Перевод Р. Бухараева.

Каждый раз, когда я вспоминаю тот случай, мне становится немного не по себе. А ведь с тех пор прошел уже добрый месяц — дивный летний месяц, когда ты наконец переводишь дыхание после долгой, трудной зимы и начинаешь немного свыкаться с мыслью о спокойной, уединенной работе, которая ждет тебя в маленьком дачном домике на холме, где можно часами не уставая стучать на машинке.

Нет, я должен написать об этом; пожалуй, надо было сразу же написать, тогда, может, не было бы у меня сейчас так тяжело на душе.

Перед дачным сезоном у каждой хозяйки — масса хлопот и проблем. Гувернантка наша нам изменила и отказалась ехать на дачу. Одна приятельница жены посоветовала ей:

— Почему бы тебе не нанять на лето к ребенку бедную девушку из хорошей семьи? Самый надежный, самый дешевый, к тому же испытанный метод. Дай объявление, скажем, по радио или где хочешь. Наверняка найдется девушка, которая рада будет поехать с вами за питание и жилье, за возможность провести лето на лоне природы, на свежем воздухе.

О лето, живительный воздух, сельский обильный стол, поля, лес, холмы! Жене моей вспомнилась юность, лучезарные дни давних летних вакаций, и сердце у нее сжалось, когда она представила бедных девушек из хороших семей, годами лишенных возможности вырваться из нездорового, душного города, где они заперты, словно в тюрьме.

— Прекрасная мысль! Вот только… — Это «вот только» в наши дни часто прячется за прекрасными мыслями. И мудрено ли: дела идут все хуже и хуже, венгерский писатель зарабатывает сейчас куда меньше, чем прежде…

— Собственно… я подумала, этим летом мы обойдемся, пожалуй, и нянькой…

— Полно, милая, ведь так даже гораздо дешевле! Эта девушка согласится жить у вас лишь за питание; оплатишь ей дорогу, места у вас достаточно, выделишь отдельную комнатенку — и весь день в саду. Да она счастлива будет!

Честно сказать, я во все это не очень вникал: дел было и без того по горло. После обеда, с гудящей головой, я ушел к себе в комнату отдохнуть немного: это было в тот самый час, когда радио через все свои демократические рупоры и простые наушники разнесло по огромному городу и по забытой богом стране, прокричало и прошептало в уши сотням и сотням бедных, измученных голодом и жаждой девушек, забывших о том, что такое чистый воздух, коротенькое, в несколько слов, объявление, которое сочинила в соседней комнате моя заботливая, предприимчивая жена.

Я прилег на диван, но в тот же миг зазвонил телефон, это наглое, громогласное домашнее чудище, деспот пештских квартир. Из-за которого мой дом — отнюдь не «моя крепость».

Взволнованный женский голос попросил к аппарату мою жену. Та немедленно догадалась, о чем пойдет речь.

— Как, уже? — воскликнула она, недоверчиво беря трубку. — Еще двух минут не прошло, как прочитали «annonce»[47]. Кто-то прямо от репродуктора бросился к телефону. Ну нет, я не клюну на первую же приманку.

— Будьте добры, приходите, пожалуйста, лично… Нет, я все же сначала хотела бы вас увидеть… — раз десять повторила она в трубку немного досадливым тоном. Ей всегда трудно бывает закончить телефонный разговор, не то чтобы она так уж любила болтать — просто боится выглядеть невежливой с собеседником. А на этот раз собеседник или, вернее, собеседница была на редкость настойчивой: можно было подумать, от того, сколько она успеет рассказать о себе и какое произведет впечатление, зависит вся ее дальнейшая жизнь.

Прийти лично… А вдруг место за это время уже займут?..

Наконец жена попрощалась и положила трубку. Но в ту же минуту телефон зазвонил опять.

— Простите, по радио сейчас сказали… — торопливо заговорил несмелый, но настойчивый голос. Беседа на сей раз была не столь долгой; но едва она кончилась, раздался третий звонок. А за ним — четвертый и пятый. Жена даже не успевала отойти от телефона; а когда она подняла трубку в пятый раз, задребезжал звонок у входной двери.

