— Вам придется проехать в Смольный. Дадим провожатого.

Входит прилично одетый, с портфелем. Конвоир-солдат говорит:

— Товарищ начальник, вот министр.

— Что у вас тут делается? Это безобразие! Меня задержали, я министр Прокопович, еду на заседание правительства.

— Вам придется проехать в Смольный.

Министр Прокопович был взволнован и раздражен:

— Что это такое? Насилие над членом правительства! Это неслыханно, чудовищно! Объясните же, что делается. Кто вы?

Я назвал себя.

— Кто вам дал право задерживать члена правительства? Это самоуправство. Вы тяжело ответите. Я требую, чтоб меня отпустили… Мне спешно нужно на заседание правительства.

— Вы там не будете. Вам придется проехать в Смольный.

— Это невероятно! Вы понесете ответственность… Да понимаете ли вы, что вы делаете?

— Совершенно: это революция. Ваше правительство не существует. Все разговоры бесполезны, — вы поедете в Смольный.

Он вышел с протестами и возгласами.

Вскоре вошел и другой министр:

— Я министр исповеданий Карташов.

Благообразный господин, он был вежлив и не настойчив. Видно было, что он порядком струхнул и без особых разговоров покорился. Привели еще управляющего делами Временного правительства, кажется, Гальперина, еще с кем-то. Он просил, чтоб его отпустили хоть пешком, у него важные дела. Его тоже отправили с конвойным. Мне помнится, что мы были очень вежливы и корректны.

В автомобилях у нас не было недостатка.

Десятка два машин стояли рядами у подъезда под охраной часовых. Некоторые шоферы, правда, протестовали, но мы им предлагали уходить, оставив машину. Другие же, наоборот, поговорив с солдатами, оставались охотно и выполняли поручения с удовольствием. Одного нахального шофера из военного министерства пришлось дежурному офицеру посадить под арест, где он и пробыл часа три, пока не был отпущен.

В дальнейшем задержанных прибывало все больше и больше. Пришлось выделить несколько членов полкового комитета разбираться в документах под руководством тов. Дзениса.

В третьем часу дня доложили, что подошел отряд Красной гвардии. Я велел поскорее пропустить его во двор, чтобы избавить от любопытства публики (хотя ее часовые и отгоняли), собиравшейся время от времени на углу Марсова поля.

Это был отряд Петроградского района под командой немолодого рабочего (он был, — кажется, мастером какого-то завода, имени не помню). Отряд человек в четыреста был хорошо одет; с винтовками на новых ремнях и новыми подсумками он имел вполне военный вид. Я сказал отряду, что теперь речам нет места: он пришел в помощь другим силам — солдатам и морякам, чтоб покончить с Временным правительством, которое пытается оказать сопротивление. Возможно, что придется применить силу. Солдаты-павловцы уже на позиции. Начальник отряда сказал:

— Отвечаю за весь отряд: мы готовы. Дозвольте несколько отдохнуть и напиться воды и ведите нас на позиции.

Я попросил полевой штаб отвести какое-нибудь помещение рабочим, пока они оправятся и напьются. Их провели в помещение маршевых рот, которое пустовало. Сейчас же к ним пришли солдаты, стали угощать их чаем и беседовать.

С приходом рабочих опять возник вопрос об их участии. Некоторые члены полкового комитета приходили ко мне и предлагали:

— Прикажите наступать: мы возьмем штаб и дворец штурмом. Выведем еще роты, весь полк. Мы и без рабочих управимся. Они люди невоенные, могут помешать делу. Пусть будут в резерве.

Пришлось взять категорический тон и заявить, что они тоже военные, из бывших солдат, и будут исполнять то, что им будет поручено: Эти разговоры излишни, ибо вопрос этот мы уже решили в полковом комитете и, кроме того, так приказано Военно-революционным комитетом. О подобных разговорах мне потом сказал и начальник рабочего отряда, которого я успокоил, убедив, что и они и ожидаемые мной выборжцы будут участвовать в операциях. Дело скоро начнется, как только мы войдем в контакт с наступающими моряками, которые пока заняты захватом Мариинского дворца.

Затем прибыл отряд Красной гвардии Выборгского района, начальник которого беспокоился, что они пришли без пулеметов, так как не было указания. Я ответил, что в пулеметах нет нужды, пулеметов в полку достаточно, но применения для них не предвидится, разве только на Марсовом поле в случае нападения с тыла. Но для этого имеется полковая команда, она наготове. Этот отряд также занял помещение маршевых рот.

Улучив минутку, я написал коротенькое донесение Подвойскому в Военно-революционный комитет о том, что у меня все готово и обстоит так-то.

К этому времени обстановка изменилась. Во-первых, наши патрули и секреты поарестовали все юнкерские патрули, так что их охранение стояло только у самой Дворцовой площади. Затем от Зимнего ушла бывшая там юнкерская артиллерийская батарея, которая была пропущена в свое расположение. После ее ухода юнкерское охранение втянулось в штаб и в Зимний, патрули прекратились и площадь опустела, в чем я лично убедился. Таким образом, стало очевидным, что неприятель не полагает (вернее, не может) развивать активные операции и вынужден к пассивной обороне, к отсиживанию за стенами. В нашем полевом штабе, наоборот, было активное настроение и нет-нет кто-нибудь предлагал:

— Давайте ударим на них. Чего ждать!

