Я пожал ему руку и вышел. Он смотрел на меня с удивлением, но возражать не стал. Для благовоспитанного сотрудника швейцарского банка клиент всегда прав. Особенно если на счете у него пятьсот миллионов долларов.
Я быстро пересек зал и через минуту–другую очутился на улице. Еще бы немного и... Хорошо хоть вспомнил, что сказал мне Свен Лйндель несколько дней назад в своей конторе у Королевского сада, когда я спросил о секретных цифровых счетах: банку нужна уверенность, что клиент не блефует, пытаясь прикарманить деньги, у них должны быть веские доказательства, что перед ними подлинный хозяин счета. А я твердо знал, что не выдержу холодного взгляда недоверчивого швейцарского банкира. Да и зачем мне это? У меня и в мыслях не было опустошить швейцарскую копилку генерала Гонсалеса и удрать с деньгами. Я своей цели достиг. Теперь мне известно, из–за чего убили Астрид и мнимого нью–йоркского полицейского. Теперь можно вернуться в Стокгольм и рассказать Калле Асплунду, что первопричина спрятана в стальных сейфах женевского Banque ГОсёаме и что меня действительно использовали как курьера. Пусть ищут убийцу в другом месте. На Чёпмангатан он, во всяком случае, не проживает. Хотя мне повезло. Прямо–таки невероятно повезло. Но мне помогли сведения, которыми я располагал, и здравый смысл. Догадка оказалась верна. Главным на пленке была информация о женевском банке, хитро спрятанная и предусматривавшая перевод с английского на французский. Кубок Нерона тоже выполнял две задачи. С одной стороны, его легко было обратить в деньги, а с другой, это был безобидный тайник для номера счета, замаскированного под обыкновенную этикетку антиквара. Правда, тут помогла и Клео. Я улыбнулся, вспомнив про баночку кошачьих консервов.
Когда я вошел в номер, световой сигнал телефона мигал красным огнем, сообщая, что кто–то меня искал.
— Madame Friden vous a telephone, Monsieur,—сказала телефонистка.— Que vous la contacter, s’il vous plaiti[55].
— Я сто раз звонила,— укоризненно сказала по телефону Джейн.— Где ты был? Я уж думала, уехал.
— Да нет, просто выходил. Прогулялся, повидал кой–кого. А ты чем занималась?
— Милый... Вечер был такой дивный,— тихо сказала она. Жаль, что мне пришлось так рано уйти, а будить тебя не хотелось. Так куда же ты подевался? бвоню, звоню, и никто не отвечает. Даже не по себе стало.
— Спасибо. Давненько обо мне никто не тревожился. 11 за вечер тоже спасибо. В моем возрасте на такое уже не надеешься.
В трубке послышался тихий смешок.
— Мне жаловаться не на что. И вообще, я предпочитаю зрелый возраст, выдержанное «бордо» — молодому «божоле».
— Еще,— сказал я.— Лестью из меня веревки вить можно... Так вот, я просто гулял. Прошелся пешком. А ты?
— Купила лыжи. И очаровательный комбинезон–чик. Второй комплект не помешает. Авиакомпания сообщила, что мой багаж, видимо, остался в Лондоне и по ошибке был отправлен назад в Нью–Йорк. А у меня нет ни малейшей охоты дожидаться, пока его доставят сюда. Ты как, поедешь со мной?
— Куда? В Нью–Йорк или в Буффало?
— В Альпы, конечно,— засмеялась она.— Ты же обещал. Я научу тебя кататься, помнишь, я говорила?
— Ясно, помню. И я давненько не отдыхал. Если ты обещаешь, что я не переломаю руки–ноги, тогда поеду.
Днем больше, днем меньше — не все ли равно, подумал я, положив трубку, сел на кровать и стал смотреть в окно, на горы за озером. Уезжать из Стокгольма мне никто не запрещал, официально меня ни в чем не подозревали. Кому какое дело, если я денек–другой покатаюсь в Швейцарии на лыжах. Разве что мой ревизор будет ворчать, но он вечно просматривал мою бухгалтерию с кислой и враждебной миной, так что это значения не имеет. Но оставить Джейн, едва познакомившись, по–моему, несправедливо. Я хочу быть с нею, хочу кататься на лыжах. Чувствовать, как бьет в лицо ветер на крутых спусках. Разговаривать, смеяться. Вкусно обедать в горных ресторанчиках, сидеть вдвоем за столиком у горящего камина и видеть за окном легкий снегопад. Пить хорошее вино, засыпать в ее объятиях. Забыть Калле Асплунда, забыть полицию и мафиози из Нью–Йорка. Ведь совесть у меня чиста, я совершенно ни в чем не виноват. И доказательство тому находится здесь, в Женеве.
