— Ниагара on the rocks[47].

— Вот–вот. А это видел не каждый. Потом я еще зашел в музей. Тоже немыслимое заведение — чего там только нет! Начиная с мумий и кончая двухголовыми телятами. И все эти бочки, в которых разные психи пытались преодолеть водопад.

Я не ошибся. Джейн Фрайден была куда более приятной соседкой, чем толстяк немец. Как выяснилось, она служила секретарем в одной из адвокатских контор Буффало, играла в теннис и в гольф, любила путешествовать и обожала лыжи. Бывала в Юте, и в Скво–Взллн, и в прочих «крупных» лыжных центрах Америки. А теперь вот они с подругой — та едет через Париж — собрались в Швейцарию. Я вынужден был признаться, что мои представления о горнолыжном спорте весьма скромны. Когда я был мальчишкой, подъемники в горах были редкостью, а ездить за границу кататься на лыжах казалось немыслимым. Карманных денег школьникам давали в обрез, а пасторского жалованья моего отца в приходе Вибю, что под Эребру, едва хватало на хлеб насущный. К тому же мне всегда нравились равнинные гонки.

— Cross country? Да, это тоже неплохо, но не так динамично. Вы только представьте: стремглав мчишься по кручам, а все–таки чувствуешь себя хозяином положения, полностью все контролируешь.

— Вот бы и мне,— сказал я, — чувствовать себя хозяином положения и полностью все контролировать.

— Это начисто снимает стрессы. Потому что сосредоточиваешься на все сто процентов. Ни для чего другого просто нет места. А потом наступает блаженная усталость. Ляжешь пораньше и спишь как сурок.

— Что ж, пожалуй, мне бы это подошло. — Я усмехнулся.— Начисто снять стрессы и полностью владеть ситуацией. А потом спать как сурок, всю ночь.

— Ну так приезжайте, в любой день. Возьмете лыжи напрокат, а я поучу вас кататься.

Она засмеялась, точно пошутила со мной, а теперь давала мне возможность отбросить шутку, поговорить о другом. Но по глазам я понял, что она пригласила меня всерьез. Что она с удовольствием поучит меня кататься, что мое общество ей по душе. Хотя, наверно, я опять обольщаюсь на свой счет, подумал я, подставив чашку улыбающейся стюардессе: пусть нальет еще кофе. Да и после происшедшего в Нью–Йорке мне бы следовало остерегаться и не ловить красивых девушек на слове.

Над Парижем я рассказал, чем занимаюсь, как живу, а когда самолет снижался над горами Юры, заходя на посадку в Женеве, мы толковали о разоружении и охране окружающей среды. Очаровательная девушка, образованная, с широким кругом интересов. Явно много читала, много размышляла.

— Я буду жить, кажется, в «Отель де виль»,— сказала она, когда самолет катился по рулежной дорожке к аэровокзалу.— Минутку.— Она пошарила в сумочке, достала открытку.— Да, «Отель де виль». Если захочется, можете позвонить. Мы пробудем здесь денек–другой, а потом уедем в Виллар.

— В таком случае звонок обойдется мне недорого.

Ее глаза наполнились удивлением.

— Я заказал номер в той же гостинице,— соврал я. Безобидно, в общем, соврал. Где–то мне все равно надо остановиться, так почему не в той же гостинице, что и Джейн? Да и для туристов сейчас не сезон. В этакую пору — в мороз и без твердой надежды на солнце — разве что энтузиаст станет, рискуя жизнью, съезжать по ледяным кручам. Поэтому номер наверняка найдется. В крайнем случае всегда можно сказать, что с заказом вышла осечка.

Но мне повезло, я получил номер с видом на Женевское озеро и Монблан. Он где–то там, в густых тучах, плывущих над озером, как сказал мальчик, который принес в номер мой чемодан. А вечером я ужинаю с Джейн и ее подругой. Что ж, визит в Женеву начался для меня весьма недурно.

Сейчас приму душ, разберу чемодан, но первым делом проверю одну вещь. Я взял с полки над ночным столиком телефонную книгу, открыл раздел «Банки». «South Pacific Bank». Или, может, по–французски — «Banque de South Pacific».

Я долго искал, листая страницы. В Женеве сотни банков и контор, но того, что мне нужен, не было. Не было банка, о котором упоминала Астрид.

