— Да этот раз я более в плену, чем когда-либо! — подумал он, — И надолго ли я тут заперт? И могу ли я вообще отсюда выйти? Если я попробую взломать дверь — могут услышать и придти. Нечего об этом и думать!

Вдруг он обратил внимание на узкие, остроконечные оконца, прорезанные на значительном расстоянии одно от другого. Они казались достаточно широкими, чтобы человек мог пролезть. Но окна были высоко, стена была гладкая, лишь увешанная иконами, как во всякой русской церкви. Надо было сделать из чего-нибудь возвышение, вроде подмостков. Он нашел несколько золоченных кресел, остатки былой роскоши храма, нагромоздил их в неустойчивую пирамиду, кой как взобрался до подоконника, ухватился за него и открыл задвижку.

Окно выходило в аллею, наполнившуюся в этот час прохожими. Боттерманс некоторое время смотрел на толпу. Затем, взглядом он измерил высоту прыжка, который был не невозможен вообще, но безумен в виду того, что мимо церкви непрерывно сновал народ.

— Ну, что же, нужно покориться обстоятельствам и подождать ночи, — подумал он, — если кто-нибудь явится — у меня есть ящик, чтобы спрятаться!

Церковь была разграблена. Боттерманс тщательно обыскал все уголки, алтарь, дарохранительницу, пробуя найти хоть каплю воды, чтобы утолить мучившую его жажду. Он только нашел в кармане надетого на нем платья горсть рису и несколько фиников. Он провел ужасный день.

Когда наступила ночь, он снова возвел свой помост, открыл окно и увидел, что аллея на этот раз пуста или, по крайней мере, кажется пустой. Не раздумывая больше, он повис сначала на внешней части подоконника, затем полетел вниз.

Шум прыжка Боттерманса разбудил двух человек, спавших возле одного дома. Но, так как они не видели прыжка, а костюм ламы не возбудил их внимания, то они снова спокойно улеглись на свое место.

Немного успокоенный, Боттерманс прошел мимо них, затем, свернув с аллеи в первую боковую улицу, первым делом, постарался отойти подальше от русской церкви.

Его толкал какой-то инстинкт прочь от этого здания, в котором он смог найти себе убежище, только убив человека, и которое в продолжение двадцати четырех часов было для него темницей.

Он шел с трудом. Ничего не ел целые сутки и очень истощенный усилиями и волнениями ужасного дня, он шатался, как пьяный.

Особенно его мучила страшная жажда. Однако, он не думал ни о питье, ни о еде — он думал об одном, как бы ему добраться до крепости, увидеть своих друзей и предупредить их об угрожающей им опасности, которая должна была разразиться едва через несколько часов.

Но как попасть к крепости? И как войти в нее? По всей вероятности, ему следует только вернуться ко дворцу и дать себя узнать страже, которая и водворит его на прежнее место. Попасть в руки солдат Тимура было еще сравнительно хорошо. Но он, все-таки, рисковал быть помещенным уже не вместе с товарищами. Нужно, ведь, было объяснить и свой уход, и свое возвращение, и одежду ламы, в которую он одет — тогда его могут запереть в какой-нибудь карцер в ожидании приказаний Тимура.

С тоскою размышляя обо всем этом, он пытался отыскать дорогу к эспланаде, но заблудился в улицах, спускающихся к старому городу, встречая запоздалых прохожих, натыкаясь на спящих и стараясь избегнуть освещенных кафе и оживленных перекрестков.

Неожиданный плеск воды на углу маленького переулочка привлек его внимание — фонтан!.. Вода!..

Он бегом бросился туда и подставил свои губы и все свое лицо под освежающую струю.

Он пил долго, жадно и чувствовал, что оживает.

Он не мог отойти от этого благодетельного источника, который утишил его лихорадку, но в переулочке послышались шаги, и в ушах его прозвучали голоса, поразившие его неописуемым изумлением. Говорили по-французски, и звук голосов показался ему знакомым. Из соседней улицы показалось два человека. Боттерманс смотрел на них и чувствовал, что готов упасть в обморок.

Один из этих людей бормотал:

— Смотри, вот еще один чёртов лама!

Но лама протянул к нему руки и замирающим голосом крикнул:

— Полэн, ко мне!..

При этом крике оба человека бросились к ложному ламе.

