Приблизительно в это время и началось фактическое наступление с перестрелкой. Осаждали мы и наступали чрезвычайно беспорядочно.

Приблизительно в седьмом часу, когда во дворце уже были представители Ревкома, тт. Дашкевич и Чудновский, мы получили через вышедшего казака — парламентера сообщение, что казачья роты не хотят более продолжать оставаться во дворце, что они сознают, что введены туда обманом, и хотят уйти, но просят не позорить их и выпустить с оружием. Мы колебались, не доверяя вполне уверениям парламентера; мы сомневались, не хотят ли нам устроить обход с тыла. Решили все-таки выпустить. Казаки выходили по набережной. В ближайшем переулке был спрятан броневик, который лишь только ряды казаков прошли мимо, был направлен вслед за ними до самых казарм казачьего полка, находившихся недалеко от казарм павловцев. Когда казаки уходили из дворца, осаждающие кричали женскому батальону, предлагая сдаваться, но оттуда в ответ раздались крики: «Умрем, но не сдадимся».

В восемь часов вечера под напором и обстрелом окружающих защитники Временного правительства вынуждены были уйти из здания штаба округа в Зимний дворец, и я во главе 12–15 товарищей вбежал в здание. Наверху мы застали нескольких юнкеров, торопившихся снять телефоны. Минут через пять начался усиленный обстрел здания. Юнкера сбили наших солдат, находившихся внизу у входа в здание со стороны певческой капеллы, но у них уже не хватило сил снова занять здание; притом это было сопряжено с большим риском быть разгромленными наступавшими солдатами и красногвардейцами, которые уже совсем близко придвинулись к площади. Юнкера все стянулись в Зимний дворец.

Как выяснилось впоследствии, сдача здания штаба и все теснее и теснее смыкавшееся кольцо осаждавших оказали большое деморализующее влияние на юнкеров; из боязни быть расстрелянными, если действительно придется сдаться, — а это всем, казалось неминуемым, — многие начали колебаться. Началось понемногу занятие самого дворца. Первыми ворвались во дворец через окна со стороны Эрмитажа матросы и павловцы. В комнатах дворца происходили стычки с юнкерами, но понемногу одна за другой они освобождались атакующими. Юнкеров оттеснили к главному входу. Иногда это достигалось простым напором, а иногда и брошенной из комнаты в комнату ручной гранатой или выстрелами. Тут храбрость женского батальона и юнкеров упала до надежд на милость победителей. Женский батальон сдался в полном составе, числом, кажется, 141 человек. По разоружении он был направлен в казармы Гренадерского полка на Васильевский остров, ибо бои во дворце продолжались. Одна за другой начали сдаваться и школы, складывая оружие. Они размещались все в казармах Павловского полка на положении арестованных, ожидая утра.

Вместе с первыми, вошедшими во дворец по сдаче юнкеров у главного подъезда, был и представитель Ревкома тов. Антонов-Овсеенко, приехавший со специальной миссией арестовать само Временное правительство. Тут же на Дворцовой площади были и другие члены Ревкома. Срочно нужно было озаботиться приведением в порядок разбросанных частей.

Тем временем правительство уже было арестовано. Стали выводить. Почти все члены были налицо, за исключением Керенского. Кишкин, перелезая под конвоем матросов через юнкерские баррикады, с разбегающимися, видимо от страха, глазами, споткнулся и упал руками на мостовую, ногами повис на дровяной стапели. Маленькую кучку окружила тысячная толпа. Со всех сторон — угрозы, крики, требования расстрелять на месте. Некоторые особенно настойчиво требуют немедленной расправы. Охраняющие матросы успокаивают взволнованных министров. Помню хорошо — Терещенко очень слабым, дрожащим голосом говорит, обращаясь неуверенно к успокаивающим: «Я верю… я верю, что вы нам ничего плохого не сделаете…» А в голосе звучит нота страха.

