Для установления взаимодействия между судами и крепостью я поехал на «Аврору», где сговорился относительно сигнализации, по которой открывать огонь. Предположено было, что «Аврора» будет стрелять холостыми из шестидюймовых орудий. Боевой огонь откроют миноносцы, вошедшие в Неву в числе двух.

Кронштадтцы запоздали, прибыв только в 7 часов вечера. Пришло известие, что штаб Петроградского округа сдается. Я поехал на автомобиле в штаб округа. Пробиваться в штаб пришлось под перекрестными выстрелами из Зимнего дворца и с площади. В штабе имелось несколько солдат, повсюду валялись разбитые ящики из-под патронов и пулеметных лент. Несколько штабных офицеров, в конец перепуганных, робко жались по углам. Я велел собрать их в одну комнату, поставил караул и вышел к Зимнему дворцу, у которого шла перестрелка. К 9 часам вечера открылась, наконец, артиллерийская стрельба с крепости, с «Авроры»; и из-под арки у Главного штаба юнкерский броневик временами поливал Миллионную улицу, по которой шла атака Зимнего дворца Преображенским полком и Красной гвардией. Вообще вся атака дворца носила к этому времени совершенно беспорядочный характер, но число защитников Временного правительства быстро редело. Ушла казачья сотня, за ней орудия Михайловского училища. Когда же открылся артиллерийский обстрел дворца, начали сдаваться и юнкера, бывшие во дворце. Сдался женский ударный батальон. Сдавшиеся складывали оружие на тротуар и отправлялись по Миллионной в казармы полков. Для переговоров с юнкерами о сдаче к ним ходил тов. Чудновский, бывший комиссар гвардейских полков. Он было договорился с юнкерами о пропуске их с оружием из Зимнего, но этот договор был мною отменен, и юнкера должны были сложить оружие. Два или три раза небольшими группами атакующие протирались в покои Зимнего дворца, но вынуждены были отступать, причем некоторые из них были захвачены юнкерами в плен. Наконец, когда удалось выяснить, что юнкеров остается уже немного, мы с Чудновским повели атакующих внутрь дворца. Юнкера при нашем входе сопротивления уже не оказали, и мы свободно проникли в глубь дворца в поисках Временного правительства. В одной из комнат нам встретился Пальчинский.

— Вы не знаете, — заявил он нам, — что состоялось соглашение партий и что представители Городской думы с Прокоповичем во главе с красными фонарями идут к Зимнему дворцу для прекращения его осады?

— Где Временное правительство? — спросили мы Пальчинского в ответ. Он указал куда-то в сторону. В это время раздались крики:

— Здесь, здесь…

Но это кто-то из толпы навел нас на ложный след. Мы повернули скоро назад и через комнату, где нас встречал Пальчинский, вступили в обширный покой, среди которого несколько юнкеров стояли с ружьями наготове. Оставив толпу у дверей, мы с Чудновским прошли, подняв руки, к юнкерам и предложили им сдаться. Они после некоторого колебания передали нам винтовки. У двери направо — опять юнкера в боевой форме и тут же вертлявый Пальчинский. Он выскакивает нам навстречу. О чем-то старается нас предупредить, но Чудновский хватает его за рукав, отталкивает к толпе атакующих, крича:

— Я арестовал генерал-губернатора Петрограда!

Юнкера колеблются, но, наконец, после наших убеждений в тщетности сопротивления кладут оружие.

В следующей комнате мы находим целую группу людей, изображавших Временное правительство. Они сидят за столом и сливаются в одно серо-бледное трепетное пятно.

— Именем Военно-революционного комитета объявляю вас арестованными! — заявляю я им.

Бывшие министры сдают имевшиеся при них бумаги и оружие. С трудом устанавливаю около них стражу. Мне помогают матросы. Они вышвыривают из комнаты некоторых подозрительных субъектов. Чудновский составляет список арестованных, который подписываем мы с ним. Всего министров — 16 человек. Все налицо, кроме Керенского. Он, по сообщению кого-то из членов бывшего Временного правительства, уехал еще в 11 часов утра из Петрограда. Это сообщение вызывает в толпе яростные крики по адресу Керенского. Раздаются крики:

— Немедленно расстрелять всех членов Временного правительства!..

Только присутствие наше и выдержанных партийных матросов спасает бывших министров от расправы.

