Пока удаляется группа Шрейдера, тов. Дашкевич объясняет мне, что штаб и военное министерство уже заняты нами, что тов. Подвойский уже там; Зимний дворец уже окружен и ожидается с минуты на минуту его сдача. Жмем друг другу руки, смеемся над делегатами. Проходит несколько минут, и Шрейдер со своей делегацией возвращается обратно. Смущенный и еще более жалкий, он снова лепечет о благой цели своего посредничества и о том, что теперь они видят свое бессилие что-нибудь сделать.

«Да, — говорит он, — мы признаем, что попытка наша безуспешна. Нам не удалось пройти к Зимнему дворцу. Всякая попытка выйти на площадь встречается обстрелом с площади от памятника-колонны, несмотря на то, что мы давали всяческие знаки белыми платками о желании переговоров и посредничества во имя мира».

Шрейдер, однако, лицемерно бормочет о своих благих намерениях:

«Делегация сделала все, что могла. Делегация снимает с себя ответственность. Делегация вынуждена возвратиться обратно, сообщить думе о своем бессилии в деле посредничества…»

Садимся снова в автомобиль и приезжаем к Городской думе.

Мне пришлось в этот момент ненадолго заглянуть в думу для того, чтобы передать в Военно-революционный комитет сообщение о результатах, вернее о безрезультатности поездки. Я вошел в помещение думы вместе с неудачливыми делегатами, на которых набросилась с жадным любопытством толпа думцев, без конца, но и без всякого толку в этот вечер и ночь заседавших и обсуждавших положение в Петрограде.

Кое-кто из них встречался мне раньше. И теперь, в общем гуле, я еще разбирал знакомые голоса с какими-то не то восклицаниями, не то проклятиями. Глазами, полными ненависти, они провожали меня, проходившего мимо них к телефону. Мне нужны были только одна-две минуты, чтобы сообщить дежурному Военно-революционного комитета о моей поездке с неудачливыми «посредниками». Затем я снова отправился в Смольный, где в Октябрьские дни многие из нас дневали и ночевали и где все более разворачивалась кипучая боевая работа.

Когда я вернулся в Смольный, Октябрьское восстание уже прошло через высшую точку своего подъема. Судьба Зимнего дворца уже была решена. «Аврора» крепко ухнула из пушки, и Зимний сдался. Смольный торжествовал победу.

День Петроградского Совета, 22 октября 1917 года — день мирной демонстрации, собирания пролетарских сил вокруг Совета. Развязка ожесточенной классовой борьбы приближается.

В недрах большевистской партии предрешено восстание — за власть Советов.

Десятки митингов в рабочих кварталах. Пролетарская почва подготовлена предшествующей длительной, неутомимой подготовкой.

Пролетарии и пролетарки, солдаты и матросы, рабочая молодежь с энтузиазмом широкой лавиной устремляются на эти митинги.

Дни 24–25 октября. Неутомимая массовая подготовка, непосредственное собирание вооруженных пролетарских сил; распределение их по опорным пунктам в рабочих районах. Лихорадочное формирование пролетарских красногвардейских отрядов, снабжение их оружием, — артсклады в большевистских руках.

В Смольном, в Военно-революционном комитете — в штабе надвигающегося восстания — беспрерывные людские потоки.

Целый ряд партийных товарищей из большевистской «военки» получают в свое боевое руководство войсковые части петроградского гарнизона, комиссары и уполномоченные Военно-революционного, комитета во главе боевых частей занимают крупнейшие правительственные учреждения города.

Но Временное правительство, при всей его дряблости, в последний момент тоже не дремлет и подтягивает к столице из окрестных гарнизонов свои надежные юнкерские силы.

 К вечеру 24 октября отправляюсь с боевой задачей в Павловский гвардейский полк. Это наш большевистский полк.

Не раз из его рядов вырывались нетерпение и недоумение на медлительность развивающихся революционных событий, на большую, осторожность большевиков. Приходилось сдерживать, взывать к их революционному сознанию.

Я — в Павловских казармах, вблизи Зимнего дворца, где группируется Временное правительство.

