Либералы против империалистов — не новое для России противостояние. Снова они перетягивают канат, который и есть Россия.

За всем этим, как верно подметил Пушкин, наблюдает российский народ. Остается уповать на то, что россияне сумеют осмыслить вековой опыт и синтезировать разрывающие Россию геополитические тенденции так, чтобы идея личной свободы и личной инициативы обитала в сфере межчеловеческих отношений, идея сильного государства регулировала деятельность государственных институтов. А не наоборот.

Январь 1995 года.

В тектонике общественного сознания бывают такие разломы, когда обнажаются глубинные, в обычном ходе жизни незаметные, предельно абстрактные сущности. Такой разлом общество переживает сейчас. Идея либерализма, для советского человека ничего не значившая, становится предметом политических и даже кухонных дебатов.

Хорошо сказал основоположник: идея становится силой, овладевая массами. Хотя дело не в массовости, и сила далеко не каждой идеи в массовости. Но феномен угадан: иногда абстрактные идеи (даже трудно определить их сферу — политические, социальные, философские?) переходят в плоскость социальной конкретики. Между такой идеей и ее социальным коррелятом неизбежно существует дистанция, способная исказить суть идеи.

К либерализму, по традиции, склоняются люди, интеллектуально постигающие мир. Человек думающий, способный рефлексировать свою способность думать, неизбежно обнаруживает, что дар думать — это самое ценное его достояние. Свобода мысли становится главной ценностью думающего человека, и здесь, видимо, зарождается идеология либерализма. И потому, видимо, либерализм — идеология людей думающих.

Рефлексия собственных интеллектуальных процессов приводит к пониманию другой ценности — ценности собственного бытия. Самобытие как ценность порождает ценность индивидуальной свободы, которая реализуется в конкретном перечне политических свобод (жить, ходить, работать, говорить и т. д.). Так, видимо, и зародились гуманитарные представления о человеке как самоценности, которые, в свою очередь, вызвали к жизни политическую идею прав человека. Но это уже в социальной сфере. Сама либеральная идея, которую Бердяев, например, отделял от разряда идей политических, является некоторой интеллектуальной почвой, на которой произрастают различные социальные корреляты либерализма.

Либеральная идея с ее принципом индивидуализма возникла, видимо, на базе протестантизма. Поэтому для русской интеллектуальной традиции ее можно считать привнесенной (во времена Чаадаева?). Русская интеллигенция только-только постигла радости рефлексии, да так все и осталось: ценность мышления породила политический принцип свободомыслия, при этом до остальных свобод дело как-то не дошло.

Свобода мысли для русского либерала трансформировалась в абсолютную ценность инакомыслия и оказалась дороже всех других свобод, а порой и дороже жизни. Доказательством чему могут служить биографии русских революционеров и советских диссидентов. Так в перечне либеральных свобод в России изначально был допущен перекос в сторону свободомыслия.

Все другие политические свободы из либерального перечня предполагают некоторую социальную ответственность (собственная свобода обеспечивается за счет согласия со свободой других). Но какую ответственность предполагает свобода мысли? Никаких обязательств.

Это еще не все метаморфозы, происшедшие с либерализмом в России. Если полагать индивидуальное мышление как ценность, то национально-территориальные границы никак не соотносятся с таким полаганием. Либерализм как интеллектуальная идея должен быть космополитичен. Современные русские либералы — космополиты. Но их космополитизм противоречит сам себе, ибо имеет геополитическую ориентацию. Более того, российские либералы ориентируются не на Юг, Восток или все равно куда, а на Запад. <…>

Социализированная гегемония разума и культурно-территориальная ориентация, направленная за пределы собственного культурно-территориального контура, неизбежно приводили русский либерализм к конфликту с русской государственностью. В России и в СССР кризису государственности предшествовал всплеск либерализма, и наоборот: расцвет государственной мощи сопровождался притеснениями либералов.

Сам по себе патриотизм означает любовь к отчему краю. Но в русской традиции границы края подменились границами государства. Ну да и в этом ничего плохого нет. Патриотизм, очевидно, является идеей регламентирующей, предписывающей, что родину надо любить, уважать, защищать, вести к процветанию. Каждая из этих норм требует от патриота определенных качеств.

Но по какой-то причине в российском перечне патриотических норм возобладала норма защиты, основанная на принципе силы. Гоббсовское и энгельсовское государство как «аппарат насилия» очень хорошо сочетается с идеей патриотизма, редуцированной до принципа силы. В СССР патриотическое воспитание строилось не на примерах выгодного добрососедства, а на примерах кровопролитного военного мужества.

Такое «патриотическое» государство не просто базируется на принципе силы; сама сила направлена не вовне, а на собственных сограждан, потому что «Родину должны любить все». Как остроумно заметил правозащитник Ковалев, меж Пушкиным и Бенкендорфом Бенкендорф всегда более патриот. В пору расцвета российской государственности расправы с внутренними врагами шли успешнее, чем с внешними. Ориентированный вовнутрь принцип силы сталкивает русских патриотов лбами не с внешними недругами, а со своими же либералами.

В русской традиции ориентированный вовне принцип разума конфликтует с ориентированным вовнутрь принципом силы.

Идея либерализма предполагает перечень социальных свобод, идея патриотизма предполагает перечень социальных норм. В России и из того, и из другого перечня воплощены лишь фрагменты. Конфликт нарастает на уровне социализации идеи. Поэтому нет конфликта либерализма и патриотизма, есть конфликт либералов и патриотов.

Говорят, в любой ссоре виноват умный. В названном дуэте к категории умных легче отнести либералов. Мамардашвили как-то обмолвился, что демократический строй противоречит идее демократии, ибо идея демократии как принцип противостоит структурности, организованности, а организованность уничтожает демократию. В самом понятии «демократия» заложен парадокс — в части «кратос». По этой причине демократическое государство невозможно.

Еще более этот феномен характерен для либеральной идеи, являющей собой некоторый интеллектуальный принцип, перенос которого в политическую сферу ее же (идею) и искажает. В качестве каламбура можно сказать, что как только либерал становится политиком, он становится могильщиком либеральной идеи, ибо эксплуатирует ее вне пределов ее компетенции.

Либеральная идея может быть спроецирована в политическую сферу лишь как определенный перечень прав и свобод. В России же либеральная идея, да еще редуцированная до идеи свободы мысли, прямиком попала в политику. Но эта свобода не подвергается социализации в отличие от свободы передвижения, свободы предпринимательства и прочих — политических — свобод. Современные либералы-политики выпустили джинна из бутылки российского либерализма, забыв добавить в джин тоника.

Либеральная идея является лишь некой интеллектуальной почвой, на которой могут произрастать различные политические идеи, вплоть до монархической. Конечно, перенос либерализма, да еще недоделанного, в политику — неправомерен.