Только что я сделал эти распоряжения, как за мной пришел автомобиль, — нужно как можно скорее явиться в штаб: задержаны какие-то казаки.
Оказалось — один офицер и один нижний чин верхами ехали на Дворцовую площадь. Спешившись, офицер подошел ко мне и заявил, что они делегаты от полка донских казаков (не помню 4-го или 14-го). Едут по полномочию собрания полка и с удостоверением от совета казачьих войск в Зимний дворец, чтобы снять оттуда их казачью сотню — таково решение полка. Он просил пропустить их туда, а затем пропустить сотню оттуда, не обезоруживая казаков, ибо они не за Временное правительство и сотня, вызванная туда, осталась там по недоразумению. Я разрешил, и они уехали. Дав инструкцию о пропуске казаков обратно, я на всякий случай сказал командиру роты, бывшей на дворе, не прозевать их проезда и быть настороже.
Действительно, через некоторое время казаки показались по Миллионной, мне сообщили об этом. Офицер наш понял «быть настороже» таким образом, что, скомандовав роте в ружье, вывел всю ее за ворота перед казармой. Это, в соединении с находившейся тут заставой и значительным количеством свободных пока солдат, представляло, несомненно, внушительную картину, о которой казаки могли рассказать у себя в полку. Вероятно, они заметили и пару пулеметов, дежуривших на углу площади. Они проехали шагом, уныло и угрюмо смотря перед собой.
В связи с указаниями тов. Подвойского и полагая, что наступление моряков уже началось, я вывел и Красную гвардию, направив один отряд поменьше к Капелле, другой — к Конюшенной площади. Затем послал приказ прекратить всякое движение посторонних и медленно продвигаться вперед к центру — на охват штаба округа, с правого фланга — на охват Зимнего. Был, вероятно, пятый час дня, может быть, около пяти.
Разведчиц сообщили, что от Морской, Исаакиевской площади и по берегу Невы от Сенатской площади надвигаются большие отряды матросов с броневиками. Движение трамвая с той стороны Невы прекратилось. С левого фланга меня запросили, что делать с трамваями, которые в числе нескольких вагонов скопились перед Полицейским мостом и вызывают скопление толпы. Приехав туда, я увидел довольно большую толпу вышедших из вагонов пассажиров (и собравшихся любопытных зевак), которая выражала неудовольствие на задержку и невозможность попасть на ту сторону Невы. Сначала я было подумал оттеснить толпу к Казанской площади, а вагоны оставить на случай заграждения Невского, но увидел, что это будет нецелесообразно, так как толпа будет еще больше привлечена видом вагонов. Тогда я пошел сам и поручил фельдфебелю обойти вагоновожатых и кондукторов, и мы объяснили им, что сегодня движение трамваев по Невскому в этой части не будет допущено. Вагоновожатые перевели включение на задние моторы, кондуктора прокричали: «Садитесь, сейчас поедем окружным путем», — сигналы прозвонили, и наполняемые вагоны двинулись обратно. Больше сюда трамваи уже не ходили.
С уходом трамваев толпа уменьшилась, однако зевак было еще довольно много. Пришлось выставить роту поперек всего Невского и оттеснить толпу до Казанской площади. В предупреждение новых больших скоплений мы, выставили взвод на углу Конюшенной, который протянул поперек Невского редкую цепь. Солдаты цепи должны были предупреждать публику, что вниз по Невскому нет прохода, и пропускали только живущих в домах этого района. То же делали и патрули павловцев и кексгольмцев, которые по очереди ходили до Казанской площади.
Разведчики без оружия, которые ходили вплоть до Садовой, сообщали, что на Казанской площади и около Михайловской улицы народу немного, но что громадные толпы собираются на углу Садовой и Невского и дальше по Невскому. Особенно толпятся у редакции газеты «Вечернее Время», которая вывешивает плакаты с новостями. Никаких вооруженных нигде не замечено. В разговорах публики толкуют о съезде, о роспуске Государственного совета, но не слышно ничего о вооруженных выступлениях. По-видимому, публика совсем не представляла себе, что делается за завесой оцепления. И газеты не знали.
Смеркалось. На Невском горели огни.
Проехав отсюда через мост и по набережной Мойки, я увидел павловцев, красногвардейцев и моряков, оцепивших штаб и сгрудившихся вблизи подъезда на Гвардейской площади, прикрываясь за стеной штаба от Зимнего дворца, откуда могли стрелять. Но стрельбы не было.