Перед нами, с трудом переводя дыхание, словно перед этим долго бежала, стояла бледная, миловидная девушка, почти подросток. Она бросала вокруг робкие взгляды и, несмотря на наши приглашающие жесты — жена еще не закончила разговор, — ни за что не хотела присесть.

— Я здесь недалеко живу, услышала вот радио и подумала: схожу сразу, пока никто не опередил, — лепетала она, наивно округляя глаза.

Она не успела закончить фразу: телефон опять затрещал. И тут же раздался новый звонок в прихожей.

Теперь к телефону пошел я: жена занята была с посетительницами. Я дал себе слово обходиться без церемоний. Каждая новая претендентка лишь осложнит нам задачу. Жена вообще с трудом принимает решения в подобных вопросах. Достаточно тех, кто придет сам. Остальным надо беспощадно отказывать. Я попробовал говорить, что место уже занято.

Но звучащие в трубке далекие голоса, исполненные отчаяния и надежды, напрочь лишали меня твердости:

— Ради бога, запишите хотя бы адрес, — умоляли они. — Вдруг все-таки… Мало ли что…

Я решил отпугивать их, суровым голосом осведомляясь, хорошо ли они слышали объявление.

— Это вовсе не должность, мы никакой платы не обещаем.

О да, они прекрасно все слышали, никакой платы.

— Это довольно высоко на горе, далеко от города и, увы, насчет удобств и комфорта не очень…

— О, я в этом смысле нетребовательна, даже буду еще с удовольствием помогать по дому!

Один чиновник, недавно сокращенный с должности, рекомендовал свою дочь: он был особенно подобострастен и говорил особенно умоляюще. Потом позвонил один мой старый знакомый. Я обрадовался: наконец-то можно поговорить о чем-то другом; но оказалось, старый знакомый хотел составить какой-то родственнице протекцию все на ту же «должность».

— Да поймите же, это совсем не должность, речь идет всего только об одном лете, — сказал я, подняв трубку в очередной раз. И по тому, как задрожал в трубке голос моей собеседницы, понял: есть люди, для которых одно лето, целое лето на полном обеспечении — недостижимая, сказочная мечта.

Жена тем временем тоже держала круговую оборону. Звонок на двери все время трещал, в прихожей, меряя друг друга враждебными взглядами, толпились ожидающие своей очереди молодые женщины; несколько человек стояло уже в коридоре. Консьержка внизу вся извелась, наблюдая это странное-паломничество. У жены голова шла кругом. А девушки все шли и шли: красивые и просто привлекательные, скромные и интеллигентные, одетые бедно или изысканно. Иногда даже очень изысканно. Одна кончала монастырскую школу, другая знала несколько языков, у третьей было рекомендательное письмо от какой-то сиятельной особы… И все они обожали детей и природу, и ни у одной из них не было никаких требований насчет комфорта.

Все были счастливы, если могли хотя бы оставить свой адрес или получали разрешение позвонить завтра.

Жена склонялась к тому, чтобы остановиться на самой первой позвонившей нам девушке, но в суматохе не могла собраться с мыслями и отложила решение на следующий день. Правда, тем, кто не очень ей нравился, она, набравшись духу, сообщала, что решение уже принято. Это были душераздирающие сцены. Каждая вторая из отвергнутых разражалась горькими слезами.

— Вот всегда так: вечно я оказываюсь последней, — всхлипывала какая-то белокурая худышка. — Куда ни ткнусь, кругом все уже занято.

Одна девушка протянула моей жене букетик роз — и бесхитростной этой взяткой совсем разжалобила ее. Многие приходили с матерями, а от тех непросто было избавиться. Чаще всего это были настоящие дамы, у которых муж занимал в свое время хорошую должность, но в данный момент пребывал без работы; кое-кто ссылался на общих знакомых. Дочь прекрасно изъясняется по-немецки и по-французски…