4) Всё.

— Послушайте, Пушкин, ваши подозрения глупы и оскорбительны. Потрудитесь отказаться от своих слов.

— Потружусь, когда вы ответите на вопросы.

— Господин Пушкин! Если вы посмеете сказать, что подозреваете меня, я готов стреляться.

— Охотно удовлетворю ваше желание, после того, как…

— Да полно вам всем, — Орлов говорил вроде бы шутливым тоном, но крепко сжал пальцы на плече Охотникова. — Уверен, Пушкин не хотел вас ни в чём обвинять. А вы, Пушкин, чем драться со всеми моими друзьями, лучше сразу признайтесь, что хотите вызвать меня, но вам жаль рисковать жизнью такого замечательного человека. Кстати, — продолжил он, видя, что Пушкин и Охотников начали улыбаться, — сами уж решите, о вас или о себе я теперь говорю.

Александр, до последнего отчаянно хмурившийся, фыркнул и махнул рукой:

— Чёрт… Охотников, право, не сердитесь. Я должен быть под подозрением заодно с вами.

Охотников глубоко вдохнул и поправил воротник.

— Принимается.

— А коли так, — вновь посерьезнел Александр, — я бы предложил для начала собрать всех слуг. А затем господин Охотников всё-таки ответит на несколько вопросов. Обещаю, что готов быть допрошенным в ответ. Больше того — это будет правильным в отношении всех нас.

— Вы всерьёз займетесь расследованием? — Катерина Николаевна внимательно глядела на Александра. Тот смутился её взгляда и опустил глаза.

— К сожалению, этого я не умею. Но хоть похвастаюсь своими способностями в логике.

— Не будет смешным, если я предложу вам расспросить также и дам? — взгляд Катерины не отпускал. — Мы легко ускользаем от внимания, когда вы заняты вином и песнями.

«Отчего она не служит в Коллегии? — Подумал Француз. — С её-то умом и хладнокровием».

Охотникова пришлось допрашивать предельно тактично, напоминая после каждого вопроса, что такой же вопрос может потом задать сам Охотников. Адъютант злился, твердил, что это бессмысленная трата времени, но всё-таки отвечал.

Выходило, что Охотников не мог поджечь комнату, ибо во время предполагаемого начала пожара сидел наверху и пел семёновский марш.

Пушкин с немалым сожалением извинился. Он не любил вспыльчивых оппонентов: те были слишком похожи на него самого.

Дальше началась глупая комедия — Охотников допрашивал Пушкина. Хотелось ткнуть ему в нос бумаги с подписями Нессельроде и заорать: «Кто тут напрасно время тратит, чёртов ты красавчик?» Но за Пушкина вступился Раевский, и Охотников отстал.

К обеду собирались смятенные и задумчивые.

— Посмотрите, что я нашла в комнате Ивана Дмитриевича, — сказала подошедшая позже остальных Катерина Раевская, протягивая закопчённую металлическую фигурку, не то лошадку, не то козла.

— Фу, Катенька, убери это от стола! — возмутилась Софья Алексеевна. — Что ты вообще там делала?

— Это огниво? — спросил Раевский.

— Да, я нашла его под порожком, — ответила Катерина. — Вероятно, его обронил тот, кто зажигал свечу.

— Дай-ка сюда, — Раевский взял из рук сестры лошадку и осмотрел. — А кремень к нему ты не находила?

— Выбросьте это, наконец! Вы накрошите на стол сажу!

— И правда, Алекса, отложил бы на потом, — сказал Раевский-отец. — Что вы как дети, схватились за эту безделушку.

Пушкин взял у Раевского находку и повертел перед глазами — простенькое кресало, бронзовый конь на шершавой изогнутой подставке для высекания огня.

— Никому из вас сей предмет не знаком?

Все сказали что нет, никому не знаком, и попросили унести огниво, а то ведь сажа, действительно, сыплется.

Слуг собирал после обеда Александр Львович. Хотелось присутствовать, но внутренний голос, всё более вбирающий в себя холодные интонации А.Р., сказал:

А вот это уже точно будет подозрительным.

И Пушкин только и мог, что ходить по коридору взад-вперёд, не в силах усидеть на месте. Навстречу ему из гостиной вышла Катерина Раевская, и — о, случай, только ему позволительны банальные сюжетные ходы и смешные совпадения — они столкнулись.

Извинились, посмеялись, и готовы были разойтись, но Катерина спросила:

— Саша, вы не думали, что за письма могли сгореть у Якушкина?

Александр выбил ногтями о дверной косяк быструю дробь.

— Je n'ai pas aucune idée.

— Что-то, очевидно, связанное с чужыми тайнами, но ведь эта тайна должна касаться кого-то в этом доме? — Катерина привыкла смотреть на собеседника в упор, это удивляло и стесняло. — Просите, — наконец, отвела глаза. — Я говорю глупость?

— Нисколько, я согласен с вами. Но едва ли можно установить, кто мог быть связан с Якушкиным прежде. Ни Якушкин, ни злоумышленник не признаются в этом.

— Может быть, найдётся кто-то, знающий о связи гостя с одним из нас.

— Вы говорите это, намекая, что такая особа есть?

Катерина снова смотрела в глаза:

— Я не вправе вам рассказывать об этом. Машенька говорит, что видела нечто… связанное с Якушкиным. Никто не должен об этом знать, но вы благородный человек и занимаетесь расследованием…

— Расследованием? Нет, Катерина Николаевна, что вы. Это простое любопытство.

Во взгляде Катерины Николаевны появилась укоризна:

— Саша, вы первый начали задавать вопросы. Вы думаете об этом сейчас, когда ходите по коридору туда-сюда. Я же вижу, что вы не думаете праздно, вас занимает это. Вы хотите не развлечься, а найти виновного.

Вот и вся легенда, вот и весь Француз, — подумал Пушкин. Женщина разгадала, хоть и невероятно проницательная, но женщина. А если в доме укрывается поджигатель, то он-то уж точно давно заметил внимание Александра и затаился. Стыдно…

…А черты лица её были просты, но полны той искренности, какая не требует ничего, кроме простоты; а глаза, напротив, были серьёзны и темны от вечно живущих в них раздумий.

— Вы сказали, Мари что-то знает?

Катерина кивнула:

— Спросите это у неё, прошу вас. Я не видела того, что видела она, и не стану обсуждать подобное. Спросите, вам это не будет трудно, к тому же вы, кажется, в Машеньку влюблены.

— Я? Нет, Катерина Николаевна, вы ошиблись.

Глаза чуть затуманились — Катерина оценивала услышанное.

— Значит, были влюблены, и теперь ещё не до конца излечились от этого.

— Вы полагаете?

— Ну Саша, — Раевская почти обиделась. — Вы же не считаете меня слепой. Я видела, как вы смотрите на мою сестру. Александра это, кстати, выводило из себя. Или я всё-таки ошиблась, и мои выводы неверны?

Пушкин разрывался между восхищением и желанием перекрестить лицо Катерины Николаевны, плеснуть на неё святою водой и крикнуть: «Изыди, Нессельроде, мать твою! Что ты делаешь в этом прекрасном девичьем теле?» Выбрал первое.

А Катерина знала, что её прямота и ум могут отпугнуть мужчин, а ещё знала, что она красива, и была бы чуть глупее — цены бы не было такой невесте. С горьким интересом она ждала, как будет реагировать на неё Александр, когда они сблизятся. Реакция Пушкина была скорее лестной — он скоро оставил комплименты и разговаривал с Катериной на равных, как с мужчиной.

Мария не знала, как держаться с бывшим любовником. Выбрала ровный дружеский тон.

— И где ты только скрывал такие таланты? Ты всерьёз увлёкся ролью сыщика? Что же раньше не сказал.

— Раньше всё в порядке было.

(Неужели это была она? Неужели это и сейчас могла быть она — та, без которой жизнь лишена света? Та, о которой только стихами? Прошло всего-то два месяца — где она, та Мария? Думает ли она о том же сейчас?)

— Я прошу тебя поклясться, что моё имя никогда не прозвучит в связи с этой историей.

— Клянусь, — сказал Александр. А что ему было делать? Не терять же единственного свидетеля, который мог хоть что-то рассказать. Заодно взял ответную клятву — что о его вопросах никому не будет известно.

И Мари рассказала:

Накануне вечером ей вздумалось пройтись по дому («Ты же знаешь, я люблю иногда погулять, думая о пустяках»), и, возвращаясь в свою комнату, она увидела Якушкина. Иван Дмитриевич выходил из комнаты Аглаи и торопился к себе. Он тревожно огляделся, но Марию, отошедшую за дверь, прочь от чужой сцены, не увидел. Александр Львович сидел в это время в курительной комнате с братьями. («D'ailleurs, ты ужасно много куришь, весь пропах табаком, а в биллиардную я и заглянуть боюсь…»)