Выйдя из автомобиля, я подошел и спросил, в чем дело и почему нет строя. Кто-то из толпы грубо меня облаял:
— А тебе что за дело? Ты чего суешься!
Но наши меня узнали и сказали:
— Это наш начальник, из военного комитета.
Тогда мне рассказали, что в штаб приезжали уполномоченные для переговоров, которые вошли туда. Потом оттуда вышло все правительство и начальство и много офицеров и штатских и пошли в Зимний для переговоров с министрами. Но оттуда не возвращаются.
— Мы хотим занять штаб.
Я попытался ввести строй. Построилась часть павловцев и рабочие. Никто не знал, какие там силы остались, и эта неизвестность-останавливала, да еще и то, что из Зимнего дворца удобно было бить сюда. Я послал часть павловцев и рабочих к воротам, попытаться туда войти. Они были заперты. Начали стучать. Откуда-то появилась балка, — стали ею таранить. Какие-то нестроевые открыли со двора ворота, и наши бросились туда. Никакой силы там не было. В это время закричали на площади, и матросы, солдаты гуртом бросились в угловой подъезд штаба. Оказалось, что дюжий павловец и несколько матросов с гранатами в руках подошли к двери, полагая, что она закрыта. Но дверь распахнулась, и в вестибюле никого не было. Тогда вошли внутрь — из караулки вышло несколько юнкеров и сказали, что сдаются, что все начальство и охрана перешли во дворец. Вслед за первыми хлынула туда и вся наша братия. Я вошел туда, поднялся по лестнице до первого этажа. Сверху кричали: «Никого нет, ушли!». Я спросил павловского унтер-офицера, почему нет их офицера. Он ответил, что сюда подошли и скопились патрули и заставы, потом подбежали матросы, тоже передовые. Я послал его в Капеллу, чтобы оттуда шел командир со всеми силами и занял штаб, укрыв резервы на дворе, послал ему записку.
На площади было пустынно. У Адмиралтейства, около сада Зимнего дворца, видны были цепи. Я сел в автомобиль и поехал через площадь и Миллионную улицу в наш штаб. По пути меня несколько раз задерживали павловцы и рабочие, но узнавали. Подошедшему командиру я сказал:
— Подходите вплотную. Идут матросы. Штаб занят.
— Штаб занят? Значит, оттуда нет опасности?
— Никакой, Теперь только Зимний.
— А в Зимнем можно двери ломать?
— Ломайте, если закрыты. Попробуйте входить с набережной. Да войдите в контакт с матросами, а то как бы не постреляли друг друга. С набережной есть какой-то дворик, нельзя ли оттуда проникнуть.
В это время послышались выстрелы. От дворца прибежали патрульные сообщить командиру, что стреляют из ворот Зимнего. В ответ послышалась трескотня от Александровского сада.
— Пошлите узнать по набережной. Если матросы штурмуют, то вламывайтесь и вы. Наша центральная колонна во дворе штаба.
Перестрелка скоро утихла. Это только была проба винтовок и… нервов…
Несколько солдат подошли ко мне и сказали, что когда наши проходят по Эрмитажной канавке на набережную, преображенцы, казарма которых как раз находится рядом с Эрмитажем, делают им замечания, чтобы не ходили мимо их казармы, и говорят: «Обходите кругом». Кроме того, они позволяют себе насмешки над красногвардейцами, которые тут проходят. И вообще выражаются: «С кем воюете? С бабами? Порт-Артур берете?» — и т. п.
Я тоже заметил у ворот Преображенского полка группу вооруженных солдат, и в приоткрытые ворота виднелось еще их много. Толпились и в парадном подъезде. Отослав автомобиль в полк с запиской, что я зайду к преображенцам и скоро приду, я вошел в подъезд и поднялся по лестнице. Ни часовые у дверей и никто другой меня не опросил. Увидя комнату полкового комитета, я вошел туда. Она была переполнена, стоял густой табачный дым, все разговаривали друг с другом, с трудом я разыскал председателя комитета, сказал ему, кто я. Он кликнул еще двух-трех товарищей, и им я заявил именем Военно-революционного комитета требование убрать с улицы всех вооруженных солдат, закрыть ворота и никого не выпускать, также закрыть и парадный подъезд и лишь впускать своих.