Повели в Петропавловскую крепость. Ведет процессию тов. Антонов-Овсеенко по Миллионной. Тысячная масса повалила вслед. Угрозы продолжаются. Где-то в стороне Невского, на темной площади, раздается несколько выстрелов — случайные ли, провокационные ли, никто не знает. Толпа остановила против Эрмитажа конвой и всю процессию, и уже более настоятельно раздались требования расправы. С трудом конвой справляется, охраняя арестованных. Влияет лишь присутствие члена Ревкома. Чтобы избавиться от части сопровождающих, выводят арестованных на набережную, по ней до Троицкого моста и дальше в крепость. Толпа следует с непрерывным, глухим гулом.

На Дворцовой площади устанавливается порядок. Расставляются караулы. На караул становится Кексгольмский полк. К утру части расходятся по казармам, отряды Красной гвардии по районам, зрители по домам.

У всех мысль одна: «Власть взята, а как-то пойдет дальше?».

Со времени так называемого предпарламента политическая ситуация совершенно выяснилась: большевики не соглашались ни на какие компромиссы и в сущности объявили открытую борьбу правительству Керенского.

Мы очень мало скрывали наши намерения. Помню, и лично мне приходилось выступать на фабриках и в казармах, и с полного одобрения нашей организации прямо заявлять перед лицом народа, что близок тот день, когда мы потребуем от правительства убраться и, если оно требования этого не исполнит, — уберем его сами.

Мы были уверены, что II съезд Советов даст нам большинство и что лозунг «Вся власть Советам» уже не впадет ни в какие противоречия с лозунгом «Диктатура пролетариата» через его авангардную партию — коммунистов. Съезд же Советов был определен на конец октября, поэтому и срок вооруженного восстания был более или менее предрешен. Целый ряд обстоятельств, однако, еще точнее фиксировал момент взрыва. Надо сказать, что в партии было не мало элементов, опасавшихся прогадать, выступив преждевременно; я помню, например, собрание ответственных работников разных фракций, на котором большинство выражало опасения в недостаточной зрелости революционного настроения масс.

Нам было, однако, известно, что из своего изгнания Владимир Ильич торопит и, наоборот, боится упустить момент. Правительство Керенского проявляло слабость и растерянность, но не могло не видеть нескрываемых приготовлений к перевороту. Его действия накануне великого дня — попытка развести мосты, мобилизовать наиболее верные себе военные части, разогнать или арестовать Революционный комитет — послужили сигналом к началу наших действий. Можно сказать с уверенностью, что если бы Октябрьская революция не вспыхнула, — буржуазно-меньшевистское правительство пошло бы на все, вплоть до сдачи Петрограда немецким войскам. Эвакуация ценностей из Петрограда, вплоть до эвакуации важнейших заводов, — и все это в спешном и несколько комическом порядке, — была уже объявлена правительством Керенского.

Петроградский пролетариат и гарнизон восстали, таким образом, не только для того, чтобы начать всероссийскую революцию, но и для того, чтобы защитить себя от непосредственной опасности. В ответ на «решительные действия» правительства Керенского большевистский Революционный комитет привел в действие свои силы. И что же оказалось? Некоторые думали, что в Петрограде окажется два равноавторитетных правительства, борющихся между собой. Ничего подобного. Оказалось, что правительством по существу уже стал Революционный комитет. Силы, восставшие на защиту правительства Керенского, были абсолютно ничтожны и уже к вечеру стянулись в Зимнем дворце, единственном пункте, оставшемся в руках буржуазного правительства.

Революционный комитет всячески стремился к бескровному перевороту. Поскольку на нашей стороне оказался такой гигантский перевес — цель эта являлась естественной и вполне достижимой. В отличие от переворота в Москве, переворот в нынешнем Ленинграде прошел почти без кровопролития. Самое взятие Зимнего дворца сопровождалось перестрелкой, но, раненые были только с нашей стороны.

Курьезнее всего, что правительство Керенского нашло себе защиту, главным образом, в женщинах и детях, в буквальном смысле слова. Зимний дворец защищал «бабий батальон» и некоторое количество юнцов-юнкеров. Это еще более побуждало к гуманным формам борьбы.