— Милт, кто такая эта Стефани Стоунхэм, с которой меня посадили?

— Ты что, не знаешь?

— Не знаю. Вижу, что при больших деньгах. И очень хороша.

— Это дочь Д. Л. Стоунхэма.

— А это кто?

— То, что называется «акула Уолл-стрит», один из самых богатых людей страны.

— Так, значит, она в самом деле летит на Лонг-Айленд?

— Дэнни был ошеломлен.

— А почему бы и нет, раз там живет ее отец?

— И будет обедать с принцессой Маргарет?

— Вполне вероятно.

Дэнни всегда гордился тем, что сразу умеет расслышать ложь в словах собеседника. И вот вам, пожалуйста, — не поверил чистой правде.

Он стал озираться по сторонам, но ее нигде не было. Гости уже разъезжались. Может быть, кто-нибудь другой предложил подвезти ее? Тут его слегка дернули за рукав:

— Вы собирались бросить меня на произвол судьбы?

Перед ним стояла улыбающаяся Стефани — она показалась ему еще красивей, чем прежде.

— Что вы! Я договаривался с тем, кто нас отвезет, — и показал на Милтона.

— Привет, — сказал тот, пожимая ей руку. — Я агент этого блистательного юного дарования. Дела его идут так успешно, что вечерами я подрабатываю еще и шофером, — и он зашелся своим кудахтающим смехом.

Когда сели в машину, Дэнни заметил, что Сара внимательно разглядывает шифоновое платье Стефани — изысканно простое, классически строгое и дьявольски шикарное, — так разительно отличавшееся от ее собственного аляповатого туалета с топорщившимися на обширной груди кружевами.

Милтон был в отличном настроении и не умолкал ни на минуту, не давая Дэнни перемолвиться со своей спутницей хотя бы словом.

— А этот знаете? — Милтон хохотал, еще не успев начать рассказывать. — Решил один пьяный заняться подледным ловом. Продолбил лунку, опустил леску, сидит и ждет. Вдруг слышит громовой голос, — он заговорил громкий, натужным басом: «Здесь рыбы нет!» — и обернулся посмотреть, как воспринимают анекдот на заднем сиденьи.

— Милт, я тебя умоляю, следи за дорогой, — сказала Сара, слышавшая эту историю много раз.

— Ну вот, — продолжал неугомонный рассказчик, — он, значит, встает, переходит на другое место, снова вертит лунку и снова слышит голос: «Здесь рыбы нет!» И так — несколько раз. Потом поднимает голову и спрашивает: «А кто это со мной говорит?» А голос отвечает: «Тренер по фигурному катанию!»

Милт судорожно задергался от смеха, и Сара на всякий случай положила руку на руль.

— Чтоб ты был Боб Хоуп — так нет, — сказала она.

Но Стефани расхохоталась еще громче и веселей, чем Милт. Дэнни понравилось, что она ведет себя так раскованно и естественно. Когда понеслись по Родео-драйв к отелю «Беверли Уилшир», он отважился слегка прижаться бедром к ее бедру. Она ничего на это не сказала, но и не отодвинулась. У дверей отеля он пожелал ей спокойной ночи и галантно поцеловал руку.

— Вижу, мои уроки пошли тебе на пользу, — закудахтал Милт, когда он вернулся в машину.

— Милт, и Казанова из тебя — тоже никакой, — вздохнула Сара.

Наутро Дэнни первым делом отправился в цветочный магазин и послал Стефани букет белых роз, приложив к ним записку:

После чего отправился в кабинет Милта Шульца, недавно заново отделанный Сарой в восточном вкусе (даже шахматы были китайские, а фотография очередной старлетки висела на стене в бамбуковой рамочке).

— Не могу ее забыть, — признался он Милту, глядя, как внизу течет поток автомобилей.

— А придется. Джи-Эл — не только ее папаша, но и всем известный сукин сын. Он тебя близко к ней не подпустит.

— Что ты имеешь в виду?

Милт поскреб свою бородку.

— Да все же знают эту историю! Его отец лежал в больнице при смерти. Все состояние перевел на Джи-Эл. А потом взял да и выздоровел! И что ты думаешь — тот отдал деньги?! Даже не подумал! И старик, оставшись без гроша, все же умер — с горя. Вот я тебя и спрашиваю: как еще назвать такого человека?

