— Вам что–то мешает кататься одной?

— Да нет, я, конечно, покатаюсь, только это совсем не весело. Может, составите мне компанию на денек, когда закончите свои дела? Кстати, что вы делаете в Женеве? Антиквариат покупаете?

— Если бы. Нет, здесь это чересчур дорого. В Лондоне и то лучше. На сей раз у меня другие задачи.

— Понятно,— кивнула она, отпила глоток из широкого бокала.— Но и проветриться вам не помешает. Вредно все время торчать в четырех стенах. Цингу заработаете. Ваше здоровье.

Мы сделали заказ, и повар–ирландец нас не разочаровал. Сперва свежий салат. Затем перепела. Три жирненькие птички, похожие на миниатюрных каплунов. Сыры на выбор. А на десерт мы взяли фрукты. И для полного удовольствия — бутылочка «Сент–Эмильона». Дороговато, пожалуй, но ведь живем один раз, подумал я. И никто не ведает, сколько нам отпущено.

Не знаю, то ли из–за мартини, то ли из–за вина, но вечер становился все более приятным. Я долго смотрел в большие глаза Джейн. Порой, когда она оживлялась, ее длинные пальцы легонько скользили по моей руке. Мы разговаривали, смеялись. У нее оказался неистощимый запас анекдотов, причем отнюдь не все они годились для конфирмантов. Источником их была адвокатская контора в Буффало, где, по–видимому, царила грубоватая, но сердечная атмосфера.

— Я решился,— сказал я между бри и козьим сыром.

— Решились? На что?

— Поймать вас на слове.

— Интересно,— улыбнулась она.— Рассказывайте.

— Начну кататься на лыжах. Но при одном условии.

— При каком же?

— Учить меня будете вы.

— Ну и прекрасно! — Ее. пальцы уже не просто коснулись моей руки. Она накрыла мою руку ладонью, перегнулась над столом и тихо сказала: — Всему научу. И между прочим, я очень–очень хорошая учительница.

На обратном пути мы молча сидели в такси, прижавшись друг к другу. Джейн подняла руку, медленно провела пальцем по моим губам.

— Хочу танцевать,—вдруг сказала она.—Я молодая, красивая, я хочу танцевать.

— Может, ограничимся лыжами? Я–то не молодой и не красивый.

— А вот и нет,— тихо сказала она и легонько поцеловала меня в ухо.— Молодость не имеет отношения к возрасту, это — расположение духа.

— Если так, то ты права. Я намного моложе тебя. Но куда мы пойдем?

Она быстро заговорила с шофером, получила ответ, приняла решение.

— В «Нога–Хилтоне», неподалеку от нашей гостиницы, хорошая дискотека. Он нас туда отвезет, а домой мы вернемся пешком, по набережной.

— Ты здорово говоришь по–французски.

— Моя мама — канадская француженка, ведь Буффало расположен на границе с Канадой. Одна половина города американская, а вторая — канадская.

— Ну что ж. Приказывай.

Из дискотеки мы ушли около трех часов ночи, распрощались с шумной, оглушительной музыкой, толчеей, дымом и вышли на безмолвную улицу. Ночной ветер освежал, точно стакан чистой холодной воды. Черные волны озера плескались о длинные каменные причалы, возле которых ждали лучших времен зачехленные на зиму лодки. Изредка тревожно вскрикивала какая–то птица, наверно разбуженная чайка. Мы медленно зашагали по набережной. Из темноты доносились резкие сухие удары — это хлестал такелаж по стальным мачтам зачаленных яхт.

— Ты мне нравишься, Юхан,— тихо сказала она, когда мы уже подходили к гостинице, и долго смотрела на меня большими серыми глазами.

— И ты мне тоже.

Я наклонился, поцеловал ее, бережно и осторожно. Она взяла мое лицо в ладони и вернула мне поцелуй. Жадно, со страстью.

Потом, у нее в номере, когда я лежал, прижавшись щекой к ее груди, а ее пальцы перебирали мои волосы, бережно, ласково, я чувствовал себя словно волна, уткнувшаяся в берег. Вот я наконец и дома. Шум и хаос опасного, пугающего мира остались позади. Злые силы уже меня не достанут. Так я и уснул, тихо и спокойно, как младенец.

