И он потащил Федорова в свою палатку.
— События разыгрываются с быстротою, которой я не предвидел, — сказал Борис: —нельзя больше терять ни минуты, через час рассветет. Углубимся поскорее в горы, где степные наездники не в состоянии будут за нами угнаться!
— Прикажите готовиться к отъезду! — распорядился Ковров. — Пускай навьючивают верблюдов. Через час мы двинемся в путь… и да поможет нам Бог!
— Я поеду на рекогносцировку по окрестностям, — заявил Борис: —не беспокойтесь обо мне, если я не явлюсь ко времени отъезда. Вот текинец, который вас проводит до Нилькинского перевала, где вы можете оставаться в безопасности!
Поручик уехал, а Меранд занялся приготовлениями к отъезду.
В распоряжении миссии был эскорт из двух сотен конницы, состоящей из бухар и туркмен, выбранных русскими властями и вооруженных карабинами. Обоз состоял из двухсот верблюдов и полутораста яков, ведомых тридцатью погонщиками племени таранчей и джунгар, набранных в округе Или. В качестве помощников, переводчиков и проводников, которые должны были пригодиться во время долгого перехода через Джунгарию до Каи-Су, были наняты несколько человек монголов. Кроме того, каждый член европейской миссии имел при себе вооруженного европейского слугу. У полковника Коврова, например, ординарцем был атлетического сложения казак, который уже долго состоял при нем. Иван и Полэн, слуга Меранда, были неразлучны. Багаж миссии был довольно солиден и громоздок, так как он состоял из провианта на два месяца, палаток, множества инструментов и многочисленных тюков с подарками — обычным паспортом, когда едешь по китайским дорогам.
Вообще, как мирная и ученая прогулка экспедиция была организована безукоризненно. Она даже могла бы прекрасно справиться с кучкой рыскающих за легкой добычей мародеров и внушить к себе почтение какому-нибудь местному, не вполне доброжелательному представителю власти. Но в стране, охваченной мятежом, где весь народ восстал, надо было повернуть назад.
Меранд созвал свой конный эскорт. Кой-кого недоставало — часть уехала патрулем, в качестве ночной стражи, часть была убита в перестрелке, при возвращении Федорова.
Капитан разделил туркмен на две группы. Первая, состоящая приблизительно из ста двадцати всадников, оставалась между лагерем и озером Эби-Нор, всегда готовая вскочить на лошадей и охраняемая часовыми. Она должна была наблюдать за китайской дорогой и задерживать неприятеля, если окажется возможным.
Вторая — в самом лагере, верхом, сторожила нагружаемый обоз и составляла особую охрану миссии. Навьючиваемые верблюды и яки подняли такой рев и шум, который покрыл бы все звуки, могшие раздаться в отдалении. Звездное, безлунное небо было так мрачно и темно, что в степи ничего нельзя было различить. Бивуачные огни конвоиров и электрические фонари прислуги, которые отбрасывали ослепительные снопы света, делали тьму еще непроницаемее. Ковров и Меранд надзирали за порядком, но чутко прислушивались, не удастся ли им уловить чего-нибудь подозрительное, несмотря на ужасающий шум, поднимаемый животными обоза. Временами им обоим казалось, что в минуты сравнительного затишья до них доносятся крики, а Меранду положительно слышались даже отдаленные выстрелы.
Наконец, палатки были сложены, и европейцы совсем уже были готовы пуститься в дорогу, как вдруг раздался дикий вой, все усиливающийся, который поверг лагерь в ужас. Все остановились, прислушиваясь в страшном беспокойстве. Даже вьючные животные затихли. Со стороны кучки туркменов, оставленных при озере Эби-Нор, раздавалась частая перестрелка и неистовые завывания. Европейцы готовы уже были стремительно ринуться им на помощь, но несколько мгновений спустя из мрака появились эти самые туркмены, разрозненные, растерянные, преследуемые целой лавиной всадников, вопящих, стреляющих, уничтожающих все. Страшная, густая пыль, желтая пыль китайской почвы, окутывала эту мешанину, и в продолжение нескольких минут это был какой-то сплошной живой клубок тел. Удары наносились зря, никакая помощь была невозможна, никакое постороннее вмешательство немыслимо.