— Да что мне за дело до него? Меня интересует Стефани. Когда она возвращается?

— Понятия не имею.

В эту минуту в кабинет вошла секретарша:

— Мистер Шульц… «ЭЙС-ФИЛМЗ» прислала нам документы для мистера Деннисона.

Милтон, расплывшись в улыбке, схватил бумаги, похлопал ладонью по сиденью дивана, приглашая Дэнни сесть рядом. Они быстро просмотрели контракты на его шестую картину — это была переделка шекспировской комедии «Много шума из ничего».

Пухлый палец Милта ткнул в одну из граф договора — Дэнни увидел, что гонорар его значительно увеличился.

— Теперь хватит и на бассейн, и на теннисный корт, — самодовольно сказал Милт и перевернул страницу. — А погляди-ка сюда: в первый раз в титрах будет «Фильм Дэниела Деннисона», а уже потом название. Сделайте еще несколько экземпляров, — приказал он секретарше, — мистер Деннисон окантует этот контракт и повесит на стенку.

Когда секретарша вышла из кабинета, Дэнни закрыл лицо руками.

— Я горд тем, Дэнни, что мне все это удалось из них выбить. А ты что, не рад?

— Да нет, старина, я рад и очень тебе признателен… Но знаешь, «Много шума из ничего» — так можно озаглавить всю мою жизнь. Мне платят большие деньги за пустышки, за ленты, в которых нет ничего. И дела никому до этого нет.

— Неправда, Дэнни, люди ходят на твои фильмы, они им нравятся, на два часа они забывают все свои неприятности, и это очень важно…

— Ах, Милт, ты не понимаешь…

— Не дури, Дэнни… — Милт обнял его за плечи. — Тысячи людей мечтали бы оказаться на твоем месте, зарабатывать так, как ты зарабатываешь, и обладать твоим талантом. И хотел бы я посмотреть, что сумели бы сделать из такого дерьма, с которым ты имеешь дело, Казан или Уайлдер!

— То-то и оно, Милт. А мне хочется сделать ленту, которая бы что-нибудь значила и о чем-нибудь говорила…

— Так, пошло по кругу… Значит, искусством желаете заняться, а не ремесленными штучками-дрючками? Может, ты собираешься экранизировать ту древнюю пьесу… как ее?.. ну, про добрые дела? А что? Чем плохо? Сюжета нет, характеров нет, играть нечего, одна сплошная проповедь.

— Напрасно смеешься. Просто я еще не имею права поставить такой фильм. Пока еще не имею. Но я нутром чувствую — это было бы послание ко всему человечеству!..

Милтон в изнеможении откинулся на спинку дивана.

— Опять Кафка.

— Что?

— Понимаешь, у меня был клиент, даровитый режиссер, — Милт сел попрямей. — Тоже с закидонами. Хотел снять фильм по рассказам Кафки. Я тогда еще был сопляк, дал себя уговорить. Ну, снял он свое кино. Полный провал.

— А о чем кино?

— О евреях. Помнишь, я тогда еще, в первую нашу встречу, тебе сказал, что это не тема. Публику на нее не соберешь! Этот парень тоже все носился с идеей послания всему человечеству. Кончилось все пшиком. Я тебя хочу от этого предостеречь.

— Пшик — это то, что я сейчас делаю. А я хочу снимать кино! И вовсе необязательно на еврейскую тему…

— Дэнни, я не буду с тобой спорить. Прошу только — забудь пока об этом. Ладно?

Но забыть об этом Дэнни мог только, начав думать о Стефани, о ее длинной стройной шее, о прядях золотых волос, падающих на голые плечи, о той минуте, когда ее дымчатые глаза встретили его взгляд. Стефани дала о себе знать через неделю.

Когда часов в одиннадцать он вернулся со студии, то обнаружил под дверью записку:

Она прислала записку с посыльным или была здесь сама? Дэнни не мог в это поверить. Он взглянул на часы. Не поздно ли звонить? Надо рискнуть.

— Да? — он узнал бы этот голос из тысячи.

— Простите за поздний звонок, но… — Начал он.

Она перебила его:

— Нет, нет, нисколько не поздно, приходите.

Дэнни, несколько удивленный этим приглашением, быстро побрился, надел легкие светлые брюки и рубашку «оксфорд» и поехал в «Беверли Уилшир».