Поделюсь своими скромными соображениями по поводу того, почему именно на этих людей Объект среагировал столь сильно. Во-первых, наши гости — законченные идеалисты. Таких еще поискать надо в нашем прагматичном мире. Причем, в профессоре этого самого идеализма гораздо больше, чем в его так называемом ассистенте. Эти двое искренне уверены, что им удастся найти Книгу.

Во-вторых, наша парочка необычайно наивна. И это касается не только профессора, чья наивность просто зашкаливает, но и ассистента. Мне сдается, что Объекту будет необычайно приятно прикоснуться к такой субстанции, при условии, что рука одного из гостей непрочно пришита к основному телу. Следовательно, ее легко можно было бы заменить нашим медикам. И Объекту это пришлось бы как нельзя кстати.

В заключении я лишь выражаю надежду, что процесс возвращения из анабиоза окажется необратимым, и московские гости даже не догадаются, в чем дело и все пройдет как нельзя лучше.

— Мы должны с вами, Гога, усвоить одну простую мысль: нас навели на ложный след.

— В каком смысле?

— Судя по всему, мы наткнулись не на ту Книгу.

— Это как?

— Я думаю, что помимо Книги из библиотеки Дон Кихота есть еще одна, которая является прямой противоположностью нашей искомой.

— Что вы имеете в виду, профессор?

— У всего в мире есть обратная сторона. Вот и у нашей Книги кажется существует двойник, причем двойник достаточно опасный. Я неслучайно вспомнил про гностиков и офитов, про этих поклонников библейского змея.

Они тоже опираются на Книгу, но совершенно иного, противоположного свойства.

— И что из этого?

— Думаю, Гога, что если бы мы спросили сейчас вашего патрона Безрученко или Сторожева и Стеллу, то все они с радостью ухватились бы за этот вариант и ничего больше уже и не искали. Двойник — это то, что им по-настоящему и нужно. Вспомните, какое странное воздействие оказало на нас простое присутствие этого Нечто в библиотеке. И дело здесь не только в том, что нам могли подмешать в вино гашиша или другой галлюциноген. «Офиты», или кем они являются га самом деле, кажется, сами не ожидали такого эффекта. Вспомните, как засуетился дворецкий. Он сразу появился со связкой ключей, по вашим словам. Эта секта, по-моему, хочет реанимировать то Нечто, что спрятано в библиотеке. Выбирайте, Гога. Вы можете остаться. Я думаю, что герцогиня и Безрученко смогут договориться между собой. И вам выпадет участь стать автором бесчисленных бестселлеров и прославиться на весь мир. Но я знаю одно: эта Книга не из библиотеки Алонсо Кихано. Она с той, искомой Книгой, тоже как-то связана, но это все не то.

— Понятно, — мрачно буркнул в ответ Грузинчик. — Ну, а как же вы, профессор?

— А я попытаюсь бежать отсюда. Я не могу удовлетвориться открытием Двойника. Мне нужен только Подлинник.

— А вы не думаете, профессор, что эти самые «офиты» вас не оставят в покое? Они не позволят вам просто так разъезжать по Испании, когда вы кое о чем уже смогли догадаться. Кому нужны лишние свидетели?

— Вы правы, Гога. Надо что-то придумать.

— То-то и оно. Придумать. У нас нет ни мобильников, ни денег. Нас держат здесь как заложников. Что тут придумаешь? Я боюсь, что если мы начнем «качать права», то выйдет гораздо хуже. Эти «офиты» мне какую-то международную террористическую организацию напоминают, что-то вроде «алькаиды».

— Дело в том, что доктрина «офитов» как и гностиков в целом оказалась очень влиятельной и живучей, и ваши опасения, Гога, мне представляются весьма обоснованными. Косвенно они были причастны даже к нашей большевистской революции.

— Это как?

— Да хотя бы взять поэзию А. Блока, цикл стихов о Прекрасной Даме и его «Двенадцать».

— А что в них такого?

