За мостом высились здания банков, страховых компаний и прочих финансовых учреждений, обращенные фасадами к озеру и реке. Вывески, световая реклама — огромные неоновые буквы сообщали о том, что находилось внутри, но оптимизма у меня от этого не прибавилось. В каком из множества банков искать цифровой счет Астрид? Если вообще существует некое секретное банковское хранилище и если находится оно именно в Женеве. Ведь в своих умозаключениях я руководствовался всего–навсего небрежными цифрами на бумажке, приклеенной к донышку кубка, несколькими записанными на пленку фразами и интуицией. Не больно–то много, чтоб рассчитывать на успех в трезвой реальности ледяного зимнего ветра на мосту через Рону в вечерней декабрьской Женеве. Может, лучше тихо–мирно вернуться в Стокгольм и ждать, пока Калле Асплунд вызовет меня в полицию на допрос? В конце концов я ни в чем не виноват. С какой стати мне скрываться, удирать, метаться с места на место — я же не убийца.

Подняв воротник пальто, я медленно зашагал дальше. Разглядывал витрины, заходил в магазины. Купил ящик сигар у Давидоффа — чересчур дорого, но разве можно устоять: кубинские сигары ручной крутки, да еще у одного из лучших в Европе знатоков. Давидофф, если можно так выразиться, был Диором или Еленой Рубинштейн[50] в сигарном деле. Я вовсе не заядлый курильщик, который жить не может без никотина. Но после по–настоящему хорошего обеда иной раз совсем неплохо посидеть с доброй сигарой. Не ради затяжки, а ради аромата. Следить взглядом, как сизый дымок медленно и степенно поднимается к потолку, вдыхать тонкий запах. Без спешки предаваться размышлениям или приятной беседе. Сигара как способ снять стресс забыта, слишком уж ретиво общест во взялось бороться с пороками.

Скоро я очутился в Старом городе. В отличие от моих стокгольмских пенатов здесь узкие улочки и переулки карабкались вверх, к Собору, стоящему на взгорье, где сперва кельты, а затем римляне строили город у мостов через Рону. Но атмосфера чем–то напоминала ту, что царит в старейших кварталах Стокгольма. Ощущение уюта и укромности, составляющее резкий контраст с высокомерным и холодным лоском, которым дышали дворцы коммерции на берегу озера. Я чувствовал себя как рыба в воде среди этих низеньких домиков и маленьких магазинчиков и развлечения ради заглянул в антикварные лавочки, но был разочарован. Кое–что, конечно, меня тут заинтересовало, но уровень цен в этом чуть ли не самом дорогом городе Европы превзошел даже наиболее смелые мои прикидки по поводу того, сколько можно запросить со шведских клиентов на Чепмангатан, где нефтяные толстосумы со Среднего Востока редкие гости.

После «каппуччино»[51] с тертым шоколадом поверх пухлой шапки сбитых сливок я поднялся к Собору и поглазел на раскопки; через средневековые слои археологи пробивались к эпохе Рима. Как часто бывает, эту церковь возвели на развалинах римского храма, точно так же как наши церкви нередко строили на местах древних жертвоприношений. Ведь таким манером убивали сразу двух зайцев, если в вопросах религии позволительно прибегнуть к столь дерзкому сравнению. С одной стороны, новым учениям было легче закрепиться, если культ отправляли на том же месте, куда люди по традиции приходили для религиозных занятий, а с другой — сами эти места выбирались не наугад. Учитывалось и красивое расположение, и стратегические преимущества. Ведь церкви служили не только Господу, но и для обороны в военное время.

Вернувшись в гостиницу, я разулся и прилег отдохнуть, так как ноги после прогулки с непривычки изрядно гудели. Потом я думал не спеша принять горячую ванну, хорошенько расслабиться перед ужином в обществе Джейн и ее подруги. Но до ванны я не добрался. Через несколько минут я уснул, а разбудил меня телефон. Долгие, сердитые звонки.

Сперва я даже не понял, где нахожусь. В комнате было темно, звонил телефон. Окончательно проснувшись и сообразив, что к чему, я сел на постели, нащупал выключатель, зажег свет и снял трубку. Звонила Джейн.

— Я что, неправильно поняла? Ужин не состоится?

