Вечером старик пригласил Хамдама к себе в гости: он воспользовался тем, что женщины праздновали весну, варили сумаляк - жидкий кисель из пшеничного солода. В этот день, в случае прихода постороннего мужчины, женщинам разрешалось не прятаться.

Ачильбай появился так же торжественно и спокойно, как в старину, прямой и сильный. На нем был истрепанный парчовый халат. Парча потускнела, но Хамдам заметил, что старик подчернил себе брови и наложил румяна на щеки. Ачильбай поклонился Хамдаму:

- Ас-салям-алейкум! Окажи милость и займи место среди нас, дорогой гость!

Хамдам сел рядом с дочкой Ачильбая, Садихон. Она понравилась ему.

Около арычка рос миндаль. Под его кустами на глиняной широкой софе, покрытой ковром, лежал жирный сын Хамдама, Абдулла.

Хамдам приехал в Ташкент с Абдуллой. Абдулла не понимал: зачем кривляется этот старик, приятель отца? Абдулла-джан любил фокусников, плясунов, движущихся кукол. «Что может показать эта обезьяна? Зачем отец привел меня сюда?» - думал он.

Ачильбай поднял руку.

Хамдам, вдруг ставший ловким и молодым, словно юноша, подбежал к певцу, подавая ему дутар. У Хамдама вспыхнуло сердце, когда он увидал пальцы своего друга.

Старик улыбнулся и нежно дотронулся до его руки, потом протянул пальцы к струнам, уверенно оглядел своих немногочисленных слушателей, сидевших у огня, и начал песню:

Хамдам сидел на галерейке, за столиком, глотал водку и плакал. В тот же вечер Ачильбай привел к нему Садихон…

…Сейчас, после встречи со стариком, трудно было освободиться от всех этих воспоминаний. Они невольно приходили в голову. Поэтому Хамдам вернулся к себе на квартиру злым и раздраженным. Сам прикрыл ставни, запер в своей комнате дверь и зажег свечу.

«Старость - плохая пора, - подумал он. - Как запаршивел старик! Неужели и я буду таким же, как Ачильбай?»

Но надо было думать о другом, более существенном, надо было торопиться. «Значит, этот Джемс принял имя Замир-паши, - думал Хамдам. Неужели эмир сегодня проходит здесь? Никто ничего не знает. Но есть вещи, которые лучше не знать… Откуда я знаю, что его зовут Джемс? Не помню».

Но потом он вспомнил. Это сказал ему однорукий киргиз, с которым он встретился на съезде курбаши.

Хамдам отлично понимал, что, разбив Исламкула, он приобретет полное доверие. «Надо сейчас же решить, - думал он, - что делать? Перейти окончательно на сторону красных или…»

Внезапное желание все изменило в нем. Снова он вздумал сыграть в обе стороны и послал ординарца за Юсупом.

Когда Юсуп пришел, он спросил его:

- Как ты думаешь, какой эскадрон послать на юг?

Задавая этот вопрос, Хамдам угадывал совершенно правильное желание Юсупа. Юсупу хотелось, чтобы в погоню за эмиром послали первый эскадрон. На этот эскадрон Юсуп больше всего надеялся. Естественнее всего было предположить, что эмир побежит к югу или к юго-западу, и поэтому Юсуп желал, чтобы его эскадрон отправился на поиски в этом направлении. Он был убежден в том, что его джигиты найдут и поймают эмира.

- Ты спрашиваешь моего совета? - сказал Юсуп и взглянул в глаза Хамдаму.

В глубине души он не собирался даже спрашивать Хамдама. Он намеревался на свой риск и страх отправить первый эскадрон. И если бы Хамдам его не вызвал, он так бы и сделал. Но сейчас этот вопрос Хамдама заставил его задуматься. Он не хотел прямо высказывать свое желание и поэтому на вопрос Хамдама ответил тоже вопросом.

Хамдам щурился, глаза у него были серьезные и немножко испуганные.

- Ведь кто-то должен остаться здесь, - сказал он. - Мы ведь не можем обнажить линию, а в твоем эскадроне более свежие лошади. Значит, ты и отправишься на юг!

Юсуп покраснел. Хамдам увидел, что Юсупу самому хочется кинуться в погоню за эмиром.

- Мне трудно отказываться от этой чести - поймать эмира, - будто нехотя проговорил Хамдам. - Мне кажется, что если эмир побежит - так на юг. Куда же ему бежать, если не к афганской границе? Ведь правда?

- Да, я тоже думаю так, - сказал Юсуп.

Хамдам встал и обнял Юсупа.

- Ну, ты молод! Тебе и честь! Желаю тебе счастья. Но если ты не хочешь, оставайся здесь, - прибавил Хамдам. - Тогда я с твоим эскадроном пойду на юг.

Хотя Юсуп был уже комиссаром, но Хамдам еще по привычке называл первый эскадрон эскадроном Юсупа.

На лице у Юсупа невольно отразилась радость. Все, что говорил Хамдам, было правильно. Отказаться от поимки эмира, от такого знаменитого дела, он не мог, он честно признался в этом Хамдаму.

- Спасибо, что ты мне уступил эту честь! - задыхаясь от волнения, сказал Юсуп.

Хамдам протянул ему руку и, ласково посмотрев, обратился к нему:

- Я понимаю тебя. Это действительно большая честь. - Хамдам важно кивнул головой. - Отличайся!

Юсуп, волнуясь, готов был благодарить Хамдама без конца, готов был простить ему все прегрешения. В эту минуту он забыл о всяком недоверии к Хамдаму. «Он благородный человек, а я нехорошо о нем думаю, я плохой», решил Юсуп.

Эту перемену к себе сразу почувствовал Хамдам. Ему стало стыдно. Он затеребил свою бородку, засунул ее в рот, пожевал.

- Так. Торопись! Мешкать нечего, - проговорил Хамдам.

- Все готово. Я могу отправиться хоть сейчас, - сказал Юсуп.

- Хоп, хоп! Помолись аллаху, и эмир попадет в твои руки!

Юсуп вышел из комнаты. Хамдам проводил его. У ворот они расстались. «Да, и я был когда-то таким же…» - подумал Хамдам о себе, и ему стало жаль свою погубленную чистую молодость. И лишь для того, чтобы опровергнуть самого себя, из стыда перед самим собой, когда Юсуп скрылся из глаз, он обозвал его дураком.

Через несколько минут Хамдам услышал крики джигитов и команду. Он разделся и лег в постель.

Первый эскадрон ушел, включенные в полк коммунисты уговорили Юсупа взять их с собой. Второй и третий эскадроны, по распоряжению Хамдама, отправились на линию железной дороги. А в кишлаке расположился на ночлег личный отряд Хамдама из тридцати джигитов. Хамдам снял караул, приказав спать всем джигитам.

Комната была пуста, как белый гроб, известковые стены сверкали от сияния свечки. Хамдам лег на грязное ватное одеяло, разложенное на полу, прикрылся другим, почище. Потушил свечу и уснул.

Около трех часов ночи басмачи Исламкула налетели на Якка-Тут, зарезав двоих сопротивлявшихся джигитов. Хамдам крепко спал. Все джигиты, оставшиеся с ним, и сам Хамдам были взяты в плен и обезоружены.

Несколько ослабевший за 31 августа бой в ночь на 1 сентября разгорелся, и военные действия закипели по всей линии. Все бойцы чувствовали, что если теперь их постигнет поражение, вопрос бухарской революции может быть отсрочен на долгие годы, а восстание будет подавлено эмиром с неслыханной жестокостью.

Сарбазы упорно и отчаянно сражались. В особенности у Каршинских ворот. Там был их главный опорный пункт.

Красная артиллерия стреляла по городу. Над густой рощей, сверкая своей оболочкой, взвился аэростат с наблюдателями. Он корректировал стрельбу. Летчикам была поставлена задача - долбануть бомбами дворец эмира и наблюдать за окрестностями Бухары.