Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Вы довольны, — А.Р. сел рядом с Французом. — Вас обрадовала отсрочка наказания членов общества, так?

— Нет.

— А если всё же так, то вы должны понимать, что не сможете никого спасти. В их аресте не будет вашей вины, наоборот, вы сами можете пострадать. Поэтому, Пушкин, в последний раз убедительно вам советую — забудьте о республике и республиканцах. Я тоже этим переболел лет пять назад. Пройдёт и у вас.

* * *

В Тульчин решено было ехать в четверг, сразу после бала, на котором непременно желал быть Орлов. Поездку эту, ни от кого не скрываемую, объясняли приглашением начальника штаба второй армией Киселёва, с которым Орлов был в тёплых отношениях (и — по секрету — долго и безуспешно пытался втянуть в заговор, но Киселёв намёков не понимал, а говорить о тайном обществе прямо Михаил Фёдорович не решился). Сам Орлов оставался в Киеве, но делегировал Василия Львовича и Пушкина, «чтобы и Киселёва не расстроить, и вам развеяться».

— И не устали вы ездить? — спросила Катерина Николаевна, когда сидели вечером в библиотеке. Катя там практически жила, а Пушкин зашёл поискать книгу, и незаметно завязался разговор.

— Устал, — признался Александр. — Но хочется везде побывать.

— Когда-то ещё встретимся. Удачных вам путешествий, Саша.

Пушкин поднял на Катю испуганные глаза. Время, на которое он так рассчитывал, кончилось, больно придавив шестернями бока, так что перехватило дыхание и захотелось бросить разведку, забыть о Зюдене, Тульчине и Бессарабии, остаться здесь, вблизи этих немыслимых глаз, и знать, что он всё успеет, что добиться любви Раевской удастся, нужно только ещё несколько недель.

Она была прекрасна, как могут быть прекрасны только умные женщины — до щемящей грусти, до отчаянного желания быть понятым ею.

* * *

И, поняв, что — была не была — терять нечего, Пушкин высказал всё, что хотел.

Не станем приводить его признание буквально — слова любви, как правило, однообразны, и, слышав их единожды, можно без труда представить все остальные, когда-либо звучавшие.

Катерина Николаевна молчала, поражённая. Потом она потянулась к Александру и поцеловала его в лоб.

— Вы любите меня? — спросил он.

— Почему вы спрашиваете? Если вы хотите жениться, спросили бы желания papa.

— Но я спрашиваю вас. Вы любите меня?

— Не говорите со мной об этом, — ответила она. — И лучше забудем сейчас же.

Александр поник.

— Что мешает вам?

— Нет, не скажу. Не хочу, чтобы всё разочарование исходило от моих слов. Вы потом узнаете, почему я отказываю. Обещаю. Простите меня.

— Но вы меня любите?

— Зачем вы снова?.. Ах да, я сейчас пойму, я глупею, когда смущаюсь, — Катерина, собравшись, посмотрела Пушкину в глаза. — Вы смирились с отказом, но не хотите чувствовать себя уязвлённым. Внешние препятствия вас устроят, но если бы я вас не любила, вы переживали бы больше. Что ж. Будьте покойны: я вас люблю.

В лице её ничего не произошло никакого изменения, голос был ровным, зрачки не расширились. Катерина Николаевна лгала, чтобы утешить, или говорила правду так, как никто никогда не говорил. Этого Пушкин ни тогда, ни впоследствии не узнал.

«В конце концов, — подумалось, — а не испортил бы я ей жизнь?»

Заглавными буквами следовало прописать над спальней каждой из сестёр Раевских:

«…Отчего-то мне кажется, что в вашем большом будущем будет немного денег, а я бы желал, чтобы моя дочь была обеспечена.

Н.Н.Раевский.»

Александр скривил пухлые африканские губы.

— Что бы ни стояло за вашим отказом, не сомневайтесь, вы поступаете верно.

Катя улыбнулась печально, но всё же с некоторым облегчением, и на сердце стало немного легче.

