Лошадь монгола, оставленная всадником не привязанной за повод, принялась пощипывать траву, в то время как Полэн продолжал беседу с самим собою.

— Итак, что тебе от меня нужно? — спросил Меранд у незнакомца, очутившись в палатке.

Монгол сказал переводчику несколько слов резким и торопливым голосом.

— Ему велено передать вам, чтобы вы немедленно сели на лошадь, и он проводит вас до русской границы! — перевел туземец.

— Что это значит? С какой стати? Кто дал ему подобное поручение?

Меранд, в глубочайшем изумлении, предлагал эти вопросы один за другим.

После нескольких мгновений разговора монгола с переводчиком, причем тон незнакомца делался все более и более резким, и внушительным, переводчик заявил Меранду:

— Он больше ничего не может объяснит… Его послали, и он должен уехать отсюда не иначе, как с капитаном Мерандом!

— Что за бессмыслица! — сердито вскричал Меранд. — Мне угрожает опасность, что-ли? Но тогда, значит, и миссия тоже в опасности? Скажи ему, этому посланцу, что европейский офицер не покидает своего поста! Пусть же он растолкует, в чем дело!

— То, что он вам сообщил — он должен был сообщить только вам одному и никому более, — возразил переводчик: — он настаивает, чтобы вы последовали за ним немедленно, так как нельзя терять ни одной минуты… До сегодняшнего вечера вы должны уже уехать!

— Вот как! Ну, пусть он пока отправится к моему матросу, тот даст ему поесть… Я кой-что соображу и потом дам ему знать о том, что решу…

— Немедленно!.. Немедленно!.. Немедленно! — трижды повторил монгол и энергическим жестом указал на горизонт. После этого, он вышел из палатки и присел на корточки, угрюмый и сосредоточенный, не обращая никакого внимания на Полэна, который, по приказанию своего начальника, предложил ему сухарь и обратился с несколькими миролюбивыми словами.

Но незнакомец не ответил на его любезность ничем и сидел неподвижно, молчаливый и равнодушный. Полэн обиделся.

— Ах, ты, истукан!.. Никакого внимания!.. Вот, пусть мне только мой капитан позволит, я тебе покажу, где раки зимуют!..

Тем временем взволнованный Меранд поспешно искал полковника Коврова. Он застал его в обществе остальных членов миссии, узнавших о прибытии таинственного всадника. Тут были — швед Боттерманс, инженер путей сообщения, известный тем, что провел многие железнодорожные линии в Малой Азии; голландец Ван-Корстен, врач миссии, знаменитый путешественник, объездивший весь свет, Макс Гермонн, швейцарец, опытный альпинист, прославившийся тем, что первый взошел на Гаризанкар, самую высокую гору в мире, пользуясь при восхождении на последние 3,000 метров аппаратом для дыхания, изобретенным им самим.

Возле полковника была и Надежда Ковалевская — единственная женщина миссии, доктор словесности, компетентный археолог, самостоятельно делающая раскопки — красивая и женственная, несмотря на всю свою ученость; затем были — фон-Борнер, великий географ, немец из прекрасной и умной южной Германии, с головой классического длинноволосого ученого и в очках, но с гуманным сердцем и высокой душой. В Китае он выполнил несколько щекотливых официальных поручений при условиях весьма неблагоприятных и зарекомендовал себя большим дипломатом. Уважение, которое питал к нему пекинский двор, считалось главнейшей защитой миссии и порукой за её безопасность. Наконец, полковник Ковров— начальник экспедиции, занимающий этот пост по праву, вследствие своего знакомства с среднеазиатскими областями и Тибетом. Бесстрашный исследователь и славный солдат, он считался будущим завоевателем стран, лежащих между Гималаями и Амуром.

В данное время помощником его состоял Поль Меранд, самый молодой из капитанов фрегата французского флота, хорошо известный в Европе как своими работами по канализации Me-Конга, так и удалой проделкой потопления, посредством своей миноноски, четырех английских броненосцев в самом Плимутском рейде во время войны в 1965 году. Меранд был душою миссии.

