Неуклюже ковыляя в карикатурных лыжных ботинках, мы добрались до автобуса, который отвез нас к одному из лыжных подъемников. Народу там было немного. То ли сезон покуда как следует не начался, то ли энтузиасты–лыжники еще спали, берегли силы на после обеда.

Большая кабина бесшумно плыла вверх по обрыву. Время от времени слышался щелчок — сигнал, что очередная мачта подвески осталась позади. Долина исчезла далеко внизу, утонула в бегущих облаках. И вдруг вышло солнце. Озарило кабину, точно фотовспышка. Резануло по глазам, ослепило с непривычки. Гостиничный бой оказался прав. Высоко в Альпах было солнце, сверкало в снежных просторах, в мириадах кристалликов льда.

Подъем кончился, кабина скользнула в деревянный павильон, мужчина в синем комбинезоне распахнул двери, мы вышли, сняли свои лыжи из гнезд на наружной стене стальной гондолы.

— Момент истины,— сказал я и скрепя сердце глянул на кручи за «вокзальчиком».

Видно было далеко–далеко. Сказочный, сияющий белизной ландшафт — вершины и отвесные обрывы, округлые кряжи и мощные горные массивы. Вдали, словно гигантский собор, вздымался Монблан. Исполинский, блистающий снежный храм.

— Это здесь ты решила отправить меня вниз? — Я мрачно взглянул на Джейн, а она, в аквамариновом комбинезоне и сдвинутых на лоб снежных очках, только улыбнулась.

— Я все тебе покажу. Это ни капельки не опасно, главное — сохранять спокойствие и знать свои возможности.

— Тут у меня проблем нет. Уж что–что, а свои возможности я знаю. Поэтому есть предложение: давай сперва зайдем вон в тот ресторанчик и выпьем по глоточку красного вина. А потом спустимся в кабинке вниз, вернемся в Женеву и хорошенько пообедаем.

— Ну нет. Раз я тебя сюда привезла, ты останешься. Тебе полезно побыть на свежем воздухе и подвигаться. Надо как минимум сбросить килограммчик–другой.

Она задела больное место. Я знал об этом, но старательно делал вид, будто понятия не имею, что мне грозит ожирение. Впрочем, «ожирение» не совсем то слово, пожалуй, правильнее будет сказать «скрытая полнота». Надо следить за собой, есть у меня опасная склонность немножко переедать, если приготовлено вкусно. Излишествую с французским сыром, не могу расстаться с добрым красным вином на столе и уксусом в кладовке. А если двигаешься недостаточно, лакомства не сгорают, а потихоньку откладываются на талии.

— Мы будем кататься по синей лыжне, так что ты зря беспокоишься.

— По синей лыжне?

— Да, по самой простенькой. Есть еще, правда, зеленая, но это уж совсем для малышей и пенсионеров. Синяя для тебя как раз впору. Следующий этап — красная. Завтра, глядишь, и ее испробуем. А вот от черных держись подальше. Новичку они не по зубам.

— Может, начнем все–таки с зелененькой? Мне она как–то больше по душе.

— Не трусь. Вперед!

Она медленно заскользила вниз по белой лыжне. Длинными махами выписывала плавные зигзаги. С виду вроде бы ничего сложного, и я устремился за ней. Но быстро обнаружил, что на деле все отнюдь не просто. Главную трудность представлял сам мах. Я все время терял равновесие и падал, беззвучно чертыхаясь, когда сырой снег набивался в перчатки. Джейн смеялась, но разве от этого станет легче? Хотя смех был совсем не обидный, даже наоборот. Мягкий, теплый. Так смеется мать, которая учит своего ребенка. Прилежного ребенка — ему не очень–то легко, но он не сдается.

У нее определенно был педагогический дар. Немного погодя я начал усваивать технику, вспомнились давние навыки и умения. Таланты, дремавшие много лет. Ведь лыжи — как велосипед и коньки, подумал я, мчась по круче вплотную за Джейн. Стоит один раз овладеть основами, и они уже не забудутся. Что–то всегда остается.

Однако я поторопился с выводами. Слишком разогнался и на повороте упал, подняв тучу снега, и рыбкой приземлился спиной в сугроб.

— Ты не ушибся? — Джейн резко затормозила и с тревогой посмотрела на меня.— Больно?

— Только когда смеюсь. Нет, ничего страшного. Интересно, а что будет, если вдруг сломаешь ногу? На одной–то вниз не съедешь.

