«Я рад отметить, - писал Фрунзе, - что армии Туркестанского фронта до сих пор честно выполняют свой долг Начав с разгрома колчаковских, дутовских и толстовских банд, они довершают ныне свою работу, очищая Туркестан от контрреволюционных полчищ местных самодержавных властителей. Уверен, что и впредь красные полки Туркестанского фронта, куда бы их ни поставила рука Революции, сумеют поддержать свою боевую революционную славу.

Мой прощальный привет вам, товарищи!»

- Да, вот и все, - с грустью сказал он и поставил точку.

В тамбуре послышался шум, кто-то ругался с проводником. Громко звеня шпорами, широкоплечий командир вошел в узкий коридор и протискивался вперед боком. Часть лица у него была забинтована.

- Разрешите? - сказал он, вваливаясь в купе к Фрунзе. - Поскольку желаю лично поблагодарить за орден… Товарищ Фрунзе, это правда? Покидаете нас? Мне Блинов сказал…

- Лихолетов?

Сашка схватил обеими руками руку Фрунзе, которую тот подал ему, потряс несколько раз, как драгоценность:

- Только проститься… Извиняюсь. И более не задержу. Я от имени всего полка. Возьмите и нас, если понадобится. Хоть в Крым, хоть к черту на рога. Полк жизни своей не жалеет.

Сказав это, Сашка откозырял и выскочил из вагона. Фрунзе послал за ним, но буйного Сашку уже не могли отыскать. Он со станции исчез.

Вернувшись в Беш-Арык, Юсуп стремился повстречаться с Рази-Биби, старшей женой Хамдама, От нее он надеялся получить хоть какие-нибудь сведения об исчезновении Садихон. Часто, даже излишне часто, с подозрительной настойчивостью он навещал дом Хамдама, но ни одна из его попыток не имела успеха. Биби не покидала своей половины. Он не мог с ней встретиться.

Однажды, нечаянно увидав Юсупа, почти наткнувшись на него во дворе, Рази попросту сбежала от него. Он успел только заметить ее испуганные и дикие глаза.

От джигитов Юсупу удалось узнать не больше того, что было в письме Насырова. Многие думали вначале, что бегство Сади было действительно устроено Юсупом. Очевидно, Алимат еще в Бухаре наболтал об этом. Теперь люди отказались от этой мысли, но не все: некоторые еще продолжали шептаться и судачить по-прежнему. Юсуп же был убежден, что Сади похищена людьми Хамдама. Откуда у него родилось это убеждение, он и сам не знал. Он ничем не мог его подкрепить. Он принужден был молчать.

Каждый день велись энергичные поиски. Отряд джигитов был отправлен в горы. Они обшарили все кишлаки, поговорили с жителями - нигде не оказалось даже следа Садихон. Юсуп чувствовал тщетность всех этих поисков. Если Садихон убита, поиски бессмысленны. Если она жива, спрятана и заперта, тогда лишь исключительное счастье могло обеспечить удачу.

Дело в том, что, ввиду особых обычаев, ввиду священной неприкосновенности мусульманского дома, никто из джигитов не мог заглянуть в тайное тайных. Обыск домов производился поверхностно. Джигиты не имели права заглянуть к женщинам. Поэтому только слух или донос мог бы на что-то натолкнуть. Однако ни добровольных свидетелей, ни сплетников, ни доносчиков не нашлось. Никто ничего не знал о Садихон, никто не слыхал о ней, никто ее не видел. Она исчезла, как будто ее спрятали в земле.

Хамдам упорно продолжал поиски, рассылал всюду своих людей, делая вид, что не оставляет надежды найти пропавшую жену. А Садихон жила в горах, в усадьбе Баймуратова. Ее держали в яме, и Хамдам отлично знал не только о местонахождении Садихон, ему известно было каждое ее слово, ему доносили о каждом ее вздохе. Хамдам усмехался, и ненависть его к Садихон ничуть не смягчалась. Джигиты Хамдама искали пропавшую жену всюду. Но тот, кто не хочет найти, не находит. Тот же, кто хочет, не имеет возможности.

Юсуп лично участвовал в поисках. Однажды Насыров заметил ему, что так искать, как ищет он, способен только муж.

В конце октября Хамдам прекратил игру. Он ходил хмурый и печальный, жалуясь всем и каждому на свое горе.

- Моя потеря невозвратима, - лицемерно вздыхая, заявлял он. - Садихон в Китае. Наверно, ее продали туда.