Дикие крики, вопли ужаса и боли сливались в нечто неописуемое. Смятенные люди пытались отбиваться. Но только возле полковника и Меранда европейцы и незначительная горсть туркмен сражались более или менее правильно.
Европейцы стреляли в массу неприятеля, не целясь, истощая запас патронов и сознавая, что роковая развязка близка, так как помощи ждать неоткуда.
Небольшой отряд туркмен сумел-было занять позицию между европейцами и нападающими, но очень скоро был опрокинут, смят и рассеян.
Немного спустя, нападающие увидели, что, собственно, держит их на почтительном расстоянии всего только небольшая кучка европейцев, и тогда только на нее направили свои главные усилия.
Пораженный пулей в лоб, полковник Ковров упал мертвым.
Федоров, который, несмотря на свои раны, принимал энергичное участие в сражении, умирал, проколотый пикой.
Туркмены и прислуга были перебиты.
Наконец, Ковалевская, получив удар в голову, в свою очередь свалилась с лошади прямо к ногам Боттерманса, который отчаянно вскрикнул.
Падение Ковалевской послужило как бы сигналом к окончанию этой неравной битвы, которая мало-помалу превратилась в какую-то мешанину фантомов, вертящихся в желтоватой, слепящей глаза мгле. Крики и завывания стихли.
Среди смутного гула отчетливо прорезывались крики и стоны раненых. Раздалось еще несколько выстрелов, прозвучало ура, раздались хриплые возгласы, звук трубы… Беспорядочное метанье прекратилось, факелы были зажжены, и в облаках быстро оседающей пыли, вокруг разбитых и побежденных европейцев, образовалось тесное кольцо отвратительных, гримасничающих фигур, одна из которых выделилась и подошла к ним поближе.
— Сдайтесь! — закричала она по-китайски. — Или я прикажу вас перебить до последнего!..
Меранд, со смертью полковника Коврова сделавшийся начальником миссии, тотчас ответил:
— От имени всей Европы протестую против этого гнусного насилия, против этого дикого нападения на европейский лагерь. Мы сдаемся, так как у нас нет больше никаких средств сопротивляться, но вы должны препроводить нас на русскую границу…
Всадник, казавшийся начальником этой шайки, едва только успел понять из слов Меранда, что они сдаются, как сделал знак, и несколько человек бросилось на европейцев, чтобы их обезоружить. Несмотря на их сопротивление, у них было отнято решительно все оружие и брошено в нескольких шагах от них.
Во время этой последней короткой борьбы, скончался Федоров, которого затоптали ногами на глазах Меранда и Ван-Корстена, единственных, не получивших никаких ран. Все же остальные, оставшиеся в живых члены миссии, были более или менее тяжело ранены. Ковалевская лежала на земле. Ее поддерживал Боттерманс, сильно раненый в плечо и голову, но совершенно забывший о себе и своих страданиях в своем горе, что видит молодую девушку недвижимой, с лицом, покрытым кровью. Отдав свое оружие бандитам, доктор вырвался из их лап и, убедившись, что полковник мертв, бросился на помощь Ковалевской.
Германн фон Борнер — контуженный, избитый, молчаливо держался около Меранда, продолжавшего негодовать на начальника шайки.
Иван и Полэн исчезли, так же, как и русский офицер, Борис Николаев.
Наконец, небо, мало-помалу, посветлело, появилась бледная заря.
Картину резко озарили первые слабые лучи рассвета, предвестники возвращения дня и жизни. Вскоре были потушены бивуачные огни и факелы: сделалось, наконец, возможным дать себе отчет в случившемся.
На том месте, где несколько часов тому назад была расположена мирная миссия, несколько сотен трупов покрывало землю. Большая часть эскорта была перебита при первом же столкновении с неприятелем. Спастись успело всего несколько туркмен, успевших скрыться в горы с текинцем, которого оставил в лагере, перед своим отъездом, русский офицер, так что весь эскорт казался погибшим. Что же касается животных, верблюдов и яков, то они были почти все ранены, и те, которые не упали вместе со своим грузом, разбрелись на большое пространство вокруг. Неприятель, рассеявшийся по всей степи, приканчивающий раненых и грабящий обоз, гонялся за бедными животными, которые жалобно ревели и мычали, стараясь убежать.
