Усиленный расход огнеприпасов уже истощил наши орудийные парки, и артиллеристы стали жаловаться на недостаток снарядов. Положение осложнялось еще тем, что и Чарджуй и Карши не давали о себе никаких известий, - таким образом, трудно было рассчитывать на их помощь. Иссякающий артиллерийский запас очень беспокоил командование. Дороги были сильно разрушены, и на быстрый подвоз и пополнение этого запаса невозможно было надеяться. Когда воздушная разведка сообщила, что Карши занят нами почти без боя, а первая армия, взяв Новый Чарджуй, подходит к Бухаре, тревога рассеялась. Участь Бухары решалась с приходом этих сил…
Утром 1 сентября Сашка, сбежав из госпиталя, попал в первую штурмовую группу. Лошади и люди, раскиданные по полю, ожидали сигнала; шла орудийная стрельба. Орудия стреляли сейчас уже прямой наводкой по стенам города и по Каршинским воротам.
Был пятый час утра. Сашке стало жарко. Решив прохладиться, он улегся прямо в арык. Вода в арыке едва достигала трех сантиметров. Она струилась вокруг Сашкиной спины, облизывая ему затылок и коричневые, ссохшиеся сапоги. Вместе с Жарковским появился на позиции комиссар бригады Блинов. Увидав забинтованного Сашку, он крикнул:
- Что с головой? Почему оставил госпиталь?
- Поправился, - ответил Сашка, встав как по команде «смирно», и вытянул руки по швам.
- Через двадцать минут наступление. Приготовиться! - сказал торжественно Блинов.
- Есть через двадцать! - повторил Сашка.
Блинов прорысил дальше, сопровождаемый Жарковским и двумя порученцами. Он уже был в том предбоевом настроении, когда некогда ни останавливаться, ни расспрашивать, ни интересоваться мелочами.
…Жарковский только вчера устроился в штаб. Это было давнишнее его желание. Он стремился туда не из трусости. Будучи в штабе, сегодня он уже по личному желанию шел в бой. Это выдвигало его. Умный и самолюбивый парень, бывший гимназист, недоучка, таким путем он надеялся быстрее сделать карьеру. Гордо гарцуя на коне, Жарковский подскакал к Сашке и сказал ему:
- Я пристану к твоей колонне. Идет?
- А ты разве тоже входишь в нее? - спросил его Сашка с недоумением.
- Да. Если ты ничего не имеешь против… - весело ответил Жарковский, похлестывая сапог тонким стеком из кизила.
- Приставай! - сказал Сашка. Он не терпел самодовольного тона, но противиться было нечему. Он разрешил Оське пристать к своей колонне.
Жарковский закурил папиросу, повернул коня и поскакал за Блиновым.
«Все чудно, - подумал он. - А дальше будет еще лучше. Немногие в мои годы могут похвастать таким положением, как я. Я здоров. Бухара будет взята, и я буду участвовать в деле. Именно в первой группе. Весьма шикарно!»
Среди всех этих мыслей ему ни разу не пришло в голову, что через полчаса одна из пуль или один крошечный осколок снаряда может ухлопать его и прекратить его великолепное существование.
…В разных концах степи горнисты пропели атаку.
- По коням! - пронеслась команда.
Взводные прокричали о том же.
Дымные облака, будто испугавшись боя, прижались к горизонту. Пылью пахла земля.
Всадники строились поэскадронно. Фыркали и толкались лошади.
Сашка посмотрел вдаль.
Противник стоял в километре. Сашка видел в утренней дымке его цветные халаты, кушаки, пики, яркие красные шаровары, пестрые куртки.
Подготовка кончилась. Орудия замолчали. Эскадроны противника строились возле Каршинских ворот; ворота были уже разбиты. Наши строились в степи.
Сашка потуже стянул свои бинты, принял повод от Куличка и вскочил на кобылу. Он поскакал галопом вдоль колонны, выкрикивая на ходу каждому взводу одни и те же слова:
- Бойцы, товарищи коммунисты! Бухара будет красной. Бойцы, товарищи коммунисты! Бухара будет красной.
Вдали шумела Бухара.
В разных концах поля горнисты пропели второй сигнал. Колонна пошла в атаку, и через минуту возле ворот уже сшиблись с врагом первые взводы.
