– Ничего, если я похожу немного? – спросил, вставая, Адамберг.

– Вы тут хозяин, – повторил Брюнет.

– Кто такие “инфра”?

– Те, кто выходит за границы общего спектра, – объяснил Блондин, – наподобие невидимых для глаза инфракрасных лучей. Представьте себе смешной спектакль, на котором кто-то не смеется. Либо душераздирающий фильм, оставляющий совершенно безучастным одного зрителя.

– Но в большинстве своем участники наших заседаний “выходят из себя”, если так можно выразиться.

– И мы с вами говорим сейчас не о каком-то частном случае, – уточнил Блондин. – А о постоянно действующем факторе. О неизменной величине.

“О неизменной величине”. Как минимум научный работник.

– Наши “инфра”, – вступил Брюнет, и Адамберг отметил про себя гармоничность и слаженность их дуэта, – всегда на удивление нейтральны. И дело не в унынии или рассеянности, они совершенно непроницаемы. Это не равнодушие – в противном случае что бы они среди нас делали? – но отстраненность.

– Понимаю, – сказал Адамберг, по-прежнему ходя туда-сюда.

– В общем, – заметил Блондин, – они во всем принимают участие, во все вникают, но существуют при этом совершенно иначе, чем остальные.

– Если честно, они наблюдают, – подхватил Брюнет. – А мы наблюдаем за теми, кто наблюдает за нами. Они не из наших, скажем так. Но зачем они к нам приходят? Чего ищут?

– И каков ваш ответ?

– Трудно сказать, – продолжал Брюнет. – С течением времени мы выделили в среде “инфра” две четко разграниченные группы. Одних мы назвали “кротами”, других – “казненными”. Если мы не ошиблись, “кротов” там и десятка не наберется.

– Анри Мафоре не в счет, хотя он тоже к ним приглядывался. Иногда заговаривал то с одним, то с другим. Виктор служил ему звукозаписывающим устройством. Среди них были и убитые Готье и Брегель, а также тот человек, который уже несколько лет не появлялся. Как видите, если не считать Гонсалеса, убийца уничтожает именно “кротов”, соглядатаев, всюду сующих свой нос. Значит, они не так уж и безобидны.

– Как вы описали бы остальных? Выживших?

Адамберг остановился у своего стола и приготовился записывать.

– Мы определенно можем выделить четверых из них, – сказал Брюнет. – Одну женщину и троих мужчин. Ей лет шестьдесят, крашеные светлые волосы средней длины, четко очерченное лицо, сверкающие голубые глаза – она явно была красавицей. Блондин говорил с ней несколько раз, хотя “кроты” обычно к себе не подпускают. Он полагает, что она бывшая актриса, а что касается велосипедиста, опиши его сам, ты его лучше знаешь.

– Мы окрестили его велосипедистом из-за его накачанных и чуть расставленных ног. Как будто, прошу прощения, ему постоянно трет седло. Отсюда его прозвище. Ему, похоже, лет сорок, у него короткие черные волосы и правильные, но невыразительные черты лица. Либо он напускает на себя отсутствующий вид, чтобы отвадить любителей потрепаться. Как все “кроты” в какой-то степени.

– Актриса, велосипедист, – записал Адамберг. – А третий?

– Подозреваю, что он дантист, – сказал Брюнет. – Он смотрит собеседнику буквально в рот, словно оценивает зубы. Еще у него от рук пахнет антисептиком. Лет пятьдесят пять, надо думать. Въедливые, но грустные карие глаза, тонкие губы, искусственные зубы. В нем чувствуется какая-то горечь, и еще у него перхоть.

– Въедливый дантист с горечью и перхотью, – подытожил Адамберг, не прекращая записывать. – А четвертый?

– Без особых примет, – поморщился Брюнет. – Бессодержательный, заурядный тип, я не могу понять, что он такое.

– Они всегда держатся вместе?

– Нет, – сказал Блондин. – Но они явно знакомы. Там у них возник какой-то странный междусобойчик. Они пересекаются, быстро обмениваются несколькими фразами, отчаливают к другому собсеседнику, и так далее. Мимолетное общение, как бы по делу и вроде невзначай, но, по-моему, они сознательно так себя ведут. Они всегда уходят до завершения вечера. Поэтому нам так и не удалось проследить за ними. Поскольку мы обязаны обеспечить охрану Франсуа.

Адамберг добавил в список “кротов” фамилии покойников: Готье, Мафоре, Брегель – и чуть ниже, на полях, приписал Гонсалеса. Потом провел разделительную черту и вторую колонку озаглавил “Казненные”.

– Еще кофе? – предложил он. – Или чаю, горячего шоколада? Пива?

Посетители оживились, и Адамберг повысил ставки:

– Или белого вина, если хотите. У нас есть замечательное белое вино.

– Пива, – сказали они хором.

– Это этажом выше, я провожу вас. Осторожнее, там кривая ступенька, с ней хлопот не оберешься.

Адамберг так освоился в комнате, где стоял автомат с напитками, что зашел туда, забыв предостеречь своих спутников. Мало того что кот в компании Вуазне поедал свои крокеты, так там еще крепко спал Меркаде, растянувшись на синих подушках, положенных на пол специально для него.

– Лейтенант страдает гиперсомнией, – объяснил Адамберг. – Ему необходим трехчасовый сон через определенные промежутки времени.

Адамберг вынул из холодильника три бутылки пива, для себя в том числе – надо было скрепить достигнутое взаимопонимание, – и открыл их на узкой стойке, вдоль которой стояли четыре табуретки.

– У нас тут только пластиковые стаканчики, – извинился он.

– Мы и не рассчитывали увидеть у вас гламурный бар. Да и пиво, видимо, запрещено.

– Ну разумеется, – сказал Адамберг, облокотившись на барную стойку. – А вот это что такое, – сказал он, показав им нарисованный знак, – вы не знаете? Вы его когда-нибудь видели?

– Никогда, – сказал Блондин, и Брюнет сопроводил его слова отрицательным жестом.

– А как бы вы интерпретировали этот знак? Учитывая, что он в той или иной форме присутствует на месте преступления во всех четырех случаях?

– Понятия не имею, – сказал Брюнет.

– В вашем контексте? Революционном, образно говоря? – подсказал Адамберг.

– Минутку! – Брюнет схватил рисунок. – Две гильотины? Старая английская и новая французская, объединенные в одной криптограмме? Предупреждение?

– О чем?

– О казни?

– За какие такие грехи?

– В “нашем контексте”, – сказал с легкой печалью в голосе Блондин, – за предательство.

– То есть убийца обнаружил “кротов”? Шпионов?

– Наверняка, – сказал Брюнет. – Но этот знак скорее дело рук роялиста. Говорят, Людовик Шестнадцатый собственноручно преобразовал старый чертеж гильотины, перечеркнув закругленное лезвие. Хотя доказательств никаких нет.

– Он был прекрасным инженером, – лаконично сказал Блондин, глотнув пива.

– Остается вторая группа, – напомнил Адамберг, откладывая рисунок. – “Казненные”, как вы их называете.

– Или потомки.

– Какие потомки?

Адамберг встретился глазами с Вуазне и сделал ему знак не вмешиваться. Лейтенант поднял обожравшегося кота и вышел.

– Он носит кота на руках? – спросил Брюнет.

– Кот не любит ходить по лестнице. И не ест в одиночестве.

– А почему бы вам не поставить его миску внизу? – спросил Блондин, знатный логик.

– Потому что он соглашается есть только тут. А вот спит внизу.

– Оригинально.

– Да.

– Вы не боитесь, что мы разбудим лейтенанта?

– Ему это не грозит, в том-то и проблема. Зато, когда наступает фаза бодрствования, он вдвое свежее всех остальных.

– Как, однако, сложно руководить уголовным розыском, – заметил Брюнет.

– Есть мнение, что мы тут совсем распустились, – сказал Адамберг, отпивая прямо из бутылки.

Ему совсем не хотелось пива.

– Но у вас дела идут хорошо?

– Неплохо. Благодаря как раз распущенности, я полагаю.

– Интересно, – сказал Брюнет себе по нос.

Брюнет, секретарь Общества и психиатр.

Они спустились с бутылками в руках, и, несмотря на предупреждение, Блондин чуть не споткнулся на кривой ступеньке. Когда они вернулись в кабинет комиссара, атмосфера, бывшая до сих пор не более чем куртуазной, заметно разрядилась. Блондин открыл рабочее заседание.

– “Казненные”, – начал он. – Одиночки, незнакомы друг с другом, не общаются. Являясь постоянными и даже весьма прилежными посетителями заседаний, никогда не играют депутатов. Просто сидят в полумраке верхних рядов, практически сливаясь с толпой. Молчаливые, бдительные, серьезные, не проявляют никаких эмоций. Мы с Брюнетом выделили их одного за другим, руководствуясь именно необычным выражением их лиц. Трое из них всегда остаются у нас до самого закрытия, тихо выпивая в буфете после заседаний.