— А они что, они тоже книжки читать любят. По мне неважно где, только читай, — пытался оправдаться частник, подкатывая к «Седьмому континенту».
— А они, любезный, — с иронией отпарировал не на шутку распалившийся доцент, — книгу, по сути дела, в толчок спускают. Вот что они делают. Они нарочно ускоряют апокалипсис, лишая мир оставшейся еще перипетии. И таких сейчас много развелось. У некоторых все основные книги постепенно в туалет перекочевали. Говорят, сам поэт Бродский, лауреат Нобелевской премии, в туалете в основном и читал.
Они, экскрементисты то есть, наподобие нас в тайное общество объединились. И количество их с каждым годом неизменно растет. Это нас пугает. Черная дыра какая-то. Вы, мил человек, часом не из их числа? — обратился к водителю доцент.
Водитель промолчал, а Воронову было хорошо видно, как у частника покраснели уши, и напряглась бычья шея.
Машина уже несколько минут стояла у магазина. Надо было выходить. Но разговор увлек всех настолько, что расставаться собеседники, кажется, и не собирались.
Произошла сшибка интересов: где лучше читать — в туалете или за столом во время еды? В воздухе почувствовалось напряжение, мол, ты за кого: за «Спартак» или за «Локомотив», за Сталина или против?
— Ну, а какие еще общества книгочеев тебе известны, Арсений? — решил сбить напряжение профессор.
— Некрофилов.
— Чего?!
— Чего слышал. Некрофилов.
— Это как? — вновь оживился водитель.
— Ты знаешь, Женька, — по-барски игнорируя извозчика, пустился в рассуждения Сторожев, — что мы в университете задаем студентам огромные списки в течение семестра.
— И они их не читают, — не выдержал и посетовал профессор.
— Так было до недавнего времени.
— Да брось ты, Арсений. Я сегодня сам зачет принимал.
— Тебе не та группа попалась, может быть, не тот курс. Ситуация начала резко меняться. Поверь мне.
— Ну, ну. И что же произошло?
— В институте появились книгочеи некрофилы. И они действительно, черти, читают, но лучше бы этого не делали. Лучше бы они бездельничали, ей-богу!
— Ну, что ты, Арсений. Студенты за книгу взялись. Другой бы порадовался в самом-то деле.
— А ты заметил, профессор, что у деканата за последние полгода уже два или три некролога появилось, и с фотографий не старперы какие-нибудь заслуженные с тоской на праздник жизни смотрят, а все люди молодые, но далеко не веселые, а?
— Да. Помню.
— Это все члены общества книгочеев некрофилов, которые читают исключительно в морге. Мне студенты по секрету сами об этом рассказали.
— Ну-ка, ну-ка, Арсений, дело-то, видать, не шуточное.
— Кой-черт, шуточное, если здесь явно уголовщиной попахивает.
— Почему морг, Арсений?
— Потому что он рядом. Судебно-медицинский, забыл? Наши филологи быстро спелись со студентами-медиками, договорились и начались ночные бдения.
Мне рассказывали, что поначалу лучше всех пошел роман Золя «Тереза Ракен». Там ведь тоже морг описывается. Вот они и начали проверять, насколько натуралист Золя оправдал свое звание натуралиста. Карандашиком текст поправляют, замечания в адрес классика делают.
Дальше — больше. Пошли другие книги. Подтянулись студенты младших курсов. Открылся филиал университетской библиотеки, но только подпольный. Читают, как у нас на втором этаже, ну сам знаешь.
— Знаю, конечно. Большой зал. Сиживал там лет тридцать назад.
— Во-во. Только посещаемость морга растет не по дням, а по часам, а в читалке — хоть шаром покати. Кроме нескольких отличниц, страдающих полиомиелитом, никого и не встретишь.
— Печально, — с тоской вздохнул профессор.
— Печально, но факт. А запах!!! Профессор, запах!!!
— Слушай, да ты уже рекламными слоганами заговорил.
— А вы чего, правда профессор? — поинтересовался водитель, кажется абсолютно забыв, что с этими не в меру болтливыми седоками он теряет и время и деньги.
— Профессор, профессор, — подтвердил Сторожев.
— А что, не похож? — кокетливо спросил седок сзади, который все время откликался на «Женьку».
— Да как-то не очень.
— Это почему же?
— Больно молоды, что ли.
— Ща все профессора такие, — не без легкой зависти отметил Сторожев.