14
Ни конница эмира, ни сарбазы не сумели долго выдержать этого сумасшедшего натиска. После нескольких атак их смяли, и как огонь бросается в цель - так бросились красные всадники в образовавшийся от артиллерийской стрельбы пролом. Всё новые и новые силы вливались в город, не давая опомниться врагу.
Неприятель, изнемогая от непрерывного трехсуточного боя, не выдержал, подался, погнулся, основные силы его, состоявшие из наемников, ослабли, напряжение у сарбазов упало, и они стали разбегаться, как работники от невыгодной и непосильной работы. Сейчас они стремились только сохранить свою жизнь, как бы предчувствуя, что дни эмира все равно сочтены.
Эмира уже не было, он бежал в ночь на 31 августа, но в Бухаре мало кто знал об этом, так же как не знало об этом и наше командование. Несмотря на то, что бегство было обставлено величайшей таинственностью, все-таки кое-что о бегстве должно было просочиться в народ. Никому не было известно ничего достоверного. Люди в городе питались слухами, слухи эти разъедали их, как ржавчина. Это еще более ослабило сопротивление эмирских войск. Только отчаяние придавало им силы. Но что может дать отчаяние, когда дух наступающих революционных отрядов возрастал с каждым часом. Казалось, что затруднения и опасность только увеличивают их решимость твердо и до конца выполнить свой долг.
Красные шли на штурм эмирата с полной уверенностью в победе. С возгласами торжества ворвались в город первые смельчаки. Успех был тотчас подхвачен остальными. Бой завязался на улицах. Осыпаемые со всех сторон пулями и ручными гранатами, ошпариваемые кипятком из окон, с крыш, продираясь сквозь пламя, ворвались в Бухару красногвардейцы, партизаны красных бухарских частей, кавалерия и пехота.
Узкие, кривые улицы, толстые глинобитные стены создавали естественные препятствия на каждом шагу. Штурмующим пришлось отвоевывать дом за домом, квартал за кварталом.
Отступая, враг зажигал город. Горели дворцы, богатейшие базары и амбары, в огне погибали хлеб, сотни тысяч пудов сахара, чай, краски, ковры и шелка. Купцы хотели уничтожить все, что они не успели вывезти.
Каждый квартал закреплялся пехотой. Только к пяти часам вечера, то есть после двенадцатичасовой атаки, наши передовые отряды добрались до центра Старой Бухары.
Сашка с разведкой пролетел за дозоры и очутился на площади перед цитаделью, окружавшей дворец эмира. К цитадели вела широкая дорога. Она подымалась вверх и замыкалась воротами с двумя башнями. Подножия башен были залиты кровью: еще вчера на этом месте эмир казнил большевиков.
Разведчики, разбив ворота, вбежали в крепость. Их встретили залпами. Ранило одного разведчика и двух лошадей. Сашка приказал разведчикам спешиться и открыть ружейный огонь. Но продвинуться дальше было невозможно, так как всех их непрерывно обстреливали какие-то люди, засевшие в одной из придворных построек. Капля и Спирин вошли в первый попавшийся им на пути дом и пробрались на крышу, а отсюда уже по крышам дворцовых строений доползли до засады и забросали ее ручными гранатами. После этого выстрелы смолкли.
Сашка тоже поднялся на крышу.
Жирный фиолетовый дым повис над Бухарой. Оглядывая желтое скопище плоских крыш, круглых куполов, высоких минаретов, башен и арок, Сашка сказал:
- Пойдем, ребята, во дворец!
Оставив на крыше наблюдателей, он спустился вниз.
На площади около него собрались бойцы, пыльные, с воспаленными глазами, в разорванных рубахах и штанах. Каждый, сжимая карабин, ожидал нападения из десятка узких закоулков, расползавшихся, точно черви, в разные стороны.
Кровли дворца сверкали от солнца. Заглядываясь на них, Сашка таил тщеславную мысль, что ему удастся поймать здесь, в этом дворце, самого эмира. Но он никому не говорил об этом. «Еще сглазят», - подумал он.
Жарковский вынул из кармана чистый носовой платок и вытер лицо. Платок сразу стал черным. Жарковский поглядел на него и протянул Федотке:
