Чанышев ходил около председателя мелкими шажками, бледный, лысый, в военном сюртуке без погон. Он говорил, сжав рот и забавно повышая голос к концу фразы. Разговор шел о крепости. Он доказывал Мустафе, что брать крепость, по предложению Иргаша, немыслимо, что Иргаш - просто безграмотный авантюрист. Каков бы ни был комендант Зайченко, все-таки он всегда сумеет отразить нападение неорганизованных отрядов, не знающих самых основных правил полевого устава.

О том, что случилось ночью, Чанышев умалчивал. Мустафа знал только одно, что Мулла-Баба был отправлен для переговоров с комендантом. Он знал и другое, что старик Мулла-Баба не вернулся. Телефонограмма о расстреле была вручена штабу час тому назад. Чанышев предлагал распубликовать ее и воспользоваться ею как прекрасным агитационным средством против большевиков.

- Все это очень хорошо, - раздраженно перебил его председатель, ударив своей тонкой тросточкой по куче листьев. - Но Мулла-Баба все-таки Мулла-Баба. Почтенный человек! Настоятель мечети! Нельзя было играть его жизнью. Вы сделали ошибку, - сказал он, уже не скрывая своей злости и даже переходя на крик. - Секретный парламентер почти то же, что шпион. Он подвержен всякой случайности. Разве можно было так поступать? Где ваша голова? О чем вы думали?

Чанышев пожал плечами и, заложив руки назад, с грустью и с полуулыбкой взглянул на голую верхушку большого платана, как будто там на одном из сучьев висел ответ. Чанышев решил скрыть от Мустафы все подробности ночного происшествия. Старика сопровождала вооруженная группа офицеров. Офицеры были посланы Чанышевым вслед Мулла-Бабе на случай тревоги. Через час после того как Мулла-Баба вошел в крепость, они подъехали к крепостным воротам. Что произошло? Испугались ли они за старика и решили пойти ему на выручку? (Так докладывали они сегодня утром Чанышеву.) Или, соблазнившись блестящим делом, вздумали внезапно среди ночи овладеть крепостью?

Что там действительно случилось, Чанышев не мог понять, и поэтому он вообще умалчивал о нападении, тем более что офицеры проявили эту лихость не без его подсказки. Один из офицеров, участвовавших в ночной экспедиции, ротмистр Цагарели, перед отъездом спросил у Чанышева: «А что делать, если появится возможность захватить крепость?» - «Хватайте не задумываясь», ответил Чанышев. И так как эта авантюра не удалась, то, выслушивая утром офицеров, он предложил им забыть минувшую ночь. Они на это охотно согласились.

Сейчас он не мог придумать для Мустафы ни одного приличного, толкового объяснения. Он не осмелился заявить прямо, что ради борьбы с большевиками можно пожертвовать Муллой. Решив свести весь разговор к шутке, он сказал:

- В одном рассказе Чехова описывается татарчонок-официант. Когда пьяные посетители спрашивали его: «Чем объясняется, что некогда татары покорили русских, а теперь русские покорили татар и татары служат им в трактире?», татарчонок отвечал: «Превратность судьбы». Вот так и я отвечу вам: «Что делать! Я сам огорчен. Но не забудьте: превратность судьбы…»

Мустафа удивленно взглянул на него, не понял этой шутки, с прежним раздражением фыркнул, поправил на голове коричневый фетровый котелок, помахал тросточкой, потом сунул руки в карманы широкого английского пальто и, Ни слова не сказав Чанышеву, угрюмо пошел по аллее, усыпанной опавшими, мертвыми листьями. Чанышев поплелся сзади, оглядываясь по сторонам: не слыхал ли кто-нибудь в саду мамедовского крика?

На каменной террасе, залитой солнцем, слуга снял пальто с Мамедова, и Мустафа вместе с военным министром вошел в столовую.

На середине террасы стоял круглый стол, накрытый по-европейски, с закусками, водками и винами. Слуги принесли серебряную чашку, серебряный литой кувшин и полотенце. Мустафа вымыл руки. Чанышев сделал это только из приличия.