На следующее утро мы встали пораньше и, быстро позавтракав в ресторане, погрузили багаж и лыжи Джейп в заказанную администратором машину. Было пасмурно и сыро, с озера дул холодный угрюмый вегер. забирался под пальто, даже поднятый воротник не спасал. Но мальчик, который отнес в машину наши вещи, был настроен оптимистично.
— Как только в горы подыметесь, сразу солнце выглянет. В Женеве об эту пору всегда пасмурно. Тучи над озером лежат, ровно крышка на кастрюле. А выше погода замечательная.
— Будем надеяться,— сказал я и дал ему большую серебряную монету, на наши деньги двадцать крон. Если он и решил, что я скупердяй, то никак этого не показал, а когда мы выехали на мост, помахал на прощанье рукой и улыбнулся.
— Хоть бы с прокатом все сошло благополучно. А то плохо дело — дожидайся тебя где–нибудь в трактире.
— Не беспокойся. Полностью экипируем. От ботинок до шапки. Да и очередей сейчас нет.
Мы лавировали в утреннем потоке машин. Застревали в пробках, поминутно стояли у светофоров, которых тут была тьма–тьмущая, но вот наконец транспортный поток поредел, а у аэродрома мы выехали на Лозаннское шоссе. Впереди слева над верхушками деревьев медленно и величаво поднимался в небо реактивный лайнер–аэробус с красно–белой эмблемой компании «Свиссэр» на фюзеляже. Точно огромный крылатый динозавр, самолет висел между небом и землей, казалось, он замер в неподвижности. На секунду я даже испугался: вдруг упадет, рухнет в огне и дыму?
Широкое бетонное шоссе змеилось среди идиллического сельского пейзажа. Поля спускались к озеру, на заднем плане высились горы. Внезапно в разрыве туч блеснуло солнце, засверкало на снежных пиках — такое впечатление, будто въезжаешь прямиком в крышку коробки со швейцарским шоколадом, из тех, на которых красуются большие фотографии с глянцевым горным ландшафтом. По левую руку, в направлении Юры, местность повышалась более мягко и полого.
Мы проехали очередной указатель, сообщавший, что направо, где–то внизу у озера, находится Коппе. И я рассказал Джейн о Магдалене Рюденшёльд, возлюбленной густавианца Армфельта, которая оказалась замешана в убийстве Густава III, была приговорена к смертной казни, но помилована. О ее трагической жизни и о том, как она гостила в замке Коппе у мадам де Сталь[56]. Еще один, хотя и более поздний привет из Швеции мелькнул немногим дальше — мебельный дворец фирмы «ИКЕА» в окружении швейцарских и шведских флагов, развевающихся на порывистом зимнем ветру.
Ближе к Лозанне и Монтрё характер местности изменился. Дорога бежала по уступу, карнизу на все более крутом склоне, чуть не доверху изрезанном террасами виноградников. И далеко внизу я вдруг увидел его — он только мелькнул, но этого было достаточно. Замок Шильон. Могучая крепость, твердыня на берегу Женевского озера, история которой уходит в далекий IX век. Сколько же вечеров сидели мы за большим круглым столом в гостиной старого пасторского дома в Вибю, складывая головоломку, а за окном падал снег. Громадная была головоломка, рождественский подарок нашему семейству от престарелой тетушки. Изображала эта штуковина замок Шильон. Будь у меня карандаш и бумага, я бы нарисовал его для Джейн. С тех пор помню, до мельчайших подробностей.
У Бельмона обзор стал шире, и вот, когда машина въехала на самый гребень, перед нами во всей своей ошеломляющей красоте распахнулись горы, нависли над озером исполинской, зловеще грозной стеной. А через полчаса, свернув на боковую дорогу и одолев еще более крутой серпантин, мы прибыли на место. И Джейн не ошиблась. Взять напрокат горнолыжное снаряжение оказалось проще простого. Широкие яркие пластмассовые лыжи. Огромные, как у водолаза, ботинки из жесткого красного пластика. Спортивные брюки и пуховая куртка, то и другое красного цвета. А еще палки, очки и перчатки. Костюм, пальто и полуботинки я сдал в камеру хранения.
