Джин согласилась с Мансартом и добавила:
— Это обстоятельство превращает большинство высокооплачиваемых рабочих Англии, Франции и Соединенных Штатов в сторонников правящего класса капиталистов. Желая сохранить свою высокую заработную плату, они проявляют особую жестокость в угнетении бедняков, так как сами хорошо знают нищету и страшатся ее. За высокое вознаграждение они охотно становятся солдатами, помогая удерживать отсталые народы в рабстве у богачей. Таким образом, получая высокие доходы и обладая некоторой долей политической власти, они участвуют в ограблении стран Азии, Африки, Центральной и Южной Америки, бассейна Карибского моря и Океании.
В Соединенных Штатах высокооплачиваемые рабочие и служащие, как правило, привыкли равнодушно взирать на угнетение низших слоев, так как издавна живут бок о бок с такими презираемыми и жестоко эксплуатируемыми группами населения, как негры, индейцы и иммигранты. Закон терпит подобное угнетение, а сложившаяся веками практика способствует ему. Большинство представителей угнетаемых групп лишено демократических прав, и если начнется новая война, то все эти противоречия сыграют в ней не последнюю роль.
Мануэл Мансарт все-таки приступил к осуществлению своих ближайших планов. Прежде всего он начал украшать территорию колледжа деревьями, кустарником и цветами. Он чинил ограды и строил новые, красил деревянные сооружения. В его колледже никогда и не помышляли о картинах, да и вообще на Юге ими редко интересовались. Мануэл выяснил, что можно легко достать репродукции шедевров мировой живописи, и поручил студентам на уроках столярного дела соорудить для них рамы. Так в залах и студенческих общежитиях начали появляться воспроизведенные образцы европейского искусства: конин картин великих художников прошлого — Микеланджело, Тициана, Рубенса, Гойи и некоторых художников новых направлений — Матисса, Гогена и даже Пикассо. Мануэлу особенно хотелось, чтобы на Юге, где темнокожих людей изображали, как правило, в карикатурном виде, на картинах фигурировали лица цветных. Он занялся поисками произведений негритянских художников вроде Таннера и Меты Уоррик.
К этой коллекции Мануэл сумел добавить несколько крупных скульптур. Тут между ним и попечительским советом не было полного согласия. Обнаженные фигуры греческих статуй пришлись не по вкусу попечителям. По их мнению, эти белые статуи могли оказать дурное влияние на нравственность негров. Но Венера Милосская, а вместе с нею Ника Самофракийская и несколько скульптур римских атлетов все же проложили себе путь в колледж. Были также установлены бюсты Дугласа и Букера Вашингтона.
Затем Мануэл решил, что ему следует позаботиться и о библиотеке. Она крайне нуждалась в более просторном помещении. И вот на средства, выделенные правительством Рузвельта, в 1938 году было воздвигнуто довольно красивое здание книгохранилища с читальным залом и комнатой отдыха. Мануэл подыскал цветного библиотекаря, достаточно сведущего в литературе, и начал систематически приобретать для колледжа книги. В просторном помещении в конце библиотеки был устроен небольшой театр, и штат колледжа пополнился еще одним интересным специалистом — режиссером. У студентов появились новые увлечения, и ими были написаны даже оригинальные пьесы.
Посоветовавшись со своей дочерью Соджорнер, Мансарт расширил музыкальную программу колледжа. Он намечал создать при колледже такую музыкальную школу, которая пропагандировала бы не только музыку американских негров, но и музыку Африки, Вест-Индии и Южной Америки, а также произведения великих композиторов, например Баха, Бетховена, Вагнера. Некоторые из попечителей считали такую программу школы чересчур обширной; да и колледжу не так-то легко было привлекать хороших музыкантов, даровитых певцов и даже слушателей. Но постепенно дело налаживалось. В концертах принимали участие такие цветные певцы, как Хейс, и пианисты, как Мод Кьюни.
В планы Джин входило побудить все негритянские колледжи заняться систематическим исследованием положения негров в своих штатах. Учебные заведения должны были сами финансировать эту работу и проводить ее в доступных им масштабах. В ней следовало использовать любые исследования, предпринятые властями штата, организациями и частными лицами, а также данные переписи населения Соединенных Штатов и проанализировать материалы, которым официальная статистика не придавала значения или которыми не смогла воспользоваться. Джин надеялась, что постепенно эти исследования станут шире и регулярнее и под влиянием критики специалистов-социологов, участвующих в ежегодных конференциях, приобретут более научный характер. Со временем, мечтала Джин, будут проводиться постоянные и всеобъемлющие исследования, посвященные деятельности негритянской части населения США и способные дать социологической науке необходимые рекомендации.