И, представив эту сцену так ясно, что едва не произнёс свои реплики вслух, Пушкин сидел, глядя в бурые корешки книг, и только когда Катя тронула его концом веера: «вы не спите?», очнулся:

— Очень надеюсь, что вижу вас не в последний раз.

— А вы не вернётесь в Киев?

— Нет, теперь в Бессарабию, на службу.

— Тогда, — сказала Катерина Николаевна, — мы будем видеться постоянно.

— Как, и вы там будете?

Но в библиотеку зашла Соня и стала спрашивать о чём-то до того неважном, что Александр не запомнил ни слова.

Политинформация — бал и разбитое сердце — Черницкий молодец — в Тульчин — конец легенды

И неожиданность сей встречи

Тебя кой в чем изобличит.

К.Рылеев

Все разговоры велись вокруг главных новостей — одобрения государем австрийского вмешательства в Итальянскую революцию и волнений, начавшихся в Валахии чуть меньше недели назад.

Охотников сцепился в смертельном споре с Василием Львовичем, доказывая последнему, что малое число арнаутов и валахов из отрядов Владимиреско и почти полное отсутствие боевых навыков у войска Ипсиланти не будут помехой, ибо на стороне Этерии дух свободы.

Николя, вдохновенно внемлющий политическим дискуссиям, выудил из приехавших на бал гостей своего товарища-однополчанина и внушал ему то, чего наслушался во время прошлых бесед.

Волконский курил с Николаем Николаевичем-старшим. Два генерала с почти двадцатилетней разницей в возрасте вспоминали общих знакомых, прежние битвы и проблемы современности, в число которых попали и греки с валахами.

Не говорили о политике только женщины. Софья Алексеевна давала какие-то наставление Мари, та не слушала, а смотрела на Катерину, с самого утра какую-то растерянную. Взглядом Мари подбадривала сестру; Катя подмигивала ей, благодарно улыбалась, но тотчас вновь погружалась в тревожные мысли.

Поверх разговоров и быта вершилась, ворочая грозными колёсами, история. Император, полностью утвердившись в мысли о вреде всего либерального, переехал из Тропау в Лайбах, где продолжал выслушивать пылкие предложения Каподистрии (пробывшего в Петербурге чуть больше двух суток — проверить работу Коллегии в тяжёлые для Коллегии и всей России времена — и снова занявшего свой пост подле самодержца российского) и неспешные рассуждения Клеменса фон Меттерниха;

граф Нессельроде, присутствовавший там же, проводил с австрийским дипломатом Меттернихом больше времени, чем с кем-либо из русского двора, и передавал государю записки об опасности, которую могли нести миру испанцы, провернувшие — подумать только — успешную революцию, и итальянцы, добившиеся — не стыдно ли — того же;

Неаполь с Пьемонтом и Испания жили, подчиняясь теперь не воле единого правителя, но Конституции, в то время как Австрия собиралась выдвинуть войска и спасти колыбель Римской цивилизации от республиканской чумы;

офицер русской армии, валашский торговец и предводитель повстанцев Тудор Владимиреску стоял с армией пандуров, арнаутов и валахов в уезде Мехединць, предвидя впереди большую войну и готовясь к ней, пока администрация уезда создавала видимость охоты за Владимиреску, будучи на самом деле его сторонниками, — короче

Европа гудела, как вода на огне, не готовая ещё закипеть, но выпускающая на поверхность отдельные наполненные жаром пузыри.

Всё это, взорвавшееся пёстрой картою у нас перед глазами, сжалось в радужно переливающийся шар и отражением многоцветного стола завертелось в ложке с мороженным, ещё не донесённой Пушкиным до рта, но уже довольно близкой к сим первым из врат на пути к конечной цели всякого исторического процесса.

* * *

— С кем танцуешь? — Николай Раевский-младший смотрел поверх плеча Пушкина. Александр обернулся, и увидел спину дамы, идущей вдоль карточных столов, составленных у стены.

— Ты на неё смотришь?

— Её зовут Каролина, она красавица и обещала мне танец. А ты…

— С твоей сестрой, — Пушкин проводил взглядом Каролину, так и не найдя в её спине ничего особенного. — С Еленой.

57
{"b":"581669","o":1}