Я не вполне понимал, что Буртон хотел сказать этим. Какой это могло принести вред?

— Узнайте все, что можете, и сообщите мне.

Сюзетта открыла дверь и вошла, как раз, когда я кончил одеваться. Буртон вышел из комнаты. Она дулась.

— Значит книга не кончена и английская «мисс» приходит три раза в неделю… вот как?

— Да, а разве это волнует тебя?

— Я думаю.

— Разве я не могу иметь секретаршу? Скоро ты будешь протестовать против визита моей тетки или моего обеда с друзьями.

Я рассердился.

— Нет, друг мой… не то, эти они не для меня, но секретарша… «миис»… зачем тебе мы обе?

— Вы обе? Не думаешь ли ты, Сюзетта?… Бог ты мой! — Я окончательно рассердился. — Моя секретарша приходит, чтобы переписывать мою книгу. Давай объяснимся! На этот раз ты перешла границу и этому нужно положить конец! Назови какую по-твоему сумму я должен внести на твое имя и больше я не хочу тебя видеть.

Она разрыдалась. Она ничего не хотела сказать… она ревновала… она любила меня и ей не помогла даже поездка к морю. Я был ее «обожаемым», ее солнцем, луной и звездами. Что значит нога или глаз! Я был ее жизнью, ее любовником.

— Глупости, Сюзетта! Ты часто говорила мне, что это только потому, что я очень богат, будь же теперь разумна, ведь эти вещи всегда кончаются раньше или позже. Скоро я отправлюсь обратно в Англию. Позволь мне обеспечить тебя — и расстанемся друзьями.

Она все еще бушевала и злилась. Виноват был кто-то другой — причиной была «миис». С тех пор, как она появилась, я изменился. Она, Сюзетта, отомстит, она убьет ее.

Тут я тоже пришел в ярость и взял над ней верх, а напугав ее, как следует, обратился к ее лучшим качествам. Когда она уже тихо всхлипывала, вошел Буртон, чтобы сказать что обед готов, — его лицо было красноречиво.

— Не давай же лакеям увидеть тебя в таком состоянии, — сказал я.

Сюзетта бросилась к зеркалу и, взглянув на себя, полезла в плетенную на золотых цепочках сумочку за пудрой и губной помадой. Я вышел в гостиную, оставив ее.

Какая ирония скрыта во всем! Когда я тосковал по нежности и любви даже Сюзетты, я был бессилен растрогать ее, а теперь только потому, что я равнодушен, как она, так и Нина, различным образом начинают находить меня привлекательным. Значит все это ничто — и весь вопрос в том, возбуждаете ли вы охотничий инстинкт или нет.

Во время еды у Сюзетты был глубоко скорбный вид. Она слегка подвела глаза синим, чтобы увеличить красноту глаз, вызванную настоящими слезами, и была очень интересна и мила. На меня это не произвело ни малейшего впечатления, я смотрел на все со стороны, как третье лицо. Единственным, бросающимся в ней в глаза, казалась бородавка с тремя черными волосками.

Бедная, маленькая Сюзетта! Как я был рад, что никогда не претендовал на то, что люблю ее хоть немного.

В этот вечер дало себя знать удивительное чувство приспособляемости, которым обладают многие из этих женщин. Увидев безнадежность положения, Сюзетта приняла его, подавила свои действительные чувства и постаралась попасть в тон. Она попыталась развлечь меня, а затем мы стали обсуждать планы на будущее. Она остановилась, наконец, на вилле в Монте-Карло. Она знала настоящую игрушечку. Когда мы расставались около одиннадцати часов, все было улажено. Затем она попрощалась со мною. Она должна была отправиться в Париж с последним поездом.

— Прощай, Сюзетта, — я наклонился и поцеловал ее в лоб. — Ты была прелестнейшей подружкой. Помни, что я ценил это и что во мне ты всегда найдешь настоящего друга.

Она снова расплакалась — и настоящими слезами.

— Я тебя очень люблю, — шепнула она. — Я поеду в Довилль. Вот.

Мы пожали друг другу руки, она направилась к дверям, но тут обернулась и в ней снова вспыхнул старый огонь.