Первая состоявшаяся конференция тем не менее принесла Джин разочарование. В ней участвовало лишь несколько ректоров цветных колледжей. Большинство же учебных заведений направило на конференцию рядовых преподавателей социологии, на которых вряд ли можно было возлагать большие надежды. По результатам конференции Джин поняла, что для осуществления ее проекта необходимо прежде всего привлечь к преподаванию социологических дисциплин более квалифицированных педагогов и предоставить им больше времени и денежных средств для научно-исследовательской работы. На конференцию прибыли также четыре белых социолога с Севера, одобрительно высказавшихся относительно общей программы исследований. Они, правда, не рассчитывали, что эта программа послужит основой — как надеялась Джин — для создания новой социологической науки, но были уверены, что при известной настойчивости и затратах со временем удастся собрать немало весьма любопытных фактов. Два присутствовавших на конференции белых южанина также проявили к программе интерес, однако они сомневались, смогут ли негры выполнить подобный план. Если смогут, то это будет огромное достижение.
Заранее подготовленных выступлений было немного; основную часть времени заняла дискуссия, зачастую весьма оживленная. Исследовательская работа еще только развертывалась, и поэтому докладов было мало; однако многие говорили о своих планах. Одна из речей была произнесена случайным посетителем.
Аба Азиз, именовавший себя в Америке Александром Абрахамом, тоже проявил интерес к работе колледжа. По традиции видные иностранцы, в особенности цветные, были в колледже желанными гостями, и их старались принять как можно лучше. Новый гость казался образованным человеком, и Мансарт попросил его задержаться и выступить на конференции.
Абрахам был высок, худощав, с черной кожей и густыми вьющимися волосами. Он отлично владел английским, французским, немецким, итальянским, русским и арабским языками; впрочем, во время пребывания в Соединенных Штатах к двум последним языкам он не прибегал и даже не говорил никому, что их знает. Его краткое обращение к собравшимся вызвало замешательство. Абрахам заявил:
— Мы признаем, что ясное представление о вещах — наилучший путь к их познанию. Однако тут можно задать неожиданный вопрос: что нам, в сущности, известно о вещах, которые мы себе представляем, да и существуют ли вообще, помимо наших представлений, какие-то реальные вещи? В этом случае на помощь науке приходит здравый смысл и говорит: давайте действовать так, как будто этот внешний мир действительно существует, и начнем систематически постигать и изучать его. На основе этой гипотезы мы открыли мир материи и энергии, движущийся во времени и пространстве и проявляющий изумительные закономерности. В самом деле, в прошлом столетии мы достигли такого уровня знаний, который, казалось, открывал нам пути к познанию общих для всех вещей законов эволюции, и приблизились к познанию аналогичных законов, управляющих всеми формами жизни — растительной, животной и человеческой. И вдруг в наши дни все пошло прахом. При более глубоком анализе оказалось, что в этой движущейся материи, представленной, с одной стороны, бесконечно малыми частицами, а с другой — обширными звездными пространствами, нет не только каких-либо закономерностей, но есть совершенно противоречивые, сбивающие с толку свойства. Они настолько противоречивы, что, рассуждая, например, об атомах, мы вправе говорить только о вероятном или даже о случайном движении, которое мыслители донаучной эры довольно неудачно именовали «свободой воли». Время и пространство кажутся нам теперь лишь различными сторонами одного и того же явления, а вселенную можно научно объяснить лишь в том случае, если допустить, что мы способны измерить то, что считается пока неизмеримым, или тогда, когда мы познаем то, что сейчас кажется нам непознаваемым. Все это вызывает негодование у ортодоксальных ученых старшего поколения и насмешки со стороны священников, однако физики и математики доказывают свою правоту, расщепляя и синтезируя атомы, подчиняя своей воле световые лучи и стирая грань между движением и материей. Все эти явления бросают вызов ученым наших дней. В соответствии с этим, насколько я понимаю, будет развиваться и данная конференция. Изучая в пределах своих возможностей поведение человека на определенной территории, она или откроет закон, или же определит границы случайности.