Не дождавшись хозяина, полковник уже уселся в кресло и, скручивая самодельную папиросу, довольными глазками скользил по убранству стола. Из соседних комнат появилось еще несколько человек, одетых либо в халаты, либо в европейские пиджаки, либо в военные кители и гимнастерки. Все заняли свои места. Чанышев услужливо налил министру какой-то красной водки.

Выпив рюмку, хозяин сморщился, немножко приподнял руку, молча пригласив всех приступить к еде. За столом начались незначительные разговоры, звяканье вилок, звон посуды. Мустафа не принимал никакого участия в беседе.

После первого блюда он встал, аккуратно положил салфетку около своего прибора и, сославшись на болезнь, поклонился и попросил гостей продолжать завтрак без него.

Не успел он уйти, как в столовой раздался смех. Чанышев рассказывал анекдот. Советники, министры, чиновники из канцелярии, офицеры охраны с удовольствием следили за улыбками и жестами Чанышева. Чанышев увлекал людей живостью своего легкого ума, простотой житейской философии, умением вкусно пить и есть. С ним было приятно сидеть за одним столом. Он подымал в людях бодрость. Глядя на то, как полковник весело управляется с различными блюдами, салатами и соусами, у всех присутствовавших возбуждался аппетит. Он всем нравился в этой компании, все любили его, потому что он отвлекал их своими разговорами от суровых жизненных обстоятельств.

Думать о жизни для многих из них было и трудно, и сложно, да и непривычно. Если бы не огромные исторические события в России, если бы не эта катастрофа, которая свалилась буквально на голову, большинство этих людей, пользуясь своим богатством, доходами, службой, привилегиями, наследственными и прочими связями, прожило бы свою жизнь беспечно, точно деревья, подчиняясь только стихиям. Революцию они тоже воспринимали как грозу. «Вот она пронесется с громом и ливнями, - мечтали они, - и потом опять наступит блаженная тишина…»

По поручению Аввакумова Муратов вместе с Лихолетовым ехал на переговоры к Мамедову.

Мамедов сам затеял эти переговоры, надеясь оттянуть время, так как со дня на день он ожидал помощь, обещанную Дутовым. Попросту говоря, он хотел обмануть большевиков… Мамедов прислал советским делегатам экипаж и курьера-проводника. Они медленно тащились по закоулкам Старого города. Коляску сильно встряхивало на ухабах. Курьер, в толстой ватной куртке, в лакированных сапогах и в грязной чалме, всю дорогу курил папиросы, важно оттопырив мизинец, и рассказывал о своей прежней службе. Он до революции был переводчиком в камере мирового судьи.

- Я все законы знаю… - хвастался курьер. - Я бы теперь мог быть сам судьей! Но решил лучше пойти по политической части. Я политик по природе. Мне так и говорят все: «Абас, ты большой политик».

Потом он принялся доказывать, что у его правительства настроения самые мирные и что оно не хочет крови.

- А мы, по-твоему, за кровь? - спросил его Лихолетов.

- Тогда сдавайтесь! - нагло сказал курьер.

Лихолетов обиделся.

- Чудило-мученик! Разве революция сдается? - Он передразнил курьера: - «Сдавайтесь!» А потом Мустафа нам голову чик-чик…

Курьер покраснел:

- Зачем? У нас тоже есть совет. Не позволит!

Курьер говорил о Краевом совете воинов-мусульман и дехкан, созданном Мустафой специально, чтобы обмануть трудовое мусульманское население и отвлечь его от влияния большевиков. Лихолетов захохотал.

- Нехорошо смеешься! - закричал курьер.

Лихолетов рассердился и тоже закричал на него:

- Нехотя смеюсь! Плакать надо, когда голову людям морочат. «Совет»… Воробья, брат, за орла не выдашь! Ваш совет - буржуйская шарманка. А наш Совет - действительно Совет трудящихся.

Муратов дергал Сашку за рукав:

- Тише ты, ведь мы же дипломаты! Саша!

Курьер разозлился окончательно и отвернулся, чтобы не глядеть на Сашку. Ударяясь подбородком в собственные колени, он сидел на маленькой, низкой скамеечке экипажа, за козлами кучера, и старался сохранить гордый и торжественный вид. Из ворот показывались любопытные. Они подобострастно кланялись ему, курьер отвечал им небрежным кивком. Он надувался и расставлял локти.