«Господи, что я скажу, что не сказано прежде?..» Господи, что я скажу, что не сказано прежде? Вот я под ветром Твоим в небеленой одежде — Между дыханьем Твоим и кромешной чумой — Господи мой! Что я скажу на допросе Твоем, если велено мне Не умолчать, но лицом повернуться к стране — В смертных потеках, и в клочьях, и глухонемой — Господи мой! Как Ты решишься судить, По какому суду? Что мне ответишь, когда я прорвусь и приду — Стану, к стеклянной стене прижимаясь плечом, И погляжу, Но Тебя не спрошу ни о чем. II «Круто сыплются звезды, и холод в небесных селеньях…» Круто сыплются звезды, и холод в небесных селеньях. Этот месяц на взмахе — держись, не ослабя руки! Закрываешь глаза — и за гранью усталого зренья Конькобежец, как циркуль, размеренно чертит круги. В черно-белой гравюре зимы исчезают оттенки, Громыхает глаголом суровое нищенство фраз. Пять шагов до окна и четыре от стенки до стенки, Да нелепо моргает в железо оправленный глаз. Монотонная хитрость допроса волочится мимо, Молодой конвоир по-солдатски бесхитростно груб… О, какое спокойствие — молча брести через зиму, Даже «нет» не спуская с обметанных треснувших губ! Снежный маятник стерся: какая по счету неделя? Лишь темнее глаза над строкою да лоб горячей. Через жар и озноб — я дойду, я дойду до апреля! Я уже на дороге. И Божья рука на плече. Октябрь 1982 «Молоко на строке не обсохло…» Молоко на строке не обсохло, А отчизна уже поняла, И по нас уже плакали ВОХРы, И бумаги вшивали в дела. Мы дышали стихами свободы, Мы друзьям оставались верны, Нас крестили холодные воды Отвергающей Бога страны. А суды громыхали сроками, А холопы вершили приказ — Поскорее прикрыть медяками Преступление поднятых глаз. Убиенны ли, проданы ль братьям — Покидаем свои города — Кто в безвестность, а кто в хрестоматию — Так ли важно, который куда? Сколько выдержат смертные узы, На какой перетрутся строке? Оборванка, российская муза Не умеет гадать по руке. Лишь печалится: Ай, молодые! Неужели и этих — в расход? Погрустим и пойдем по России. Озари ей дорогу, Господь! Сентябрь 1982 «Из незнакомого окна…»
Из незнакомого окна Скупой огонь дрожит и льется: Да отраженная луна Плывет, как яблоко в колодце. И всё. Ни пса и ни звезды. Минуты капают — но мимо… Как сердце, падают плоды, Но дрожь земли не ощутима. Кем нам назначен этот час — Души немое предстоянье? Себе ли ищем оправданья? Виним ли время, горячась? Без слез тоскуем ли по дальним? И ловим зов, хоть не слышны Ни голоса, ни звук кандальный. Но посредине тишины Возможно ль этот зов опальный За отпущение вины Принять? 16. 9. 82, ночью «Моя тоска — домашняя зверюшка…» Моя тоска — домашняя зверюшка. Она тиха и знает слово «брысь». Ей мало надо: почесать за ушком, Скормить конфетку и шепнуть «держись». Она меня за горло не хватает И никогда не лезет при чужих. Минутной стрелки песенка простая Ее утешит и заворожит. Она ко мне залезет на колени, По-детски ткнется носом и уснет. А на мою тетрадь отбросит тени Бессмысленный железный переплет. И только ночью, словно мышь в соломе, Она завозится и в полусне Тихонько заскулит о теплом доме, Который ты еще построишь мне. Октябрь 1982 «Плачет серый ветер…» Плачет серый ветер, Что дразнит ворона. Ворона хохочет — Качаются сосны. Ах, серый ты, серый! Пора бы на Север: Прилечь бы на льдине — Никто не увидит. Ах, бедный ты, бедный! Качаются сосны, А муравьи лезут Смотреть, как ты плачешь. А там, еще выше — Дождик да тучи, А там, еще ниже — Грибы да колючки. Зачем ветру плакать В такой пустой вечер? Пошли — стряхнем листья С соседнего леса! Ноябрь 1982 «Мне как-то снилось: кони и попоны…» Посвящаю моему другу Валерию Сендерову Мне как-то снилось: кони и попоны, Рука с колючим перстнем на плече, И горький лик коричневой иконы, И твердый ропот тысячи мечей. Потом не помню. Травы уставали Оплакивать надломы, волки — выть, И кто-то пел по мертвым на привале, И сохли раны, и хотелось пить. Был месяц август. Дозревали звезды И падали в походные костры. И Родину спасти еще не поздно Казалось нам. Мы дождались поры, Мы встали — и в который раз, спасая, Ушли в траву и перестали быть. Юродивая девочка босая По нам бежала с криком. Не убить — Так просто. Кажется, сейчас усвоит Моя земля бесхитростный урок… Но нет! Ржавеют воды, бабы воют. А мы встаем, когда приходит срок. |