— Нет–нет,— быстро сказал я.— В смысле, все правильно, ужин, конечно, состоится. Я проспал, только и всего. Встретимся в вестибюле через пять минут, ладно?

— Я уже там, а вы опоздали на четверть часа.

— Ой–ой–ой. Тогда, скажем, через три минуты.

Я быстро ополоснул лицо, раз–другой провел бритвой по щетине, которая уже успела потихоньку вылезти, ведь брился я ни свет ни заря. Скорей новую рубашку. Выбор был невелик. С собой я взял только три. Так, наденем голубую с белым воротничком и манжетами плюс синий галстук беленькими таксами. Этот галстук я получил в подарок от одной красивой дамы, и он всегда приносил мне удачу. Возможно, чуточку претенциозно, особенно для кошатника, но в моем положении хочешь не хочешь, а будешь надеяться на все добрые силы, думал я, завязывая перед зеркалом галстук и приглаживая щеткой взлохмаченные волосы. Несколько капель «О соваж», надеть пиджак и черные мокасины — и через несколько минут я уже стоял в вестибюле. Но где Джейн?

— Привет, Юхан! — послышалось за спиной.—А вы не спешили.

— К ужину в вашем обществе надо подготовиться.

Ока засмеялась.

— Подготовиться? А сами спали. Хороша подготовка!

— А где ваша подруга? — Я оглянулся по сторонам.

— Увы, Рут не приедет. Ни сегодня, ни вообще. А мы–то радовались.

— Что случилось?

— Мама у нее умерла. Меня здесь ждала телеграмма. И лыжи мои тоже не приехали.

— Печальные известия. Но все же будем надеяться на лучшее. Я имею в виду — с лыжами. А что, ее мама болела?

— Да нет, со здоровьем все было в полном порядке. Дорожная авария. Кошмар. Вот так живешь–живешь, строишь планы на будущее, а потом раз — и все кончено.

Мне вспомнилась Астрид, красивая, жизнерадостная Астрид. Ее конец был еще трагичнее. Ее убили, и убили умышленно. Беспощадные, жестокие убийцы, которые затаились теперь где–то во тьме, поджидая очередную жертву. Уж не меня ли?

— Но ничего не поделаешь, так уж вышло,— сказала Джейн чуть повеселее.— Поужинать все равно придется.

— Послушать вас, так это прямо повинность какая–то, — улыбнулся я, глядя на нее. Она была сейчас гораздо красивее, чем запомнилось мне по самолету. Впрочем, тогда она всю ночь глаз не сомкнула. На ней был красный жакет с блестящими пуговицами, черный джемпер и черная юбка, короткая, выше колен. Черные чулки и черные лаковые лодочки с золотыми пряжками. Большие серые глаза улыбались мне навстречу, помада на губах чуть поблескивала в мягком освещении, белокурые волосы падали на плечи. Ужин с Дженн Фрайдеи повинностью не был. Наоборот.

Немногим позже мы сидели в ресторане гостиницы «Интерконтиненталь». Я вообще–то думал поужинать в каком–нибудь заведении, где местного колорита побольше, чем в роскошном международном отеле, но Джейн очень хвалила здешнюю кухню. Она расспрашивала нью–йоркских друзей, и все они в один голос рекомендовали именно этот ресторан.

И, когда мы расположились в креслах в уютном зале, обшитом деревянными панелями и устланном мягкими коврами, я не пожалел, что согласился. Мне подали мартини, холодный, в запотевшем бокале. Джейн предпочла взять «Скрудрайвер» — водку с апельсиновым соком.

— Витаминов больше,— сказала она, подняв бокал.

— Мартини предупреждает цингу.

— Цингу? — Она удивленно воззрилась на меня.

— Именно так. Это одно из величайших открытий в истории медицины. Если б в дальних парусных плаваниях у моряков был мартини, цинга бы разом прекратилась.

— Я что–то не пойму. Спиртное вроде не лечит болезни?

— Спиртное–то не лечит, а витамин С лечит. Поэтому я и беру мартини с лимонной корочкой.— И я показал на тоненькую светло–желтую полоску лимонной корки, которая плавала в бокале, словно опавший листок в чистом водоеме.

— Фантазер, — засмеялась она, но тотчас же опять посерьезнела.— Я так радовалась. А теперь буду сидеть в гостинице одна–одинешенька, вместо того чтобы кататься на лыжах.