меча Тамерлана, ведь верить в логику Колоссовского ой как не хотелось. Упускать шанс еще что-нибудь узнать о событиях Ангорской битвы было нельзя, но выпроводить старого болтуна было непросто. Наконец затемно он наговорился и, повторив напоследок наставления по лечению больных, удалился.

— Пора и нам честь знать. — начал раскланиваться Николка, втихомолку условившись с Наталкой о визите к Максиму Фроловичу.

— Клавдия Игоревна, можно завтра будет прийти проведать больного? — осторожно поинтересовалась Глаша.

— Конечно приходи, доченька. — забинтованная головка, вдруг ставшая совсем маленькой, создавала ощущение хрупкости и беззащитности девушки. И старая дева начала испытывать к ней прямо таки материнскую нежность. — Мы с Наташенькой всегда рады тебе. — И тут же спохватилась. — А куда ты собралась, на ночь-то глядя? Переночуешь у нас, места хватит.