— Фу! Эти английские «миис»! Тощие, чопорные, скучные! Ты еще пожалеешь свою Сюзетту! — И на этом она оставила меня.

Так окончился этот эпизод моей жизни — и я никогда больше не повторю эксперимент.

Но не забавные ли существа женщины?

Вы обожаете их, относитесь к ним с полной покорностью — и они обращаются с вами как с грязью — никто не может быть так жесток, как мягкосердечная женщина по отношению к рабу — мужчине! На сцене появляется другая женщина и первая начинает относиться к вам с некоторым уважением. Вы становитесь более властны — и в ней пробуждается любовь. Вы становитесь равнодушны и, очень часто, уже она, в свою очередь, превращается в вашу рабыню. Худшее во всем этом — это то, что, когда вы любите по-настоящему, вы не в силах успешно сыграть свою роль. Подсознательный ум женщины знает, что это только притворство — и она все же остается тираном. Только когда она сама уже не привлекает вас настолько, чтобы удержать около себя, только когда вы становитесь менее чувствительны, вы можете выиграть и вернуть себе самоуважение.

Был момент, когда я настолько рассердился на Сюзетту, что готов был встряхнуть ее, и только именно тогда я увидел в ее глазах действительную страстную привязанность.

Существуют ли на свете женщины, могущие быть подругами? Способные, в одно и то же время, любить и привлекать к себе, дающие удовлетворение уму, духу и телу? Может ли сделать это Алатея? Не знаю!

Я дошел до этого места в своих размышлениях, когда хорошенькая французская горничная принесла мне записку. Было уже больше одиннадцати часов ночи.

Записка была от Корали.

«Дорогой друг. Я здесь и в большом затруднении. Могу я зайти к вам?»

Я нацарапал: «Конечно» — и через минуту вошла она — соблазнительная, волнующая. Дюкьенуа был внезапно отозван на фронт, ее муж должен был вернуться завтра. Может ли она остаться и выпить со мной минеральной воды, нельзя ли нам позвонить и заказать ее, чтобы ее видели здесь лакеи, так как, если ее муж спросит о чем-либо, он будет уверен, что это только тяжело раненный англичанин — и не будет иметь ничего против.

Я отнесся сочувственно — нам подали минеральную воду.

Казалось, что Корали не торопится выпить ее — она сидела у огня и разговаривала, поглядывая на меня своими, пожалуй, несколько маленькими, выразительными глазами. Внезапно я понял, что она явилась не для того, чтобы спасти положение, против которого мог запротестовать даже покладистый, много испытавший военный муж, а для того, чтобы поговорить со мной наедине.

В течение получаса она пускала в ход все свое очарование. Я поддерживал ее, с интересом следя за каждым ходом, и в ответ играя нужными картами. Корали очень хорошего происхождения и никогда не может быть вульгарна или резка, так что все это забавляло меня. Нам первый раз представился случай побыть наедине. Мы фехтовали, я выказал достаточный интерес, чтобы не обескуражить ее слишком скоро, а затем позволил себе стать естественным, то есть равнодушным. Как обычно, это подействовало, подобно волшебству — равнодушие всегда действует.

Корали начала волноваться, встала с кресла и постояла у огня и, наконец, подошла к моему креслу.

— В вас есть что-то, — проворковала она наконец, — что заставляет забыть о вашем увечье. Даже когда я увидела вас в парке с этой барышней, я почувствовала, что… — Она со вдохом потупилась.

— Как жестоко по отношению к Дюкьенуа, Корали — красивому, целому человеку.

— Друг мой, он мне надоел — он любит меня слишком сильно и наш роман стал слишком спокоен.

— Вот как! Значит я дик?

— Да, настоящий дикарь. Чувствуется, что рассердившись, вы можете переломать кости и что большую часть времени будете издеваться, но если полюбите… Мой Бог!.. игра будет стоит свеч.

— У вас большой опыт в любви, Корали, не так ли?

Она пожала плечами

— Я не уверена, что то была любовь.

— Я также.

— Говорят, что вы тратите миллионы на маленькую демимонденку[9], Сюзетту ла Блонд, и что вы без ума от нее. Не видела ли я ее только что на лестнице?

Я нахмурился и она сразу же увидела, что это не то.