Франци чуть ли не обрадовался, когда его позвали играть в карты. Но, конечно же, снова оказался в проигрыше.
— Зато вам в любви везет, — хихикали барышни Балог. Гизи на этот раз сидела не у него за спиной, на подлокотнике дивана, а где-то в дальнем углу и подыгрывала кому-то другому. Франци не решался бросить взгляд в ее сторону. Гизи тоже не смотрела на него, она признала за Ирен право собственности. Но и Ирен сейчас была Франци не помощница: ее одолевала мигрень. Правда, боли постепенно отпускали ее — так расходятся тяжелые, клубящиеся тучи на омраченном небосводе. Зато в голове у Франци вихрились заботы, сбиваясь в густые клубы. Ему не удавалось забыться, ни о чем не думать, как вчера! Каким легкомыслием с его стороны было ввязаться в игру! Что же теперь делать? Слать телеграмму матери, у которой и без того ни гроша за душой, и просить денег? Или одолжить у кого-либо из сослуживцев?
Франци выручила тетушка Илка, догадавшаяся о его бедственном положении. В таких случаях чутье ее срабатывало безошибочно. Когда Ирен стала собираться домой, чтобы отдохнуть, тетушка Илка сделала знак Франци: проводим, мол, ее на пару.
— Дадим картежникам передышку, тем более что им и без того захочется о вас посудачить, — шепнула она жениху.
А на обратном пути тетушка Илка с пристрастием допросила Франци. Вела она себя по-матерински заботливо и с большим тактом.
— Господи, отчего же вы не поделились со мной, дитя мое? Ведь вы же не среди чужих людей живете, а теперь и вовсе член семьи. Я заведую всеми денежными делами Ирен, у нас, можно сказать, общая касса. А вы и Ирен — одно целое, не так ли?
И тетушка Илка звонко расхохоталась, повергая Франци в смущение. А дома, когда они снова сели за карточный стол, она сунула в руку Франци приятно шуршащую банкноту.
— Рассчитываться будете с Ирен, — шепнула она. — Незачем меня благодарить, эти деньги вам дает Ирен. Думаю, так вам будет приятнее и спокойнее, — тетушка Илка опять засмеялась.
Деньги пришлись как нельзя кстати, Франци уже нечем было покрывать свои карточные долги. Игра в тот вечер развернулась очень азартно. Что же касается «приятного» и «спокойного» ощущения, то Франци предпочел бы оказаться в долгу перед кем угодно, но только не перед Ирен. К тому же долг этот возрастал, ведь расходов у Франци поприбавилось. Тетушка Илка сочла приличествующим справить от его имени богатый подарок невесте. Подарок она, оказывается, уже и присмотрела, а точнее говоря, они выбрали его вместе с Ирен. Кроме того, нужно было купить обручальные кольца. Дядя Лайош собирался в Шот и вызвался доставить кольца оттуда. Все эти заботы обсуждались с тетушкой Илкой, которая посулила подыскать молодоженам квартиру. Расходы полагалось взять на себя Франци, а он располагал лишь той суммой, что ссудила ему тетушка Илка из денег Ирен.
Франци было ясно, что даже первого числа ему не расплатиться полностью. Он все острее чувствовал, как увязает в путах. С Ирен об этих долгах они не говорили, да и вообще между собою почти не разговаривали. Былому сообщничеству, обычаю позлословить настал конец. На смену им пришли скованность и стеснение. Стать помолвленными не означало в Гадороше перейти к доверительным или вольным отношениям. Говорить друг другу «ты», обниматься? Упаси боже! Помолвленных стерегла дуэнья, а на «ты» не обращались друг к другу даже супруги. Теперь уже Франци не имел права в одиночку провожать Ирен по вечерам домой, и играть в карты на пару считалось для обрученных не приличествующим. Прижаться плечами, исподтишка коснуться друг друга, — об этом не могло быть и речи. Прежде им вольно было предаваться этим утехам хоть на виду у тетушки Илки, никто не заподозрил бы тут иного, кроме дружеской фамильярности. Но обрученным предписывалось неукоснительное подчинение правилам приличий и соблюдение должной дистанции. Жених и невеста были у всех на виду, каждый жест их становился предметом всеобщего обсуждения.
Так что Франци сидел в компании хмурый и мрачный, воспоминания о былой вольности лишь обостряли ощущение печальной перемены. О том, чтобы приблизиться к Гизи, и мечтать не приходилось, кончились золотые денечки! Франци не оставалось ничего другого, кроме как подсаживаться к картежникам, но и тогда ни одна из барышень не пристраивалась с ним рядом, тепло прижимаясь плечом и щекоча своими локонами. Конечно, можно было довольствоваться соседством Ирен, но и тут подобало держаться на приличествующем расстоянии, не вступать в оживленную беседу, но делать вид, будто «любовь сковала уста» молчанием.