Когда Меранд подошел к группе европейцев, там не хватало только Федорова, поручика русской пехоты, неразлучного товарища и сотрудника полковника Коврова и Рудольфа Усбека, австрийца ботаника, «от которого не укрылся ни один цветок в мире», как, смеясь, говорит про него доктор Ван-Корстен, тоже немножко воображающий себя собирателем целебных трав «на пользу страждущему человечеству».

Федоров и Усбек уехали для разведок по окрестностям.

Когда Меранд рассказал странный эпизод, только что с ним происшедший, последовало общее взволнованное молчание. Чувство тягостного недоумения овладело этими людьми, собравшимися как бы для экстренного совещания. И однако— все они были несомненные храбрецы, тысячи раз рисковавшие жизнью! Разумеется, никакой страх не закрадывался в их сердца. Но легко понять, что исключительное положение, в котором они находились, могло, как нельзя более, объяснить их тревогу.

— Да, все это очень странно, — вымолвил задумчиво полковник: —и вы даже не подозреваете, откуда мог взяться этот недобрый вестник?

— Даже не подозреваю. Это монгол из Гоби, как вы и сами думали. По внешности, он ничем не отличается от прочих своих соплеменников… Поручение ему дано изустное. Я даже не знаю, с какой стороны он подъехал к лагерю!

— Он упал с неба! — смеясь, сказал доктор Ван-Корстен, всегда склонный рассматривать вещи с забавной стороны. — Так и быть, Меранд, признайтесь, что в монгольской пустыне вы завели знакомства, которые сочли нужным от нас скрыть!..

— Помолчите, шутник вы этакий! — воскликнул полковник. — Все это гораздо серьезнее, чем вы предполагаете!

И, тем не менее, хотя я совершенно ясно предчувствую опасность, я не представляю себе, откуда она может явиться… и не предвижу, когда она может над нами разразиться!.. Вопреки заверениям всадника, я надеюсь, что у нас есть еще достаточно времени позаботиться о её предотвращении… Во всяком случае, Федоров привезет нам новости, быть может, даже сию минуту… Но сознаюсь, что со времени вступления нашего на джунгарскую территорию — мы идем, как бы по неведомой стране. Дорога, по которой мы следуем, обыкновенно очень многолюдна, в особенности с тех пор, как наши соотечественники заняли Кашгар и Яркенд, и Джунгария сделалась почти нашей собственностью также. Привлеченные внешними проявлениями нашей цивилизации, номады перекочевали поближе к нам, их кибитки стали почти оседлыми, и русская граница получила, по-видимому, в их глазах серьезное значение. Они явно ждут, что, раздвигаясь все более и более, она включит в свои пределы и западные области Китая. Принимая в соображение именно это обстоятельство столько же, сколько и природные условия Джунгарии, я избрал, для проложения среднеазиатского железнодорожного пути, именно это направление. Однако, теперь я замечаю с величайшим изумлением, что жители этого края как бы бегут при нашем приближении, вместе со своими стадами…

— И это совершенно верно, — подтвердил Ван-Борнер, — и я сопоставляю эти странные признаки со слухами, которые циркулировали в Самарканде во время нашего там пребывания. Говорилось о больших волнениях в Тибете и в Китае, на Голубой реке. Казалось, что Китай, со времени событий, приведших его к принятию покровительства иностранных держав, стал более гостеприимен и даже допустил постройку железных дорог у себя. После нескольких, чисто местных, возмущений, он с виду примирился с присутствием европейцев. Всем вам известно, что Европа сейчас переполнена желтолицыми работниками. На меры, предпринятые против них нашими, европейскими рабочими, было отвечено обычными убийствами миссионеров и купцов здесь. Но это были лишь отдельные случаи. И вот, я предвижу, как я уже не раз говорил и что считаю нужным, при данных обстоятельствах, повторить еще раз, что древний китайский дух вовсе не изменился и не исчез, и что близка страшная реакция против западного давления, уж слишком сильного, на китайскую империю, которую считали слабой только потому, что она уступчива. Я боюсь, что у нас плохо дают себе отчет о страшной силе этих многих миллионов людей, кишмя кишащих вдоль великих китайских рек…