— Дэнни, а ты помнишь своих родителей? — спросил он однажды.

— Я не хочу об этом говорить, — оборвал его тот.

По воскресеньям, после этой тяжелой процедуры, Роя мучили кошмары, и он писался во сне. За это в приюте сурово наказывали: провинившегося оставляли без обеда, и, пока его товарищи дружно стучали ложками, он стоял в углу с плакатиком на груди, рассказывающим о его прегрешении. Дэнни уже несколько раз похищал из кладовой чистое белье и перестилал постель Роя, чтобы сестра Мария-Тереза не заметила происшествия. Грязные простыни прятали под матрас, а потом сдавали в прачечную вместе с остальным бельем.

Однажды Дэнни разбудил шепот Роя:

— Дэнни, опять…

— Ах, чтоб тебя… — Дэнни, еще не проснувшись толком, побрел в кладовую и обмер — ни одной чистой простыни! Он вернулся в спальню, снял простыню со своей кровати и постелил ее на кровать Роя.

— Тебе попадет… — заскулил тот.

— Спи давай, — буркнул Дэнни, ища на влажной простыне местечко посуше. — Я без обеда обойдусь как-нибудь, а тебя и так ветром шатает.

Уже засыпая, он услышал шепот Роя:

— Дэнни…

— Ну, что еще?

— А, может, нас обоих вместе усыновят?

— Может, может…

Всю жизнь он будет вспоминать, как стоял в углу столовой с плакатиком на груди «Я намочил свою постель».

По случаю окончания учебного года был устроен вечер. Дэнни должен был выступать с декламацией, — так хотела миссис Деннисон.

— Не волнуйся, ты теперь прекрасно говоришь по-английски. Я сяду в первом ряду и в случае чего подскажу. Смотри на меня.

Но подсказка не понадобилась: он не сбился ни разу, читая безо всякого акцента:

Раздались аплодисменты, и ему очень понравилось это. Ночью он рассказал о своих ощущениях Рою, который тоже уже знал стихи наизусть, потому что Дэнни несколько недель подряд учил их вслух.

И когда был устроен очередной «родительский завтрак», он заставил Роя прочесть их со сцены. Рой имел грандиозный успех — улыбалась и хлопала даже суровая директриса. Особенно громко аплодировала одна немолодая чета. Потом супруги подошли к директрисе и о чем-то говорили с нею. Дэнни, убиравший со стола тарелки, догадывался — о чем. Они решили усыновить его дружка.

Глядя на счастливое лицо Роя, он должен был скрывать свои чувства. Он должен был делать вид, что ему нравятся новые родители Роя — широкая улыбка не сходила с их упитанных розовых физиономий. По крайней мере, они хоть откормят тощего рыжего мальчишку… Он сказал ему, что поможет сложить вещички. Вещичек-то, в сущности, и не было, кроме железной коробки из-под сигар, где тот хранил свои сокровища, ему разрешили взять с собой только то, в чем он ходил. Новые родители ждали его внизу.

— Главное — не бойся, — напутствовал его Дэнни. — Больше писаться не будешь. У тебя теперь есть отец, мать, отличный дом, своя комната. Кошмары больше сниться не будут. Спать будешь как убитый.

— Да-а, а если все-таки?… — ныл Рой.

— Попроси почитать тебе перед сном сказку, — и скомандовал: — Пошли!

Он донес коробку до дверей вестибюля, где продолжали улыбаться новые родители. Когда они повели Роя к машине, тот вдруг вырвался, побежал обратно и кинулся Дэнни на шею. Хрупкое тельце мальчика содрогалось от рыданий.

— Дэнни… Дэнни… Я так люблю тебя… Я никогда тебя не забуду!

Машина уехала, увозя Роя, а Дэнни долго еще в каком-то оцепенении глядел ей вслед. И еще долго у него в горле был комок.

Теперь он больше, чем прежде, был благодарен судьбе за встречу с миссис Деннисон. Он рассказал ей, как ему не хватает маленького Роя, обретшего семью.

— Может быть, найдутся добрые люди, которые и тебя усыновят, — сказала она.

— Да нет, я — слишком взрослый. Мне уже пятнадцать.