— На первый взгляд, ничего особенного: принятая в то время поэтическая риторика. Но при этом не следует упускать из виду, что учение Вл. Соловьева о Премудрости, или Софии — это ни что иное, как реанимированный в самом начале XX века гностицизм. И когда бандитов, каторжников великий поэт возводит в ранг апостолов, то это очень здорово напоминает гностическую, или змеиную мудрость. Вспомните, Гога, перед кем в конце поэмы «в белом венчике из роз» появляется странная фигура, лишь отдаленной напоминающая Христа. Фигура эта сначала прячется меж домов с красным знаменем. Согласитесь, есть в этом что-то шутовское. А сами лжеапостолы совершают ритуальное убийство проститутки Катьки, блудницы, одним словом. Это же замаскированное описание явления антихриста. Вспомните: «… летит, летит степная кобылица и мнет ковыль» и далее: «закат в крови». При этом Блок не успокаивается и записывает в своем дневнике: «Всем сердцем слушайте революцию». Но вернемся к «Двенадцати». Все смутно, неразличимо в этом снежном вихре. Быть может, это адова сила: дьявола пулей не возьмешь. И вот он принимает облик Спасителя: такая трактовка тоже возможна.

— Ну, вы загнули, профессор. Это же так — литература и не более того.

— Это гностики, Гога, гностики. Это проявление змеиной мудрости, а она, эта мудрость, любит в разные обличья рядиться: какая рептилия своей шкуры не меняет? Как хотите? Можете считать меня сумасшедшим, но я постараюсь всеми правдами и неправдами отсюда выбраться. Я не эту Книгу собирался найти, а совсем другую.

— Честно говоря, мне и самому, профессор, здесь неуютно. Что это за «офиты» такие, я толком и не понял. По вашим словам, они сродни сатанистам, а с этими ребятами я ничего общего иметь не собираюсь. Если именно эта Книга понадобилась Безрученко, то пусть сам к герцогине и приезжает и обо всем лично договаривается. Но предположим, что нам каким-то чудом отсюда удастся выбраться, где вы, дорогой профессор, собираетесь настоящую Книгу искать? А, главное, как?

— Не знаю еще, Гога, не знаю. Но мне кажется, что Она сама проявится и даст подсказку.

— Пожалуйста, подсказала. И ваша хваленая интуиция вывела нас на ложный след. Где гарантия, что такое больше не повторится?

— Никакой гарантии, Гога, я дать не могу. Вполне может статься, что мы попадем в очередную ловушку, и ситуация окажется куда серьезнее этой. Но если я вырвался в Испанию, то без Книги, настоящей, подлинной я никуда не уеду.

— Но вы ведь сами сказали, что Безрученко вполне может удовлетворить и то, что находится в книгохранилище. А Безрученко — это основная наша поддержка. Без него нам ничего не найти, а если и найдем, то не выкупим и не вывезем из страны.

— Не знаю, как и ответить на этот вопрос. Я вам честно скажу, что Книгу мне ни красть, ни даже выкупать не хочется. Я бы просто взглянул бы на Нее, в руках подержал, а там будь что будет.

— И даже, если вы разума лишитесь, то все равно не отступитесь, профессор?

— Все равно не отступлюсь. Я, знаете, уже сумасшедший. Где моя жена, где дети — я не знаю, потому что гоняюсь за каким-то призраком. Разве это не признак сумасшествия?

Грузинчик отвечать профессору не стал, но по всему видно было, что он уже думал на эту тему и, кажется, неоднократно.

— Скажите лучше, профессор, что вы думаете о самой герцогине? Она и есть, по-вашему, библейский змий?

— Нет, конечно. Впрочем, ваш вопрос сам по себе является ответом.

— В каком смысле?

— Задав подобный вопрос, вы высказали сомнение: действительно, ну кто в здравом уме сможет предположить такое. Мы в гостях у самого сатаны.

— Я просто хочу всему найти разумное объяснение, профессор.

— Похвально. Из нас двоих кто-то должен придерживаться здравого смысла. В противном случае нас далеко может увести собственная игра ума. Я думаю, что герцогиня — это не змий.

— Слава Богу, профессор. У меня аж камень с сердца упал.

— Это не змий. Это Сивилла.

— Час от часу не легче. Простите, кто?

— Не притворяйтесь, вы прекрасно слышали, что я сказал.

— И все-таки повторите, пожалуйста. Знаете, не каждый день такое услышишь.

— Хорошо. Так и быть. Это одна из Сивилл.