— Нет, но вроде того. Это моя кошка. Сиамская кошка.

Через полчаса мы уже входили в стеклянный подъезд полицейского управления на Кунгсхольмене. Клео была отдана в надежные руки Эллен Андерссон на Чёпмангатан, 11. Почтенная дама разразилась целой лавиной удивленных вопросов, увидав меня и Клео под конвоем двух полицейских. Они решили не рисковать. Но я ее успокоил: дескать, надо помочь комиссару Асилунду в одном деле. Полицейские переглянулись, но Эллен все поняла. Она привыкла к моим отлучкам. А Клео, как всегда, проявила вероломство. Блюдечко сливок и жирная сардинка на десерт заставили ее забыть обо всем на свете.

Калле Асплунд был в кабинете не один. На кожаном диване сидели двое мужчин, которых я раньше не видел. И Калле Асплунд говорил с ними по–английски.

— Ну что ж, мистер Хуман. Знакомьтесь: комиссар Арлингтон из Нью–Йорка. А это мистер Андерсон, Джим Андерсон из Вашингтона.

Я кивнул в знак приветствия, сел на стул у стола Калле Асплунда.

— Ты можешь мне объяснить, что это за ерунда? — сказал я, глядя на Калле.— Ты же прекрасно знаешь, что я не убивал Астрид Моллер.

Он посмотрел на меня без всякого выражения и развел руками: ничего, мол, не поделаешь.

— Would you mind speaking English?[63] — бросил комиссар Арлингтон.

— Конечно нет. Хотя не понимаю, зачем это нужно.— Я все больше взвинчивался. — Я шведский гражданин, и мы находимся в Швеции. По какому такому закону надо говорить по–английски, когда тебя задерживают? Притом задерживают совершенно незаслуженно. Я не убивал Астрид Моллер. Я вообще никого не убивал.

Американцы переглянулись. Калле Асплунд, кашлянув, смотрел в окно. Вид у него был очень смущенный.

— Я хорошо вас понимаю, мистер Хуман,— сказал тот, что из Вашингтона.— Но, вполне возможно, речь пойдет о вашей выдаче. Так что удобнее будет побеседовать по–английски, если вы не против.

— О выдаче? — Я посмотрел на Калле Асплунда. Меня выдадут американцам? Суровые, жестокие нью–йоркские детективы будут меня допрашивать? Я предстану перед американским судом? А ведь там есть смертная казнь! Я побоялся додумать эту мысль до конца.

— Ты, конечно, имеешь право пригласить адвоката,— быстро сказал Калле.— И не обязан отвечать, пока не поговоришь с юристом. Звони на выбор любому, кто может заняться твоим делом.

— Нет за мной никакого дела! — вскипел я.--Пока, во всяком случае. И не нуждаюсь я в адвокатах, чтоб сказать этим типам пару ласковых.— Я повернулся к американцам.— Не знаю, что вы там себе думаете, только я совершенно ни в чем не виноват и полностью отметаю ваши обвинения. В Нью–Йорк я ездил на уик–энд, просто сменить обстановку. В «Уолдорфе», в баре, познакомился с красивой женщиной. Мы вместе поужинали, а потом я остался у нее на ночь. Утром мы пошли на блошиный рынок. Она купила там стеклянный кубок и попросила меня захватить его в Стокгольм, чтобы оценить. Еще я получил от нее кассету, за которой ко мне должна была зайти ее подруга.

— Ну а Женева? Там–то вы что делали?

— Я поехал туда наудачу, понимая, что попал под подозрение. Мне стало известно, что, по мнению полиции, Астрид Моллер и ее друг пытались присвоить банковский счет некоего свергнутого диктатора. Вот я и подумал, что, если раздобуду этот счет и сообщу о нем полиции, моя невиновность будет полностью доказана.

Американцы молчали, пристально глядя на меня.

— Понятно,— сказал комиссар Арлингтон.— Ну и как, раздобыли?

Я кивнул.

— Я знаю номер счета и сколько на нем денег. Пятьсот миллионов долларов.

Они остолбенели.

— Пятьсот миллионов,— повторил Арлингтон.— That’s a hell of a lot of money[64].

— Все это вам сообщила Астрид Моллер? — На сей раз вопрос задал Джим Андерсон.

— Нет, увы. Я сам догадался.

— Каким же образом?

— В общем, идею мне подала кошка.