Полэн (потому что в самом деле это был наш матрос), при помощи своего друга Ивана, схватил этого ламу, называвшего его по имени, и, узнав Боттерманса, завопил:

— Господин Боттерманс! Тра-ла-ла! Что вы здесь делаете? Где капитан?

— Ох, друзья мои, как я рад, что вижу вас!.. Я чуть не пропал!

Полэн был так поражен, как никогда в жизни.

— Вы, значит, больше не пленник? Вы сумели удрать?

— Еще вчера я был в плену, но прошлой ночью я имел безумие покинуть крепость…

— Одни?

— Один!

— Каким образом? Почему?

— Я вам после расскажу. Но вы-то сами, как вы очутились здесь оба, живые и свободные?

— Мы служим во флоте императора Тимура! — заявил матрос.

— Во флоте Тимура? — изумился Боттерманс.

— Да, в воздушном… Во флоте аэронефов…

— Как? У Тимура есть аэронефы?

— О, и много еще других вещей! Мы поступили на службу, чтобы спасти вас всех!

— А! Я понимаю! Но как вы нас спасете, если сегодня ночью…

— Ну, сегодня ночью этого еще нельзя сделать… Но завтра мы сможем бежать все!

— Завтра уже будет поздно! Нужно действовать сейчас, сию минуту, немедленно!.. Слушай, Полэн, я только выхожу из русской церкви, где я прятался и где был невольным свидетелем заговора, который составили фанатики ламы, чтобы нас погубить. Они решили этой ночью напасть на крепость, воспользовавшись отсутствием Тимура, и изрубить в куски, как нас, так и… госпожу Ковалевскую!

Его голос задрожал, произнося это имя, так как он вспомнил о тех оскорблениях, которые расточались ламами по адресу Нади.

— В нашем распоряжении едва несколько часов, чтобы предупредить наших друзей!

— Ах, тогда другое дело, — воскликнул Полэн: — а я шел было известить капитана, что мы не сможем убраться отсюда раньше завтрашней ночи. Ничего не поделаешь — нужно удирать сегодня же… Кстати, мы воспользуемся сутолокой и сумятицей, во время нападения лам на крепость. Ну, братец Иван, нельзя терять ни минуты! Уже девять часов. Аэронефы отправятся в полночь. У нас времени достаточно!

— Но как вы доберетесь до Меранда?

— Не беспокойтесь, мы уже виделись. Вы не знаете, значит, нашей дороги? Пойдемте с нами. Мы сначала должны сбегать, приготовить те аэронефы, которые захватим!

По дороге Полэн объяснил Боттермансу, каким образом он видел своего капитана и как он сумел все устроить для того, чтобы бегство могло состояться завтра.

— Пока я буду приготовлять аэронефы, — добавил он, — вы спуститесь с Иваном в подземелье, проберетесь к капитану через мой потайной ход и, чуть только вы заслышите шум приближающегося нападения, то немедленно убежите все через подземелья!

— А госпожа Ковалевская?

— А мадам Надя? Гм! Я думаю, что и она уйдет вместе со всеми!

— А ты ее видел?

— Ну, да! Вместе с капитаном! Вы, таки, «немножко того» сегодня вечером, господин Боттерманс!

— Да, да, в самом деле… У меня лихорадка! Значит, самое главное теперь — позаботиться о своем спасении. Поболтаем уж потом…

И трое мужчин, переговариваясь вполголоса и шагая очень быстро, дошли, наконец, до крепости.

Минуты были дороги. Некогда было предаваться раздумью и меланхолии. Боттерманс не совсем ясно понимал, что произошло за это время без его ведома, но сознавал, что близок решительный момент — он, Надя, его друзья или погибнут этой ночью, или будут спасены. Страх и надежда чередовались в его душе, напрягая все его силы. Полэн исчез. Боттерманс и Иван пробрались до крепостного рва, над которым высилась зубчатая масса дворца.

Иван показал своему спутнику на стенку рва.

— Мы должны влезть туда! — сказал он.

Хотя скалистая стенка рва была совсем отвесна, но множество расселин и выступов образовали род головоломной лестницы, по которой они и начали подыматься. Иван поддерживал Боттерманса в этом рискованном путешествии, так как тот два раза останавливался, теряя всякое дыхание.