Наступила пауза. Сейчас было самое время открыть дверцу, расплатиться с водителем и уйти. Но частник проявил неподдельный интерес к тому, о чем беседовали приятели. Он попросил поподробнее рассказать о некрофилах с книгой.
— Так на чем мы остановились? — поинтересовался Сторожев, которому всегда нравилось быть в центре внимания.
— Ты говорил о запахе.
— Ах, да. Вспомнил. Запах. Да, запах. Запах крови и разлагающихся внутренностей. Он в ноздри забивается сразу, как войдешь, видно за долгие годы успел просочиться даже в оконные рамы, которым лет сто, не меньше. Помещение старое, десятилетиями дезинфекции не проводили…
— Хватит! — не выдержал водитель. — А то меня сейчас вырвет. Уж больно описываете убедительно.
— Да уж, Арсений. Ты действительно чего-то того, увлекся.
— Ладно, про запах забудем. Короче, принялись читать эти черти с упоением, а, главное фон, вообрази: мертвяки кругом, причем, обоего пола и разных возрастов изуродованные, с ножевыми и огнестрельными ранениями лежат на полках, лежат и слушают. Как в аду у Данте: каждый на своей полочке, на своем ярусе, статус греха соблюден, что называется. Ну, прям как в парилке в Сандунах, когда кто-то из парящихся начинает байки травить, только температура намного ниже, скорее к температуре холодильной камеры приближается, а так внешне сходство полное. Итак, жмурики лежат, слушают, причем внимательно слушают, не шелохнувшись, словно малышня в детском саду — воспитательницу. Уши развесили и буквально впитывают каждое слово. А некрофилы читают и незаметно сами в раж входят, самой атмосферой смерти пропитываются и попутно свой жизненный сценарий ускоряют, к финалу его подтягивают, чего еще-то в мертвецкой ожидать можно? А мертвякам только того и надо. Они, слушая, коллективно свою книжку пишут и, как вампиры, каждый на молодую жизнь накидывается и за собой утянуть хочет. На судьбы ребят, сволочи, влиять начинают…
— Какие ужасы ты рассказываешь!
— Не пойму, — вновь вмешался частник, — ну читают и на здоровье. Хотя в морге какое здоровье. Но это так — к слову. Какой вред-то эти мертвяки кому причинить могут? Помню, мы в детстве тоже по кладбищу гулять любили… Подросли, так и выпивать начали для куражу.
— Любезный, — прервался на объяснения Сторожев, — вы чего-нибудь про книжку Эрика Бёрна «Люди, которые играют в игры» слышали?
— Не слыхал я ни про что такое.
— А что, Арсений? Расскажи.
— Короче, по концепции этого психолога, каждый человек проживает не просто жизнь, а определенный жизненный сценарий.
— Это как? Навроде судьбы, что ли?
— Вроде Володи, милейший. Короче, есть даже такое понятие — психология человеческой судьбы. Жизненный сценарий формируется с детства с помощью запретов родителей, с помощью родительских примеров, но, главное, какие любимые книжки были у каждого в детстве. Эти книжки и формируют во многом дальнейшую судьбу или психологический тип личности. Еще греки сказали, что характер — это судьба, понял?
— Чушь, — отрезал водитель.
— Я тебе дам, чушь. Какая чушь, к чертовой матери, если у тебя у самого на роже «Свинья-копилка» написана! Сказка есть такая? Андерсен написал.
— Арсений, Арсений, ты поаккуратнее все-таки. Не обращайте на него внимание. Молодой — вполоборота заводится, — принялся успокаивать водителя Воронов.
— Знаешь, любой труп необычайно выразителен. Мертвое тело подобно тексту, да еще какому, — внезапно погрустнев и успокоившись, почти в полголоса заметил Сторожев.
После таких слов в автомобиле наступила тяжелая пауза. Водитель оторопел и не знал теперь, как реагировать на этого психа, оказавшегося совсем рядом. Укусит еще чего доброго.
За окном слышно было, как проносится поток машин. Воронов невольно вспомнил, что осенью этого года в самом центре Москвы случайно оказался на территории живых призраков, бомжей. Рядом с кинотеатром «Художественный» строили ресторан «Шеш-беш» и привычный проход перегородили. По своей рассеянности Воронов этого не заметил и оказался в окружении людей, с трудом различающих белый свет от того, Другого.