Вначале, приказав упрятать Садихон, он еще не помышлял о том, что же он сделает с ней. Затем военные дела отвлекли его от этих забот. Сейчас же снова встал вопрос: продолжать ли ему медленную казнь или убить Садихон?

Он ни на что не мог решиться и все откладывал, все дожидался, как будто надеясь, что жизнь сама распутает эту загадку. Он заскучал. Он почувствовал, что его дом пуст. Он постоянно думал о Садихон. «Она оживляла мой сад, и комнаты, и двор, точно стеклянный колокольчик. Теперь, что бы ни случилось, мне уже не слыхать ее голоса. Уж лучше, как это ни больно, выбрать смерть», - думал он.

Но тут он увидел, что любит ее, что он не в силах лишить ее жизни. Он гнал эти дикие мысли, пил водку с Насыровым, смеялся сам над собой, никому не раскрывая своих секретов, ездил в Коканд, заставлял Сапара приводить к нему женщин.

В доме стало шумно и скандально, и чем больше шуму, чем больше было в доме криков, тем разнузданнее и страшнее становился Хамдам.

Однажды после особенно громкого скандала, когда приезжие женщины перебили в доме стекла, Рази-Биби утром явилась к Хамдаму. На ней был зеленый халат, на голове белый шелковый шарф. Хамдаму показалось, что она уезжает в гости.

- Ты куда? - спросил он.

Биби попросила у него лошадей, ничего не ответив на его вопрос. Тогда он ехидно покачал головой:

- Чего же ты не сбежала вместе с твоей подружкой Садихон? Или у тебя нет родственников? И нет любовника?

- Ты пьян, - сказала Биби.

- Я трезвею, когда вижу тебя.

- Мне неприлично здесь жить. Я еду в Андархан. Пока я остановлюсь в твоем доме.

- Скажи, Рази: Садихон любила меня когда-нибудь?

- Не знаю.

- Как будто женщины когда-нибудь умеют любить! - сказал Хамдам, рассмеялся и, махнув рукой, приказал Насырову выдать все то, что просит Биби. - Наряды, платья, денег, лошадь - отдайте ей! Дайте все, что она пожелает! - сказал он Насырову.

Он отсылал ее с охотой, потому что в этом доме даже она напоминала ему Садихон.

Он был доволен. Все устраивалось само собой. Рази уезжала к своим. Если она попросит развод, он даст его. Он даже подарит ей дом в Андархане. Все равно там никто не живет, а жилище без людей разваливается и гибнет.

Он останется одиноким, и у него начнется третья часть его жизни. Он так и делил всю свою жизнь на три части: первая - юность, вторая Садихон, третья - все, что случилось сейчас. Иногда ему казалось, что никогда Садихон не была для него столь желанной и единственной, как это представляется сейчас, но тут же отбрасывал эту мысль. Он уверял всех, что нет в мире человека с более горькой судьбой, чем его судьба. Смешнее всего, что в конце концов он убедил в этом даже самого себя. Многие жалели Хамдама и высказывали ему свое сочувствие.

Полк Хамдама готовился к Октябрьскому параду. Торжества должны были состояться в Коканде. Ожидались награды. Настроение у всех военных было приподнятое и возбужденное.

Хамдам заявил Юсупу, что ему сейчас не до этого, что он отстраняется от этой суеты и всю подготовку полка передает в руки Юсупа.

Каждый день в степи за кишлаками шло военное обучение. В Коканде предполагались военные состязания, поэтому всадники тренировались в джигитовке.

Ежедневно, в три часа дня, Хамдам приезжал для проверки занятий. Сопровождаемый Насыровым, он объезжал эскадроны, здоровался с джигитами и, не сделав никому никаких замечаний, молча покидал поле. Полк, разбросанный в разных кишлаках, после тренировок разъезжался по своим квартирам.

Почти накануне праздника, перед отправкой полка в Коканд, к Хамдаму приехал Жарковский. Он прибыл по особому, секретному поручению штаба.

Юсуп подал в штаб рапорт о незаконном расстреле Дадабая и настоял на том, чтобы делу дали ход. Жарковского направили для расследования. Повертевшись около суток в Беш-Арыке, побеседовав с некоторыми беш-арыкскими жителями, допросив Сапара и еще нескольких джигитов из личной охраны, пообедав с Хамдамом, Жарковский уехал.