Расстроенный, я положил книгу на место. Неужели пустой номер? Приехал на ура и проиграл. Не обходить же все банки в городе, предъявляя мой секретный номер. Уж тут–то полиция мигом меня сцапает. Насчет этого я не сомневался.

— Он должен исчезнуть. Но сперва пускай поработает на нас. Добудет нам лакомый кусочек.

— Думаешь, он сумеет?

— Смотри сам. Он приехал в Женеву. И это не случайность. Я уверен, мисс Моллер рассказала ему — не все, но вполне достаточно. А два и два он сам сложил. И он опасен. Не стоит его недооценивать. Вспомни, что случилось с Хименесом.

— По–твоему, его застрелил антиквар?

— Кто же еще? Но действовать надо осмотрительно. Несчастный случай, и дело с концом. Скажем, дорожная авария. Там видно будет. Главное, обойтись без вмешательства полиции. Впрочем, у нас хватит денег, чтобы унять амбиции ищеек. Заткнуть им рот.

— Не многовато ли оптимизма, а? Не забудь, есть еще и правительства. Сантинас хочет получить обратно свои деньги, а американцы решили им помочь, проявить добрую волю, именно сейчас, когда идут переговоры по поводу базы.

— Напрасно они не принимают в расчет Мадам,— улыбнулся старший из собеседников,— Деньги–то ее и наши. И, черт побери, плохо будет тому, кто пойдет против нее. Марио, закрой–ка балкон, будь добр, а то сквозит. Старики вроде меня предпочитают солнце и тепло. И вообще, здешний климат не для нормальных людей. Я никогда не мог понять, почему в аду непременно должно быть жарко. Нет, по–моему, там холодно. Как в морозилке,

Марио выбрался из глубокого кресла, подошел к балконной двери, бросил взгляд на свинцово–серый простор озера.

— Не повезло нам,— сказал он.— Этого чертова Монблана совершенно не видать. Сплошные тучи.

Приняв душ и надев свежую рубашку, я вышел из гостиницы, решил осмотреться в чужом городе. Впрочем, не так уж и чужом. Я бывал в Женеве раньше, в связи с убийством Виктора Андерского, родовитого князя, владельца великолепного особняка у Женевского озера, с развалинами древнего храма в парке и римской гробницей в винном погребе. Но с тех пор минуло много лет. И сейчас во мне ожили тогдашние чувства. Женева мне сразу понравилась, от нее веяло безмятежным покоем и прочным порядком. А природа вокруг — снежные горы, зеленые луга, виноградники на склонах, спускающихся к огромному озеру. Теперь, конечно, не было ни солнца, ни зелени, да и о безмятежном покое я думать забыл в погоне за секретным счетом в каком–то банке там, за озером, но сам город действовал на меня благотворно, несмотря на все прочие обстоятельства.

Я бесцельно шел по набережной, просто так — хотел «надышаться» здешним воздухом. На мосту Монблан ос га и овился и посмотрел на озеро, на белопенную струю исполинского фонтана, пышным плюмажем вздымающуюся высоко к серому зимнему небу. Метров сто с лишним будет, подумал я и перевел взгляд на бурный исчерна–зеленый поток, который вырывался из–под моста,— река Рона, могучее дитя Женевского озера. Справа был остров Руссо, где стоял позеленевший бронзовый памятник одному из великих мыслителей этого города. Жан–Жак Руссо — это целая эпоха, его идеи живы по сей день. Философ и писатель, который сформулировал принципы «общественного договора», имевшие огромное значение для Французской революции. Он призывал вернуться «назад к природе», к более простому и здоровому образу жизни; он написал новаторское произведение о воспитании детей[48], а вместе с тем собственных пятерых ребятишек отправил в приюты. Вольтер — другое великое имя XVIII века, связанное с Женевой, тоже выдающийся писатель и философ, одна из ключевых фигур своего времени. Блистательный и противоречивый. Боролся против католической церкви, и одна из его книг была сожжена в Париже на костре. Еще он написал книгу о Карле XII, а при дворе Фридриха II в Потсдаме участвовал в воспитании принцессы Луизы–Ульрики, в будущем матери Густава III. И наконец, вспомним Кальвина[49], который в XVI веке с оружием в руках поднял в Женеве и над Европой знамя Реформации.