Адамберг начинал понимать, что Брюнет выглядит довольно смешно. Собственно, у трусов всегда комичный вид.

Внезапно рядом с ними бесшумно, словно украдкой, возник человек с изможденным лицом и иссохшими губами. Его глаза с необычайно длинными, как у лягушки, веками были полуприкрыты.

– Я вас еле узнал, – сказал Адамберг Блондину. – С ума сойти.

– Гражданин Фуше, – в свою очередь поприветствовал его Данглар. – Сегодня ты ликуешь. Ты будешь безмолвно созерцать происходящее, оставаясь в тени.

– А неплохо вышло? – Блондин слегка поклонился. – Но вообще-то никому не под силу воспроизвести впалые щеки Фуше и его лживый змеиный взгляд.

– И тем не менее вид у вас устрашающий, – признал Адамберг.

– У тебя, – поправил его Данглар. – В эпоху Революции все были на ты. Мы равны.

– А, очень хорошо.

– Устрашающий, но не слишком, – сказал Блондин-Фуше, скорчив гримасу. – Да будет тебе известно, гражданин комиссар, что Фуше на самом деле был самым грозным персонажем Революции. Прожженный циник, ловкий как черт, коварный и слащавый, он следил за всеми и каждым, лавируя в зависимости от того, куда ветер дует. Он просто змея подколодная рядом с идеалистом Робеспьером, павшим жертвой своей безумной чистоты. Свирепый и чудовищно кровожадный. Он только что – я только что – вернулся из Лиона, где решил, что быстрее будет расстрелять подозреваемых из пушки. Вернулся по приказу Робеспьера, он был в ярости и сказал, что ничем “нельзя оправдать подобную жестокость”. Таким предстану я перед вами сегодня, граждане, с повинной головой, – заключил Блондин с тонкой самодовольной улыбкой. – Я сделаю вид, что пресмыкаюсь перед Неподкупным, чтобы он простил мне мой беспредел.

От его улыбки Адамберг поежился.

– Тебя казнили вместе с Робеспьером, гражданин Фуше?

– Меня? – переспросил Блондин, и взгляд его стал еще коварнее. – Да кто же посмеет на меня замахнуться? Напротив, я сделаю все, чтобы спровоцировать его падение, и буду по ночам объезжать депутатов, внушая им, что их фамилии значатся в списке ближайших кандидатов на гильотину. Это было ложью, но весьма действенной. Я избавлюсь от Робеспьера, и через четыре месяца он будет мертв. А сейчас, граждане, мне пора на сцену.

– Хорош, – одобрительно сказал Брюнет, посмотрев вслед своему другу.

– При виде вашего Фуше становится не по себе, – заметил Адамберг.

– Но при виде Фуше и должно быть не по себе, – ухмыльнулся Брюнет, постукивая тростью. – Гражданин лейтенант, будьте так добры, подтолкните мое кресло. Нам пора в зал.

Адамберг пропустил всю троицу вперед, и прежде чем сдать дежурному мобильник, быстро набрал номер угрозыска.

– Керноркян? Добавь сегодня еще двоих на слежку, надо внимательнее понаблюдать за казначеем-Блондином.

– Это нереально, комиссар. Проводив Робеспьера, они с Брюнетом исчезают, словно по волшебству.

– О том и речь. Исследуйте сеть подвалов, крыш и дворов. Проверьте, не может ли он ускользнуть по другой улице.

На сеансы 11 и 16 жерминаля собралось много народу. Депутаты в черном или в переливающихся разноцветных фраках стояли плотной толпой, выискивая свое место в холодном и плохо освещенном зале. Брюнет остановился рядом с Адамбергом и его помощниками, втиснув кресло между двумя скамьями. Блондин-Фуше, воцарившись на вершине “горы”, обводил Конвент прищуренным взглядом.

– Видите, там, наверху, – шепнул Брюнет, – на правой галерее человека в черном, с красным шейным платком, рядом с ним женщина размахивает флагом.

– Толстый? – спросил Адамберг.

– Да, в надвинутой на глаза фетровой шляпе. Это он.