Остается доставить «правительство» в Петропавловскую крепость. Автомобиля не оказывается. Приходится вести министров пешком. Оставляя Чудновского комиссаром дворца, я организую вывод пленных.

Уже два часа ночи. Министров окружает отобранная мною команда, человек в 50 матросов и красногвардейцев. Выходим из дворца в тьму площади.

Вдруг из противоположного ее конца раздаются выстрелы. Конвой сразу расстраивается. Проходит несколько минут, пока удается восстановить порядок, но уже пяти министров недосчитываю.

— Чего смотреть? Приколоть их всех, а то все сбегут! — слышны крики со всех сторон.

Толпа напирает, но конвой держится крепко и энергично проталкивает, прохожих на набережную, где народу сравнительно мало. Быстрым шагом проходим путь до Троицкого моста, вступаем на мост. В это время видим автомобиль, несущийся прямо на нас.

— Стой, стой…

Автомобиль останавливается, и кто-то из него открывает стрельбу. Министры и стража бросаются наземь. Поднимается ответная стрельба. С противоположного конца моста также раздаются выстрелы: очевидно, рабочая гвардия тоже вступает в бой. Я бросаюсь к автомобилю, крича:

— Свои, свои…

Матросы артистически ругаются, и, наконец, дело выясняется: действительно, все свои. Бедному шоферу чуть не наломали бока. Подходим к Петропавловской крепости. Тут у ворот автомобиль с пятью отбившимися министрами и приведшей их стражей.

Итак, все Временное правительство, кроме Керенского, снова налицо. Министры введены в крепостной гарнизонный клуб. Они отдышались, чувствуют себя в безопасности, лица приобретают индивидуальные оттенки. Все живехоньки, только у Терещенко где-то шишка от контузии. Составляю протокол. Никитин передает мне какие-то бумаги.

— Это получено от Украинской центральной рады. Теперь уже это вам придется распутывать.

— Распутаем, — отвечаю я уверенно.

Министров отправляю по камерам.

Я еду в Смольный с докладом.

Около одиннадцати часов утра поезд наконец подошел к платформе пассажирской станции Петроград-1 (Николаевский вокзал). Публика, суетливо толкаясь, высыпала из вагонов и устремлялась к выходу. В числе других был и я.

Вагонные разговоры и сетования обывателей на большевиков и их тактику, как жужжание назойливого комара, утомили мой слух, и я был искренно рад возможности оставить вагон. Выйдя из вокзала, я торопливо зашагал прямо в Смольный — резиденцию большевистского Петроградского Совета и Военно-революционного комитета. Всего три дня прошло с тех пор, как я выехал из Петрограда в Москву, но эти три дня — громадный срок, когда события развертываются с такой молниеносной быстротой. С понятным желанием сократить путь, я торопливо шагал по Суворовскому. Вот наконец и Смольный. Бросается в глаза особое оживление. Туда и обратно идут по одному и группами рабочие и солдаты. Мелькают знакомые лица. Вхожу в ограду. Здесь, грозно насупившись, стоят седые броневики; шоферы хлопочут возле них; кое-где кучки рабочих и солдат о чем-то оживленно беседуют, и некоторые из них имеют при себе оружие. Поднимаюсь по лестнице в третий этаж. На глаза попадается тов. Садовский. Обыкновенно крайне молчаливый и флегматичный, он сегодня изменил себе: оживлен, энергично жестикулирует, что-то доказывает своему собеседнику. Увидя меня, улыбается и бросает: «Где это вы запропали, идите скорее в Военно-революционный комитет, там вы нужны». Спешу в 79-ю комнату. Тут собрались тт. Мехоношин, Еремеев, Подвойский и др. Последний подходит ко мне и, взяв меня под руку, отводит в сторону. Говорит быстро и отрывисто: видно, что дела у него больше, чем времени (в такие моменты всегда так бывает). Несколько раз нас перебивают, и Подвойский уходит для дачи распоряжений. Кратко и сжато узнаю от него о положении. За время моего отсутствия накопилось еще больше революционной энергии в массах. Сдерживать солдат и рабочих от выступления стало почти невозможно. Нужно было возглавить движение и ввести его в организованные рамки: повести борьбу против правительства Керенского так, чтобы с наименьшими потерями для пролетарских масс одержать победу и передать власть в руки рабоче-крестьянского правительства. ЦК решил действовать в этом направлении.