— Тех, кто сломает себе руку или ногу, подбирают вертолеты. У них тут целый конвейер. Настоящая фабрика. Вертолеты подбирают туристов на лыжне, отвозят их к стоящим наготове машинам «скорой помощи», а уж те доставляют пострадавших в больницы.

— И ты подвергаешь меня такому риску? Вдруг бы я сломал себе что–нибудь, а? Ведь не один месяц в гипсе проваляешься, пока встанешь на ноги. А до тех пор будешь ковылять на костылях со здоровенной гипсовой глыбой на ноге.

— Ну, тогда бы я за тобой ухаживала. Сидела у постели и читала вслух. Кормила вкусными обедами и смешивала тебе превосходные мартини.

— Где тут поблизости камень? — спросил я. Мы расхохотались, и она помогла мне встать.

В этот миг послышался шум вертолетного мотора, из–за горной гряды поднялась огромная красная стрекоза с санитарными крестами на фюзеляже. Лопасти громадного винта взвихрили тучу снега, и поблескивающее металлом исполинское насекомое исчезло в долине.

— Легок на помине,— сказала Джейн, провожая взглядом вертолет.— Наверняка летал наверх, подобрал какого–то бедолагу с переломом. Как видишь, система работает. Ну, пошли.

Мы опять покатились вниз. Широкими, плавными махами. Дело шло на лад, все лучше и лучше. Светило солнце, я совершенно осмелел. Отбросил страх, увеличил скорость. Наслаждался быстрым спуском, умением контролировать скорость, скольжением лыж. Надо же — я владею инструментом! Тело и лыжи действуют в полном согласии.

Чуть ниже была расположена система небольших лифтов, на своих паучьих ногах они разбредались в разные стороны горного массива. Длинные штанги с круглыми сиденьями свисали с тросов, везли ярких лыжников к новым сюрпризам. Мы постояли в очереди, потом уселись каждый в свое кресло, резкий толчок вперед и вверх — и лифт заскользил ввысь.

Но вот подъем кончился, мы освободили свои кресла и стояли теперь на небольшом плато среди огромного горного массива. На многие мили вокруг — снежный простор, долины далеко внизу укрылись облаками, а здесь, наверху, воздух был прозрачен и ярко светило солнце. Словно конвейер, лифт подвозил новых пассажиров, которые разным стилем и с разной ловкостью съезжали вниз. Так или иначе мне стыдиться нечего, подумал я, глядя, как две пожилые дамы налетели друг на друга. Есть и такие, кто катается хуже меня.

Двое мужчин задержались на краю уступа. Вниз они не съезжали. Наверно, как мы, любовались видом. Медленно двинулись в нашу сторону. Один в темно–синей куртке и черной шапочке. Лицо закрыто большими очками от ветра и солнца. Точно маска ныряльщика. Второй в таком же ярко–красном костюме, как у меня. Мы что, брали их в одном месте? Он был без шапки, темные очки сдвинуты на лоб, волосы темные. Густые черные брови почти срослись над переносицей. Что–то смутно знакомое почудилось мне в этом лице. Где я его видел? В самолете? Вечером в ресторане?

И тут я вспомнил. Мы встречались в «Одеоне», в Нью–Йорке.

— Ну, давай! — быстро сказал я Джейн.— Кто первый, тому приз. Я проголодался. Ты же видела ресторанчик внизу у лифта?

Но голод был ни при чем. Я испугался. На плато было почти безлюдно. Поток лыжников иссяк. Скорее вниз, к ресторану, к станции лифта, к людям и к безопасности. Потому что я не питал сомнений насчет того, зачем эти двое оказались здесь. Они следили за мной со Стокгольма, держали под наблюдением и дом и магазин. Отправились за мной в Арланду и в Лондон. Тем же самолетом прилетели в Женеву. Может, и не эти самые, но другие из их шайки. Организация большая, могущественная, в людях и деньгах недостатка не испытывает. А куш здесь ох какой солидный. Пятьсот миллионов долларов. Да и не только здесь, в иных местах тоже. С Астрид и с Карлосом их постигла неудача. Ничего они из них не вытянули. С антикваром из Стокгольма справиться будет легче, так они думают.

Джейн удивленно посмотрела на меня. С чего это v> я вдруг расхрабрился? Рвануть вниз по склону, соревноваться, кто вперед. Но потом она улыбнулась.