Джейн Фрайден осторожно соскользнула с кровати, подложила подушку под голову Юхана Хумана. Потом взяла сигарету из пачки на ночном столике и, глядя на спящего в широкой постели мужчину, неторопливо выпустила носом дым. Потянулась к телефону, набрала номер.

— Орел сел[52],—тихо сказала она.—Доброй ночи, милый.

Она положила трубку, подошла к окну, отодвинула штору. Долго смотрела в темноту над озером. Потом зябко повела плечами и вернулась в постель.

Я медленно шел узкой тропинкой через лес. Солнце лишь кое–где проникало сквозь густую листву, золотыми пятнами ложилось на землю. Кругом густая растительность, точно зеленая стена. Вдруг что–то шевельнулось впереди, всего в нескольких шагах от меня,— это ожила сухая ветка, превратилась в свитую клубком змею, и вот змея подняла голову. Раздвоенный язычок то высовывался из пасти, то снова исчезал. Шипя, она поползла ко мне. Я оцепенел, не в силах сдвинуться с места. Парализованный холодным взглядом недвижных глаз. И тут она сделала выпад. Я вскрикнул, но не издал ни звука.

Я разом сел на постели. Комната была залита светом. Пахло духами, и я вспомнил — Джейн.

Я огляделся, но я был один. На ее подушке лежала записка — несколько слов на гостиничном бланке.

«Доброе утро, милый! Надеюсь, ты хорошо спал. Как и я. Пойду посмотрю, нельзя ли как–нибудь уладить дело с лыжами и багажом. Один чемодан по–прежнему невесть где. Предлагаю тебе вернуться в собственный номер, чтобы мне не платить за двоих и не загубить свою репутацию. Первое хуже, чем второе. Дождись меня, а если уйдешь, оставь весточку у администратора. Крепко обнимаю. Love. Джейн».

Я дважды перечитал записку. Улыбнулся, глядя на ее решительный округлый почерк — так и брызжет энергией. Но улыбка тотчас погасла. Я вспомнил о другом письмеце, полученном совсем недавно. О записке, которую мне написала Астрид, перед тем как исчезнуть.

Я не спеша оделся. Черкнул несколько слов, положил листок на ночной столик, а потом пошел к себе. Долго–долго стоял под душем, заказал завтрак и поел, устроившись за маленьким столиком возле балкона. Небо было ясное, солнце сверкало в альпийских снегах на том берегу озера. Там далеко высилась величественная громада Монблана. Домой я не торопился, вполне можно побыть здесь денек–другой, покататься с Джейн на лыжах. Скорей всего, я переломаю себе руки–ноги, но разве это главное?!

При мысли о Джейн я улыбнулся. Длинные красивые волосы, которые легонько щекотали мою грудь и лицо, когда она ночью склонилась надо мной. Большие, серьезные глаза. Хотя в самой глубине души у меня еще гнездились представления, заложенные в детстве, в старом пасторском доме в Вибю, где мой папа–священник старался привить все менее и менее внимательным ребятишкам христианские добродетели. Иначе бы я, наверно, не видел во сне змей, которые охотятся за мною в густых темных лесах. Фрейд много чего извлек бы отсюда. Грех, искушение. Женщина и змей.

Одно меня злило — что я так промахнулся насчет женевского банка, что интуиция так меня подвела. Я отломил кусочек свежего поджаристого рогалика, намазал маслом и джемом, запил холодным, только что приготовленным апельсиновым соком. South Pacific Bank — именно так назвала его Астрид на пленке. В эпизоде с дорожными чеками, а потом добавила: дескать, лучше бы она отправилась на какой–нибудь остров в Тихом океане. Потому я и запомнил название банка. Ведь если пленка содержала некую зашифрованную информацию, то наверняка нужно было искать ее среди разговорных фрагментов, а не в песнях. И единственное, что мало–мальски заставляло призадуматься, была ссылка на некий банк в Женеве. Однако я, видимо, ошибся. Ладно, проверю последний раз для очистки совести, чтобы уж до конца исчерпать все возможности.

Я достал из–под кровати чемодан и вытащил оттуда старый школьный словарь. В Женеву я его прихватил на всякий случай. С французским у меня скверно, да и раньше, в школе, я был в нем слабоват. Так что проверить надо — хорош я буду, если упущу разгадку, оплошав во французском.