– Потомок Сансона?

– Как вы догадались, что это не Демулен?

– Он изо всех сил старается выглядеть палачом.

– Он играет свою роль. Тут все играют. Вы же видели сейчас Блондина, он в общем-то производит впечатление опасного человека.

– А на самом деле он просто решает уравнения.

– В каком-то смысле. Не высовывайтесь, прошу вас, – прошептал он. – Кутона очень легко узнать в толпе, и все наблюдают за ним, чтобы знать, как себя вести.

– Понял.

Адамберг включил прикрепленный за ухом микрофон, скрытый под его длинными черными волосами.

– Сансон на месте, – шепнул он.

– Вас понял.

Робеспьер в этот момент спускался вниз, чтобы взойти на трибуну по приглашению председателя Тальена. Как и на предыдущем заседании, в зале наступила тишина, от которой так и веяло обожанием и тревогой. Так ли это? Не так? Адамберг смотрел на собравшихся и никак не мог понять по их сосредоточенным лицам, льстивым или раздраженным, были ли эти эмоции разыграны или являлись подлинным переживанием. Теперь ему стала очевидна важность исследования Брюнета-Блондина, изучавших грань, за которой вымысел принимают за правду и в погоне за призраками тонут во мраке безумия. Безумия тех кровавых дней. Данглар с Вейренком снова потеряли всякие ориентиры и, разинув рот, упивались ораторским искусством Робеспьера, судя по всему, начисто забыв, зачем они тут. Робеспьер был собран и напряжен – сегодня перед ним стояла нелегкая задача убедить депутатов предать смерти быка Дантона, олицетворявшего жизненную мощь Революции. В благоговейной тишине скрипучий голос Робеспьера достигал самых дальних скамей.

Аплодисменты в рядах монтаньяров, хотя некоторые все же держат на коленях сжатые кулаки. “Болото” колеблется, шумит, заводится, трепещет.

Адамберг, вспомнив о собственной роли, осторожно хлопнул в ладоши, подражая своим собратьям. Брюнет-Кутон бил оземь тростью, сопровождая и поощряя одобрительные крики. Зал был напряжен и взволнован, нервозность и драматизм ситуации становились осязаемыми в сгущенных холодом запахах душистой пудры и пота. Все знали, какое событие произойдет сегодня вечером, но его ждали с тревогой, будто финал не был предрешен заранее. Даже Адамберг, несмотря на свое дремучее невежество, недоумевал, как этот бездушный, чопорный слабак Робеспьер осмеливается нападать на Дантона, в котором энергия бьет ключом.

Адамберг заметил, как напрягся Данглар в своем лиловом фраке, – зная наизусть эти знаменитые тексты, он предвкушал крещендо. Уж во всяком случае, он и думать забыл об Исландии. Комиссар вспомнил о скором отъезде, и в этом зале предстоящее путешествие показалось ему нелепым и неуместным, чуть ли не пошлым. Почему Исландия, где она вообще, та Исландия?

– Внимание, – прошептал Брюнет, – не пропустите следующую фразу.

Робеспьер выдержал короткую паузу и поднес руку к своему жабо.

– Жуть, – прошептал Адамберг.

– По-моему, это самое страшное из его высказываний.

Робеспьер, напрягая свой хилый голосок, старался четко произносить нескончаемые фразы, и его пустой взгляд скользил с одного слушателя на другого, подстерегая малейшую дрожь в публике. Он то и дело снимал или поправлял сдержанным жестом очки, не забывая в нужный момент подпустить вдохновения, но даже в порыве страсти он оставался столь же мертвенно-бледным.

– А вот и наш второй клиент тут как тут, – сказал Брюнет. – Справа, второй с краю. Между двумя мужчинами в коричневом. Длинные каштановые волосы, женственный ротик, серый пиджак.

Адамберг подал знак Данглару, полностью захваченному происходящим, так как именно он должен был скоординировать наблюдение за потомком Демулена. Майор отреагировал секунд через десять, смущенно включив микрофон:

– Вижу потомка Демулена.

– Вас понял, майор.