В казармах — настороже, бодрствуют… Полк охраняется своими патрулями, часовыми… Командного состава — офицерства — в комитете не видать; говорят — в предчувствии «неладного» оно панически скучилось в Офицерском Собрании.

Здесь же, среди солдатских вожаков, свои ребята. Понимают друг друга с жеста, с полуслова, с намека…

Патрули зорко следят за уличным движением, за поздними пешеходами.

Пытливый солдатский взор остро пронизывает ночную тьму вдоль по Миллионной улице, в сторону Зимнего дворца, чуткий слух старается уловить мельчайшие уличные звуки.

Чу! Шипение автомобиля…

— Стой! Кто там?

Солдатский патруль быстро берет на изготовку.

Автомобиль с одиноким пассажиром задержан.

— Я — министр… Прокопович…

Вызывают меня на улицу, выясняем: действительно Прокопович!

Что делать с ним? Сносимся со Смольным.

Передают: везти в Смольный.

Торжественно везем первый трофей.

Пленник-министр негодует.

Арест это или временное задержание на предмет выяснения? Никто еще не смог бы на это дать окончательного ответа.

В Смольном, в нижнем коридоре, в одной из комнат беспрерывно заседая ЦК нашей партии.

«Прокоповича отпустить! Еще не настал решительный момент!»

Мы еще благодушествовали.

Прокоповича выпустили, прекратили аресты уходивших из дворца…

Также патрули пропустили, вернее выпустили, и эскортируемого казачьим отрядом Керенского, лишь в стороне наблюдая его «проезд».

В такой пассивной бдительности прошла вся ночь.

Солдаты спали, не раздеваясь, с винтовками и патронами, на, убогих нарах. Мы же в комитете, заспанные, просидели или провалялись на рваных и поломанных стульях весь остаток тревожной ночи…

Собираем по полку свежую утреннюю информацию. Пока все спокойно. Город в тревоге приступает к повседневным занятиям. В районе Зимнего пока ничего особо подозрительного, разве лишь подтянулись из Ораниенбаума, Петергофа, Гатчины преданные Временному правительству юнкера.

Беспрерывно в полк поступают распоряжения из Смольного: подготовительные распоряжения.

Днем предлагается привести полк в боевую готовность. Дана задача обложить Зимний дворец в районе Зимней канавки, от Невы до Мойки.

Здесь павловцы, за ними в резерве не совсем надежные преображенцы.

Соседи наши справа — гарнизон Петропавловской крепости — готовятся к удару в лоб Зимнему дворцу; там наши большевики — офицеры Сахаров, Куделько, Тарасов-Родионов устанавливают на верках крепости пулеметы Кольта 2-го пулеметного полка; примитивно устанавливаются орудия на еще зеленеющем мыске крепости. С ними — живая связь, беспрерывная. Ждем в сумерках боевого красного фонаря на сигнальной вышке крепости.

Слева — кексгольмцы — по Мойке, выдвинувшись по Морской к Главному штабу, по Невскому, к Александровскому саду. С ними товарищи: Еремеев и Подвойский. А дальше, район Александровского сада и Адмиралтейства обложили балтийские моряки.

Временное правительство в Зимнем дворце, как в мышеловке.

Знаем, что на Невском, угол Мойки, стоит противозенитная автобатарея.

У Александровского сада, на Невском, на стыке, имеется автоброневой отряд.

На Неве, к Николаевскому мосту, выдвинулась «Аврора».

Такова, как говорится, диспозиция.

Уже застава Павловского полка выдвинулась к Зимней канавке.

Быстро обхожу по казармам роту за ротой павловцев. Солдаты в полной боевой готовности томительно ждут. Во главе рот не офицерство, а низший командный состав — унтер-офицеры.

— Товарищи! За власть Советов! Идем свергать буржуазное Временное правительство!

Уже впереди тревожно выделяются из напряженности молчания отдельные выстрелы…

Что ждет нас впереди?!

Враждебные силы, думается, большого сопротивления не окажут: они ничтожны да и потрясены, запертые в своей ловушке. Уверенность в нашей победе окрыляет нас!..