В следующее воскресенье Дэнни пел в хоре и вдруг с удивлением заметил за одним из столиков миссис Деннисон рядом с каким-то высоким сухощавым мужчиной с длинными прядями полуседых волос, зачесанных поперек лысого черепа. Он решил, что это ее отец, но потом понял, что это ее муж, мистер Джон Деннисон, за которого она вышла десять лет назад, директор школы на пенсии. И для нее, и для него это был первый брак.

Когда «родительский завтрак» закончился, Дэнни позвали к директрисе. У нее в кабинете сидели Деннисоны, и по выражению их лиц он понял: сейчас что-то произойдет.

— Сядь, Дэниел, — сказала директриса, кивнув ему. — Хочу тебе кое-что сообщить.

Он медленно опустился на стул, вопросительно взглянул на миссис Деннисон.

— Дэниел, — произнесла та. — Бог не дал нам с Джоном детей… и мы хотим усыновить тебя.

— Да, мой мальчик, — слабым голосом подтвердил ее муж и слегка откашлялся.

— Вы хотите меня… усыновить? — Дэнни не верил своим ушам.

Миссис Деннисон склонилась к нему и поцеловала его в лоб.

Перед тем как покинуть приют, Дэнни попросил у сестры Марии-Терезы адрес Роя. Она покачала головой:

— Эти сведения мы никому не даем, Дэнни, ты же знаешь.

— Но ведь мы с ним так дружили!

— Дружили. Но в жизни приходится иногда забывать наши сиюминутные привязанности ради чего-то более важного. Ты должен помнить, Дэнни, что мы пришли в этот мир, чтобы любить Господа и служить ему.

Дэнни снова почувствовал, как спазмы сжимают горло. Он никогда больше не увидит Роя, никогда не сможет рассказать ему об отце, матери, Рахили, никогда не поделится своей тайной с единственным человеком, способным сохранить ее. Он несколько раз хотел сделать это — и останавливался. А теперь у него — новая жизнь, и он вступает в нее под новым именем. Теперь он — Дэниел Деннисон, сын Маргарет и Джона Деннисон. У него — своя комната на втором этаже их маленького домика, как две капли воды похожего на другие домики по обе стороны узкой, обсаженной деревьями улицы. Его кровать, в нише под скосом потолка, стоит у окна. В ящике он хранит свои реликвии — кольцо от парашюта, которое дал ему на прощание Тайрон, и бейсбольный мячик — подарок Роя.

В доме, где приятно пахло лавандовым мылом, во всем чувствовались викторианские вкусы миссис Деннисон — от ситцевого чехла на диване и абажуров с бахромой до салфеток с кружевными краями.

Мистер Деннисон несколько раз заводил речь о прошлом мальчика, о его корнях, но Дэнни отвечал кратко, что его разлучили с родными во время войны, и он попал в лагерь. Маргарет в таких случаях старалась перевести разговор на другое и никогда ни о чем его не расспрашивала, однако в минуты нежности называла его «мой цыганенок». Впрочем, минуты эти были редки: она обращалась к нему, как к взрослому — Дэниел.

Мистер Деннисон, которого Дэнни так и не смог никогда назвать «отец», часто прихварывал, и потому мальчик проводил много времени наедине с Маргарет. По утрам они вместе шли в школу, а вечером она, как и прежде, помогала ему с английским. По субботам ходили в кино.

Мистер Деннисон настаивал, чтобы Дэнни посещал воскресную службу. Они с женой принадлежали к евангелической церкви и, как потом узнал Дэнни, мать-директриса не сразу согласилась отдать своего воспитанника в некатолическую семью. Впрочем, проповеди пастора действовали на него так же усыпляюще, как и месса. Но здоровье мистера Деннисона ухудшалось, он все больше времени проводил дома, и воскресные службы отпали сами собой.

Интерес мальчика к кино не ослабевал: он уже ходил в библиотеку Сиракузского университета и читал книги по истории и теории кинематографа, а сидя перед экраном, обращал внимание на то, какими средствами достигается правдоподобие, как строится кадр, работают свет и звук.

Они посмотрели «Белый зной». Дэнни, подавшись вперед, вцепился в ручки кресла, завороженно глядя, как преследуемый полицией гангстер взбирается по лестнице на нефтяную цистерну. Вокруг бушует пламя. Гангстер кричит «Мама, погляди на меня — я на вершине мира», и тут цистерна взрывается. В этом месте Дэнни коротко всхлипнул. Маргарет погладила его руку.