— Кошка?

Калле Асплунд покачал головой, в глазах Джима Андерсона мелькнуло удивление.

— Да–да, моя кошка, — сердито выпалил я, понимая, насколько неправдоподобно это звучит, и мой рассказ про ценник на донышке кубка Нерона и про этикетку на кошачьих консервах обстановку, конечно, не разрядил. Равно как и сообщение о том, что название банка я установил путем перевода с английского на французский.

— Значит, вы утверждаете, что ценник и словарь вывели вас на секретный счет в Женеве, на пятьсот миллионов долларов?

— Совершенно верно. Так оно и было.

— А эта пленка с рождественскими песнями. Куда она девалась?

— Ее забрала Грета Бергман. Как и говорила Астрид.

— Где же эта дама теперь?

— Не знаю,— помолчав, вздохнул я.

Расскажи я о том, как увидел ее в «НК», пошел следом и как она захлопнула дверь у меня перед носом,— только масла в огонь подолью. Стоит ли вообще упоминать об этом, когда начнется серьезный допрос? — думал я. Раз уж она передо мной разыграла полнейшее непонимание, то какой ей резон вести себя иначе перед американской полицией? Да никакого.

— Стало быть, и пленка тю–тю, и Греты Бергман след простыл? Ну–ну. А еще что–нибудь интересненькое в Женеве было?

— Нет,— ответил я, хотя и не сразу.— Ничего особенного не было.

— Понимаю. Каждый судит со своей колокольни. Но ведь вы, кажется, были замешаны в перестрелке в гостинице «Отель де виль»? И удрали через окно по пожарной лестнице, не уплатив по счету, а?

— Я не стрелял. Какие–то люди ворвались в номер, где мы сидели. И я счел за благо исчезнуть.

— Понятно. Я бы на вашем месте поступил точно так же. Только вот вы забыли одну вещь,— сказал Джим Андерсон.

— Забыл? — Я вопросительно посмотрел на него.

— Ваш пистолет. — Доброжелательность как ветром сдуло. В голосе звучала сталь, глаза блеснули холодом.— Швейцарская полиция обнаружила в номере оружие. А поскольку в этой истории оказался замешан один из наших... клиентов, скажем так, они связались с нами. И, как выяснилось, не зря.— Он умолк.

— Вот как...— недоуменно пробормотал я.

— Из этого пистолета была убита Астрид Моллер.

Тут я вспомнил. Пистолет на телевизоре. Роджер Ли

хитростью заставил меня взять его в руки, чтобы на нем остались отпечатки моих пальцев. Я прикусил губу. От него это не укрылось.

— Я прекрасно понимаю, как это для вас неприятно, мистер Хуман. Может, лучше расскажете нам все от начала до конца?

— Пистолет не мой,— тихо сказал я.— И я не убивал ее.

— Нет? В таком случае скажу только, что мы сравнили отпечатки пальцев. Они совпадают с вашими. Вы находились в Нью–Йорке, когда была убита Астрид Моллер. Вы — последний, с кем ее видели. Дама, которая живет этажом ниже, говорила с вами незадолго до того, как мисс Моллер умерла. А теперь у нас в руках орудие убийства, с вашими «пальчиками». Спета ваша песенка, мистер Хуман. Увы.

Но на лице у Джима Андерсона сожаления не читалось. Отнюдь.

— Послушайте,— в смятении сказал я.— Все это — огромное недоразумение. Я ни в чем не виноват.

— Да ну?

— Неужели вы не понимаете, что все это — интрига, цель которой — свалить на меня вину за то, чего я не совершал? Я расскажу все подробно, и вы со мной согласитесь.

Медленно и детально я изложил всю историю, шаг за шагом, эпизод за эпизодом. Рассказал про Нью–Йорк. Про то, как Астрид решила, что в ее квартире устроили обыск. Как я пытался найти Грету Бергман и как она в итоге появилась, чтобы опять исчезнуть. Как я сумел соединить шифровку с пленки и записку на донышке кубка и поехал в Женеву. Как угодил на лыжной трассе в лапы преследователей, удрал от них, а в номере у Джейн встретился с Роджером Ли. Когда я рассказал про пистолет и про то, как он хитростью заставил меня взять оружие в руки, чтобы на нем остались отпечатки моих пальцев, американцы с улыбкой переглянулись.

И закончил свою длинную речь, но их, похоже, не убедил.