Но у меня еще не было контакта с Чудновским, который должен был заехать ко мне. Он приехал, должно быть, после трех часов, прямо из Смольного, оживленный, веселый.

— С Мариинским кончено. Все как по-писаному: окружили, поставили броневики, вошли туда и предложили разойтись. Юнкеров разоружили. «Асторию» пока не заняли, но поставили надежный караул и броневик, чтоб никто не выходил до распоряжения… Что там было — в Мариинском!.. Растерянность, паника, представить себе не можете, ушли как в воду опущенные. Протесты? Жалкий лепет: «Покоряемся грубой силе»… Баррикадами мы окружились по всем переулкам. Автомобили все поарестовали, кроме своих, конечно. Совет республики просил дать им хотя бы в автомобилях разъехаться, напоследях так сказать. А матросы им кричали: «Не велики господа, пешком дойдете. Полезно к аппетиту!». Как нравится: «полезно к аппетиту!»? Ну, как у вас?

Я рассказал ему, как у нас обстоит дело.

— Э, вы мало баррикад делаете! Надо больше.

— Да мне негде и делать — река, канал, площадь.

— А вы их подальше в тыл вынесите. Могут пригодиться. Ходят, разные слухи, что могут ударить в тыл ударники или инженерные войска. Послушайтесь моего совета — делайте побольше баррикад.

Я послушался и послал устроить заграждения в Шведском переулке, у церкви Воскресенья и у Прачечного моста, на Фонтанке у Летнего сада; эти пункты мы выбрали вместе. Но проверить исполнение у меня не было времени. Я лично не видел в них особой нужды.

— Теперь вот что. Во-первых, я еду в Зимний парламентером и предъявлю ультиматум. Во-вторых, мне поручено по результатам переговоров, контактировать все наступление. Так что я потом к вам опять заеду через час и тогда уговоримся. В-третьих, к вам идет по Мойке Кексгольмский полк, пусть будет на Мойке в резерве, командир к вам явится. В-четвертых, когда вернусь, будем наступать. Ну, что еще?.. Пожмите мне руку. Еду… Потому Смольный. Потом к вам.

Я дал ему мое донесение и просил передать, когда будет в Смольном.

Вскоре по его отъезде приехал Н. И. Подвойский. Узнав, что был Чудновский и из Зимнего отправится в Смольный, он предложил проехать по нашему фронту до Невского, откуда он направится в Смольный. В это время мне доложили, что привезли пушки, явился офицер и отрапортовал, что в мое распоряжение прибыла полевая полубатарея. Я его направил на Невский к Полицейскому мосту и сказал, что там встречу. После него явилась «связь» от роты, находящейся у Полицейского моста, с запиской от командира — просит явиться на левый фланг, куда прибыла еще одна часть. Посланец сказал об этом и на словах, с тревогой — может быть, это чужая часть? не вышло бы чего?

Мы поехали с Н. И. Подвойским к Невскому. В полевом штабе я просил тов. Дзениса сделать распоряжения, какие понадобятся, а в случае чего прислать за мной автомобиль. У моста я вышел, а Н. И. уехал. Ко мне подошел командир нашей роты с другим — высоким, стройным офицером — и доложил, что прибыл батальон Кексгольмского полка. Офицер заявил, что он прислан для охранения линии Мойки до стыка с нашими частями, причем указания должен получать от меня. Я распорядился нашей полуроте отойти через Невский, соединясь с другой полуротой, а Кексгольмскому полку стать вплоть до моста, выставить заставу, а роты убрать во дворы. Кстати, поручил им заготовить на набережной материал для баррикады, на что офицер сказал, что и тов. Чудновский приказывал ему это. Старшим на участке я назначил командира Павловской роты, через которого кексгольмцы будут получать приказания. Тут подъехали наши орудия. Я приказал поставить их на самом мосту: одно — дулом к Садовой, другое — дулом к Александровскому саду. На вопрос командира полубатареи, какое ему будет задание, — причем он указал на то, что артиллерии тут действовать затруднительно, близко дома, — я объяснил, что действовать ему придется в самом крайнем случае, если будет нападение больших масс с той или другой стороны. Тогда ему надлежит бить в упор по приказу моему или начальника участка. Если есть холостые, то сначала дать холостые, предупредительные выстрелы. Холостых снарядов оказалось две очереди. Начальнику участка, присутствовавшему тут же, я приказал прекратить движение по Невскому в сторону Зимнего, пропуская лишь трамваи в обе стороны, поскольку еще не закрыт Дворцовый мост, выслать патрули до Казанского собора и безоружных разведчиков высылать до Садовой. На случай быстрого сообщения, дал ему автомобиль, написав в полевой штаб записку, с которой направился фельдфебель, член полкового комитета, большевик, ему было поручено состоять при командире.