Меж будущими супругами принято обсуждать свое дальнейшее совместное житье-бытье, об устройстве гнездышка они способны толковать до бесконечности, не упуская ни одной подробности, ни одной малейшей детали. У Ирен и Франци все было по-другому. Франци лишь нехотя, поневоле высказывался по поводу их будущего совместного существования, а Ирен все подробности обсуждала с тетушкой Илкой. О каждом своем плане и о принятом ими решении они сообщали Франци с таким видом, будто делали ему подарок.
— Неужели вы нам не благодарны за то, что мы все это продумываем вместо вас?
Франци действительно в какой-то степени был благодарен за то, что его избавили ото всех этих кошмарных забот. Теперь только и было разговоров, что о поисках квартиры да о пожеланиях и претензиях Ирен — будущей хозяйки дома, и Франци, холодея от ужаса, чувствовал, как день ото дня дело принимает все более серьезный оборот. Надо было поговорить с Ирен, по крайней мере хоть раз выговориться, неведомо зачем и как. Но Ирен ничуть не поощряла его к откровенным излияниям. Ирен держалась неприветливо и часто жаловалась на головные боли; она выдохлась, как после огромного напряжения. Все вышло, как она хотела, а теперь ей опостылела эта затея. Ирен давно уже с трудом выдерживала борьбу — борьбу умной девушки против провинциальной тупости. Она понимала, что ум делает ее ненавистной для обывателей городка. Злые языки почем зря треплют ее имя, а она чувствует, как изо дня в день стареет. И впрямь ей стоило немалых усилий одним мастерским приемом заткнуть рты злопыхателям! Она доказала, что стоит ей захотеть, она заполучит и мужа. Но теперь, когда желанная цель достигнута, она не испытывала радости.
Обладание Франци Грубером ничуть не наполнило ее гордостью или удовлетворением. Она презирала своего жениха, считая его недостойной партией, и без обиняков давала ему почувствовать свое презрение. Чем легче удалось его заполучить, тем меньшую ценность представлял он в глазах Ирен. Она почти не разговаривала с ним, высказывала ему свои пожелания в краткой, приказной форме. Франци был всего лишь средством для достижения цели, а цели своей она теперь добилась.
Иногда Ирен, долгими часами не давая себе труда даже взглянуть на Франци, под вечер вдруг бросала ему:
— Проводите меня домой!
И Франци покорно бежал к себе в комнату за шляпой: в ту пору считалось немыслимым человеку господского звания выйти на улицу без шляпы, даже если путь его лежал всего лишь к соседнему дому. Франци был послушен обычаям, равно как и своей невесте. Дни его проходили под знаком покорного послушания — иначе ему бы не снести своего положения. Не следует полагать, будто он чувствовал обидной или тягостной для себя надменно-повелительную манеру Ирен. Напротив, ему было гораздо легче так — в роли механического, слепого орудия. Ирен распоряжалась им. Она диктовала Франци, когда ему прийти к ним с визитом и сколько времени пробыть, какие цветы преподнести мамаше и как вести себя с тем или иным из родичей. А родственников у Ирен был целый город. Франци ничего не приходилось самому делать или решать; он в эти дни, можно сказать, почти и не думал. Для человека, доведенного до крайнего отчаяния, это было единственно возможной линией поведения. Похожее чувство испытывает на первых порах пленник: лишившись свободы, он вместе с тем избавляется и от ответственности и целиком полагается на ход событий.
Хорошо еще, что ему не часто приходилось бывать в доме у невесты, Ирен сама отговаривала его от визитов. Мать все время прихварывала, кроме того, семья жила чересчур скудно, чтобы принимать гостей. Прислугу в доме не держали, и все трапезы проходили, как правило, на кухне, за покрытым клеенкой столом. Ирен всячески стремилась избежать неожиданного визита Франци. Да и к чему, ведь она и так по сути проводит у тетушки Илки весь день! Но на воскресенье Франци получил особо торжественное приглашение к обеду. Стол накрыли в большой комнате, из серванта было извлечено столовое серебро, а с нижних полок буфета бережно вытащен заветный фарфоровый сервиз. К обеду, разумеется, пожаловал дядя Лайош и еще два-три родственника, но не из тех, что запросто вхожи в дом, а почетные гости, украшавшие своим присутствием лишь важные семейные события.
